В сердце Антарктики

Не менее важной частью нашего снаряжения были спальные мешки. Среди полярных исследователей, несмотря на опыт экспедиции «Дискавери», широко распространено убеждение, что во время санного путешествия необходима меховая одежда. Это оказалось совершенно излишним. На основании опыта двух экспедиций, предпринимавшихся в бесспорно более суровых климатических условиях, чем те, какие существуют в северных полярных областях, я могу с достаточной определенностью сказать, что в мехах нет никакой необходимости. Мех требуется лишь для защиты рук и ног и для спальных мешков. Наши спальные мешки, как уже сказано, были сшиты из шкур молодых северных оленей – они для этой цели являются наиболее удобными, так как очень плотны и толсты. Название «мешок» буквально соответствует его внешнему виду. Это продолговатый мешок с плотно заделанными швами, в который залезают через отверстие в верхней части. Клапан перекидывается сзади через голову находящегося в мешке человека и застегивается спереди у верхнего края мешка. Устроившись таким образом, можно спать с большим или меньшим комфортом в зависимости от температуры.

Что касается одежды, употреблявшейся при санных экспедициях, то она состояла из толстого егеровского нижнего белья и пижамы, толстых брюк из плотного синего сукна и в качестве главной защиты от холода и ветра надетых поверх всего – блузы и брюк из непромокаемого габардина «бербери». На руки мы надевали шерстяные перчатки, а поверх них меховые рукавицы; на ноги – несколько пар толстых шерстяных чулок и финеско. Попробовав «бербери» на вес и на ощупь, трудно поверить, что эта материя так хорошо предохраняет от мороза и ветра и во время метели полностью защищает от мелкого снега, обладающего способностью проникать всюду. Некоторые члены нашей экспедиции в течение всей зимы носили брюки из этой материи прямо поверх егеровского белья, не испытывая никакой надобности в суконных брюках.

Что касается головного убора – предмета одежды, от которого особенно требуется удобство, то тут были серьезные различия во мнениях. Наиболее распространенный способ содержания ушей и головы в тепле заключался в следующем: вокруг подбородка и головы дважды обматывался шерстяной шарф. Таким образом, были защищены уши, которые обычно раньше всего обнаруживают признаки обморожения. Затем шарф обматывался вокруг шеи и сверху надевалась барашковая походная шапка в виде шлема, действительно напоминающая старинный шлем без забрала. Во время метели шарф убирали, а поверх шлема надевали второй – из «бербери». У этого шлема спереди имеется жесткий клапан, который можно застегнуть в виде трубки. Шлем и меховые рукавицы прикреплялись к длинному куску фитильного шнура, который вешали на шею. Благодаря этому можно было по временам снимать их без опасения потерять. Участник санной экспедиции, одетый таким образом, мог быть уверен, что при обычных условиях лицо его и тело защищены от обморожения. Разумеется, при очень низкой температуре или даже при умеренном морозе, но с ветром, приходилось время от времени осматривать друг у друга лица – нет ли признаков обморожения. Если замечали белое пятно, немедленно принимали меры.

Рассмотрев одежду и снаряжение для стоянок и варки пищи во время санной экспедиции, мы подошли теперь к такому важному вопросу, как питание. Аппетит человека, пришедшего в лагерь после пятичасового пути при очень низкой температуре, чрезвычайно трудно представить не испытавшему этого. Даже сам путешественник иногда бывает изумлен, когда, покончив со своей основательной порцией, чувствует себя почти таким же голодным, как и перед едой. Относительно питания уже немало написано почти в большинстве книг о полярных экспедициях. В отчете экспедиции «Дискавери» капитан Скотт трактует этот вопрос очень интересно и, можно сказать, исчерпывающим образом. Подбирая пищевые запасы для путешествия, я основывался на опыте, полученном во время предыдущей своей экспедиции. Для санных путешествий я старался выработать рацион, который содержал бы наибольшее количество продуктов, развивающих тепло и дающих питание мышцам, в то же время избегая продуктов с большим содержанием воды: в путешествии она представляет собою совершенно излишний вес, который приходится тащить на себе.

Наша кухня не отличалась особым разнообразием, но голодные желудки не очень разборчивы и не нуждаются в приправах, чтобы еда показалась более аппетитной. Единственное желание – это получить побольше. Как раз это-то и недоступно, когда санная партия, пользуясь лишь собственной тягой, рассчитывает продвинуться на приличное расстояние. Голодному человеку трудно удовлетвориться одним сознанием, что тот или иной съеденный им продукт весьма питателен и достаточно покрывает нужды его организма, если после еды он не чувствует себя сытым и если через час-другой щемящее ощущение в желудке возвращается, а до ближайшей еды еще добрых пять часов.

Одним из главнейших элементов нашего питания был пеммикан, приготовленный из лучшей говядины, высушенной и превращенной в порошок с добавлением 60 % жира. Пеммикан принадлежит к основным видам пищи во время полярного путешествия, содержащийся в нем жир служит для выработки тепла в организме. Пеммикан, употреблявшийся нами во время долгих санных поездок, был получен у фирмы Бовэ (Копенгаген), той самой, которая снабжала экспедицию «Дискавери»,

Второй столь же важный продукт – сухари. Тут я несколько отошел от установившихся правил, принятых предыдущими экспедициями. Мы нашли, что тонкие сухари из непросеянной муки, которые применялись ранее, – очень ломкие. Они крошатся и поэтому трудно определить точно порцию на день, в результате нередко недельный запас оказывается съеденным раньше срока. Поэтому я заказал сухари потолще, но главное – изменил состав. Фирма «Плазмон» изготовила для нас тонну высокосортных сухарей из непросеянной муки, в которых, кроме муки, содержалось 25 % плазмона. Плазмон придает сухарям большую твердость и, как известно, представляет сам по себе превосходный пищевой продукт. Эти сухари приготовили специально для нас из расчета по 450 грамм в день на человека. Они были более совершенным продуктом по сравнению с мучной пищей, которая применялась в предыдущих экспедициях. Надо сказать, что во время санных путешествий на юг и на север, когда наши пищевые запасы начали подходить к концу, дневной рацион пришлось значительно сократить, но, что касается качества сухарей, тут мы никак не могли пожаловаться. Добавление плазмона, без сомнения, увеличивало питательные свойства сухарей.

Из напитков мы выбрали чай и какао, причем чай приготовлялся к первому и второму завтраку, а какао, от которого обычно слегка клонит ко сну, пили вечером за обедом. Сахар – в высшей степени ценное теплообразующее вещество, и в наш рацион входило до 150 грамм сахару в день на человека. Мы брали с собой также шоколад, сыр и овсянку. Хотя разнообразие продуктов было и невелико, зато мы располагали пищей максимальной питательности. На зимовке имелся более широкий выбор продуктов, поэтому и состав пищи для санных экспедиций можно было до некоторой степени изменять.

Опыт Национальной антарктической экспедиции оказался очень ценным в смысле выяснения различных способов передвижения в условиях Антарктики. До экспедиции «Дискавери», зимовавшей у входа в пролив Мак-Мёрдо, еще никогда не предпринимались санные путешествия по поверхности Великого ледяного барьера [66] . Перед отправлением этой экспедиции из Англии, там среди большинства лучших авторитетов по изучению Антарктики господствовало мнение, что санные экспедиции вообще мало понадобятся. Предполагалось, что большая часть исследований будет произведена с судна. Однако все же были сделаны приготовления на случай высадки. У этой экспедиции были превосходные сани, упряжь и прочее путевое снаряжение. Однако в качестве транспортных средств были взяты собаки. Использование этих животных на поверхности барьерного льда на деле оказалось не особенно успешным. На «Дискавери» было всего 20 собак. Затруднения, которые они вызвали, как и некоторая доля вины собак в неуспехе экспедиции, достаточно известны всем, кто интересуется антарктическими исследованиями. Сведения о поверхности барьерного льда, приобретенные в этой экспедиции, навели меня на мысль о возможности использования там лошадей. Мне приходилось слышать, что в Сибири, и в особенности в северной Маньчжурии, имеются небольшие лошадки, настоящие пони, отличающиеся крепостью и выносливостью, способные передвигаться с санями и с грузом по снежным и ледяным пространствам при очень низких температурах и в самую суровую погоду.

66

Шеклтон ошибается: первым совершил санную поездку по поверхности Великого барьера Росса норвежец К. Борхгревинк

Принято считать, что такие маньчжурские пони могут тащить сани по очень изрезанной местности со скоростью 30–50 км в день при нагрузке не менее 550 килограммов. Некоторые специалисты даже определяют возможную нагрузку в 800 кг, но, по-моему, это слишком много. Разумеется, было рискованным предприятием везти лошадей с Дальнего Севера через тропики, затем тащить их 3000 километров по бурному морю на маленьком тесном судне, но я чувствовал, что если это удастся, все хлопоты будут оправданы. Лошади по сравнению с собаками приносят гораздо больше пользы в экспедиции. Одна лошадь выполняет по крайней мере столько же работы, сколько 10 собак; потребляя примерно столько же пищи, она проходит за день гораздо большее расстояние.

Когда мы обосновались на зимовку, у нас было восемь лошадей, но, к несчастью, четырех из них мы потеряли в первый же месяц. Три лошади погибли из-за того, что, когда мы только высадили их и привязали на песчаном берегу, никто не заметил, как они стали есть песок. Я упустил из виду, что лошадям нужно давать соль. Лошади же, почувствовав соленый вкус находившегося у них под ногами вулканического песка, просоленного брызгами морской воды во время бурь, принялись есть этот песок. По-видимому, это делали все лошади, но некоторые особенно пристрастились к песку и съели больше других. Несколько животных заболело, и мы совершенно не понимали причины болезни, пока не пал Сенди. Вскрытие обнаружило, что в его желудке содержится около килограмма песку. Тогда-то и стала ясна причина болезни других лошадей. Мы тотчас же перевели их на другое место, где они не могли достать песку, и стали лечить всеми средствами, какие были в нашем распоряжении. Но, несмотря на все усилия, вскоре пали еще две лошади. Гибель четвертой лошади была вызвана отравлением. Маньчжурские лошади вообще склонны есть все, что попало и что им удастся сжевать, а эта лошадь, по-видимому, проглотила некоторое количество стружек, в которых были запакованы химикалии. Вскрытие ее показало явные признаки отравления.

Падеж лошадей имел для нас чрезвычайно важное значение. У нас остались всего четыре лошади: Квэн, Сокс, Гризи и Чайнамен. Весьма любопытно, что в живых остались лошади белой или светлых мастей, тогда как все темные погибли.

Оставшимися четырьмя лошадьми мы чрезвычайно дорожили, следили за ними, не спуская глаз, и охраняли их самым тщательным образом.

Сначала мы устраивали лошадям ежедневную проминку на холмах, но позже, когда из-за наступившей темноты передвижение по неровной почве сделалось опасным, мы стали водить их взад и вперед по находившемуся вблизи от дома, покрытому снегом озеру, которое мы называли Зеленым парком. Пока еще сохранялся дневной свет, обычный маршрут утренней прогулки проходил по берегу моря через холмы до Песчаного берега, где лошади каждый раз катались по мягкому вулканическому песку. Затем мы возвращались окружным путем, по дальнему берегу Голубого озера и по берегу Задней бухты. Иногда для разнообразия мы отправлялись к снежным склонам у подножья вулкана Эребус и, выбирая более ровные участки, объезжали там лошадей. Но когда свет стал убывать и появилась опасность оступиться, это пришлось прекратить.