В сердце моем

Решили, значит, мы отправиться в Аделаиду. Собирались сесть ночью на товарный поезд на сортировочной станции. Нас двое да еще человек восемь "хобо". Только мы приготовились лезть в вагоны, как откуда ни возьмись фараоны, и пришлось нам всем разбежаться. Я прополз под вагоном, залез на крышу и спрятался там, - туда они обычно не заглядывают.

Я, конечно, хотел слезть, чтобы отыскать Рыжего, но тут поезд тронулся, и мне ничего не оставалось, как распластаться на крыше. Но на первой же остановке я в каком-то захолустном поселке слез и проторчал там два дня, бегал вдоль каждого поезда, идущего на юг, и все искал и звал Рыжего, но его не оказалось ни на одном из них.

Тогда я поехал обратно "в Брокен-Хилл, но не успел сойти с поезда, как меня сцапал фараон и посадил под замок.

Этот фараон рассказал мне, что забрал Рыжего в ту самую ночь, когда мы всей братией пытались сесть в поезд, и что Рыжий получил три месяца. В Южной Австралии за бродяжничество полагается сидеть три месяца. В тот день, когда меня зацапали, Рыжего как раз должны были перевести в тюрьму в Аделаиду. Забавно, правда, что нас обоих застукал один и тот же полицейский.

Во всяком случае, я хоть узнал, где Рыжий. В каталажке я основательно почистился, выстирал свои рубашки, носки. Удобства всякие за счет правительства там предоставляются - это уж что правда, то правда. Я выпросил у стражника обмылок, выстирал брюки и даже погладил их старым утюгом, который он мне дал. Люблю, чтобы брюки у меня были со складочкой.

Настроение у меня, когда я предстал перед судьей, было прекрасное смотрю, сидит малый, морда ищейки, брови - клочки сена. Я решил рассказать ему правду. Описал, как Рыжий заботился обо мне во время моей болезни, как я хотел уехать отсюда в Аделаиду и вернулся, чтобы разузнать, что с ним сталось.

"Душещипательная история!
– усмехнулся судья.
– Вот уж не думал, что бродяги так беспокоятся о своих товарищах. Ты меня растрогал до слез. И раз уж у вас такая удивительная дружба, я позабочусь, чтобы вы больше не расставались. Приговариваю тебя к тюремному заключению сроком на один день меньше, чем твоего дружка - выйдете вместе. Просидишь три месяца!" - "Да я их хоть на голове простою", - говорю я судье. "А ты смотри, не нахальничай, - предупредил он.
– Не то задержишься и не выйдешь со своим дружком".

– Пришлось заткнуться.
– При этих словах Кудрявый лениво потянулся, на лице его появилась улыбка.
– Ну, значит, присоединился я к Рыжему в тюрьме, отсидели мы вместе три месяца и вместе очутились на воле. А сейчас - видишь, какая история приключилась.
– Кудрявый помешал палкой огонь и добавил, явно успокаивая себя: - Ничего! Как-нибудь обойдется.

– Ты бы не мог выклянчить в каком-нибудь гараже пару галлонов бензина?
– спросил я Кудрявого.

– Пару галлонов!
– воскликнул он.
– Гм... не знаю... это же денег стоит. Впрочем, могу попробовать. А зачем тебе?

– Если мы не найдем Рыжего в Бандавилоке, я свезу тебя в Тарабин, поищем его там. У меня, понимаешь ли, бензин нормирован. А для такой доездки понадобится еще галлона два.

– Вот это здорово, ей-богу!
– улыбнулся Кудрявый.
– Это ты хорошо придумал! Раздобыть бензин будет, конечно, трудно, но тут уж я в лепешку расшибусь.

Шел ночной поезд. Кудрявый встал и проводил внимательным взглядом вереницу освещенных квадратиков, пробегавших мимо нас в темноте. Послышался паровозный свисток, вагоны ритмично загрохотали по мосту.

Кудрявый улыбнулся.

– Знаешь, я думаю, Рыжий едет на нем, - сказал он.
– Утром мы найдем его в бараке. Вот увидишь!

На другой день, когда я проснулся, Кудрявый уже подпекал хлеб на костре. Солнце еще не взошло. Даже птицы молчали.

– Давай тронемся чуть свет, - сказал он.
– Мне бы хотелось добраться до барака прежде, чем Рыжий уйдет на разведку в город. У него ведь нет с собой никакой жратвы.

Мы позавтракали, уложились и отправились в Банда-вилок; длинная тень машины скользила рядом с нами по краю дороги. Луга были еще покрыты инеем, но лучи утреннего солнца уже стирали его с вершин холмов. Застывшие деревья жались друг к другу, ожидая, чтобы ветерок разбудил их.

– В Северном Квинсленде можно спать на пляже всю зиму, - заметил Кудрявый тоном человека, который допускает, что и стужа имеет какие-то хорошие стороны, но что сам он предпочитает быть от нее подальше, - там никогда не подмораживает.

– За сколько дней вы доберетесь дотуда?

– За десять дней, за неделю, может... В Квинсленде мы всегда садимся на поезд с фруктами - они не задерживаются в пути. Многие "хобо" носят при себе расписание поездов, выпущенное квинслендскими властями, - они называют его "библия бродяги"! Когда подъезжаешь к станции, стараешься выглянуть из-под брезента, чтобы прочесть ее название, а потом, как настоящий пассажир, заглядываешь в расписание. Там указаны численность населения, чем оно занимается, всякие такие сведения. Я как-то слышал, как один "хобо" объявил: "Это Гатеринга, в Таунсвиль прибудем в девять тридцать вечера". Так время быстрее проходит - вдобавок знаешь, где находишься и когда сможешь следующий раз перекусить.

– Но так не должно быть, - сказал я. Внезапно меня охватила злоба при мысли, что существуют условия, лишающие людей нормальной жизни, будущего. Сотни парней едут "зайцем" в одну сторону, сотни - в другую. Едут в надежде, что найдут работу там, куда их привезет поезд. Именно этот поезд. Потом приходит время, когда надежды гаснут, и вы хотите только одного - продолжать двигаться дальше. Постоянная работа, свой дом - все это уходит в область мечты. Остается одна цель: попасть на пляжи Северного Квинсленда.

– Ты меня неправильно понял!
– возразил спокойно Кудрявый.
– Не так все это просто. Спроси у Рыжего: он тебе растолкует. "Мы делаем историю", говорит он. При том, как у нас в стране все складывалось, ничего другого и получиться не могло, - это Рыжий так считает.

Никакая полиция не может вечно перегонять людей с места на место. Когда-то "хобо" должен где-то приткнуться. На станциях в Квинсленде висит плакат: "Пользуйтесь железнодорожным транспортом; вы владеете им". Я сказал одному фараону: "Ведь я же хозяин этого поезда. Вон видишь, это ваши власти говорят". А он говорит: "Заткнись, босяк! Я тебе покажу, как со мной шутки шутить". И засадил меня на семь суток за непристойные слова и сопротивление при аресте.

Подожди, познакомишься с Рыжим, он тебе растолкует, что к чему. Не могу я объяснить, как он. Знаю только, что верх возьмем мы. Не скоро, может быть, но возьмем.

Кудрявый вдруг умолк и стал внимательно вглядываться в дорогу.

– Замедли немного ход, в город заезжать нам не надо. Этот перекресток проедем, а потом свернем налево, там и барак будет. Придержи на минутку, я разберусь, где мы. Пожалуй, лучше все-таки сверни здесь. Правильно... Вот черт... пылища какая. Теперь прямо. Куда же девалась проклятая плотина? А-а, вот она! Теперь опять поворот налево. Приехали. Вот он, барак, видишь, за деревьями спрятался. Какие-то парни у дверей стоят...

Барак с крышей из оцинкованного железа примостился края большой плотины. У входа стояли четверо мужчин.

За плотиной темнело высохшее болото, на растрескавшейся квадратами как плиты мостовой - земле росли самшитовые деревья, дальше виднелись мертвые кустики травы и чертополоха и ямки, оставленные проследовавшей мимо овечьей отарой.

Я остановил машину у входа в барак, там, где расположились парни. Один из них сидел на ступеньках. Местная газета, которую он просматривал, и котелок с молоком у его ног свидетельствовали о раннем налете на город, начинавшийся сразу за лугом.