В Шторме

Затем его глаза стали жестче, и Тьма ответила тем же; он сжимал ее очень медленно, сдавливая кости и легкие хрупкого тела, не спуская взгляда с тех испуганных глаз, пока жизнь не ушла из них.

Люк отвернулся и пошел прочь, полностью сворачивая Тьму внутри себя; искаженная улыбка удовлетворения чуть подернула окровавленные губы.

Очень тихо он сел на одинокий стул; охваченный холодным спокойствием и странно далекий от кровавой расправы вокруг - от влажных стен испещренных темно-алым цветом, от резкого металлического запаха свежей крови в воздухе.

Где-то глубоко внутри совесть завопила от ужаса и Люк на мгновение содрогнулся, понимая, что сделал. Но он призвал к себе Тьму, и она успокоила его, как бальзам - душа за горло тот крик.

О, и как хорошо он себя чувствовал.

***

Палпатин стоял в тенях коридора, прикованный к месту этим потворствующим ему вознаграждением - наслаждением от достижения так долго предвкушаемой цели. Такая мощь; такая адская агония была выпущена. Это был необыкновенный момент, превосходящий все его ожидания, стремительный и дикий, жестоко поэтичный, совершенно захватывающий и приводящий в восторг.

Его павшему джедаю потребовалась меньше минуты, чтобы убить их всех.

***

Люк тихо сидел на стуле, замкнутый и окруженный Тьмой. Мощный, властный и излучающий силу.

Его Мастер вошел в комнату в пылком экстатическом чувстве от своей победы, упиваясь неистовой мощью, циркулирующей вокруг. Она рикошетила между ними, от одного к другому, возрастая и увеличиваясь от их близости.

И сейчас, только сейчас, Люк понял, почему.

Тихо посмеиваясь, его Мастер прошествовал через кровавую сцену. Костлявые белые пальцы прошлись по волосам Люка, оставляя жгучие следы Тьмы при соприкосновении – мощь одного резонировала с мощью другого.

– Ты родился в этот момент, друг мой. Если когда-нибудь ты будешь сомневаться, помни это. Помни то, к чему ты способен. Теперь нет ничего, что было бы тебе не подвластно.

Сильные пальцы сжались в кулак, и голова Люка отдернулась назад.

– Ничего, кроме меня. Ты должен понимать это.

Это было сказано, как утверждение безусловного факта. Но Тьма шептала о страхе Палпатина - шептала правду.

Люк мгновение держал пристальный взгляд своего Мастера, обдумывая… И затем опустил глаза в подчинении. Пока.

– Я понимаю.

Он резко почувствовал усталость, тело начало оседать. Боль, так легко не замечаемая раньше, снова волнами нахлынула на него. Зрение затуманилось, размылось, дыхание стало рваным.

Но Люк ждал.

Он отчаянно хотел спать, отдохнуть. Но он ждал, пока его Мастер не даст позволения на это. Он ждал бы, сколько потребуется.

«Отдохни теперь, мой темный джедай»

С абсолютным облегчением и спокойствием Люк упал во Тьму, позволяя ей полностью окутать его своим холодным объятием.

Смутно он чувствовал на щеке руку Мастера и ощущал его смех в своем разуме.

И потом это тоже ушло; осталась только Тьма.

Глава 18

Слишком опустошенный, чтобы как-то осмысленно реагировать, Люк с готовностью скользнул в милосердное забытье, дарующее свободу от холодной, жесткой действительности; он уже не видел и не чувствовал окруживших его людей, которые, тихо ступая по залитому алой кровью полу, с огромной осторожностью и почтением подняли обессиленное тело и унесли его с места бойни.

Палпатин не пошел за ними - страстно желая продлить этот упоительный момент.

Отец мальчишки убивал Силой много раз, как и сам Палпатин, - но произошедшее сейчас было другим. Он уже и забыл, насколько это вдохновляло, какой экстаз приносило…

Первая кровь всегда была захватывающим, восхитительным событием - полной капитуляцией всех доводов разума перед неистовыми эмоциями, дающими могущество и снимающими ограничения.

Но сейчас Палпатин наблюдал кульминацию чрезвычайно долгой и отчаянной борьбы – ключевой, переломный момент, когда спали цепи всех предыдущих верований и убеждений; и это мгновение было прекрасно и… возвышенно, как произведение искусства.

Стоя каждой потраченной на него секунды.

Мальчишка был воплощением всего, чем должен был стать его отец - растущим неограниченным потенциалом. На этот раз не будет ни полумер, ни ошибок.

Задача подчинить такую мощь своей воле ужасала и возбуждала одновременно. Суметь управлять ею – а не дать уничтожить себя; все равно что укротить стихию, получив власть над нею. Все равно что приручить торнадо.

И только сейчас, после наивысшей точки этого удивительного «грехопадения» своего необузданного джедая, Палпатин начнет устанавливать над ним полный контроль.

Наконец-то он сможет двинуться дальше, начав обучать мальчишку путям ситхов и сделав его тем, кем должен был стать его отец - и стал бы, если бы не Кеноби.

Его отец…

Палпатин задумчиво вздохнул, выходя наконец из камеры и медленно шагая к турболифту, погруженный в размышления.

Было бы интересно попробовать оставить их обоих - отца и сына. Держать их в своей власти и играть ими друг против друга, пока один, в итоге, не покончит со вторым.

Но мощь Скайуокера была слишком большой, затмевая собой все другие факторы. Какое-то время все внимание Палпатина потребуется для контроля и обеспечения полного повиновения его темного джедая. Опасное время. Скайуокер был больше, чем джедай, но пока еще и не ситх, пока еще он не подчинялся воле своего Мастера беспрекословно.

Лучшим вариантом было порвать родственную связь окончательно, чтобы не рисковать эмоциональными осложнениями с тем, у кого привязанности всегда были недостатком.

И все же… К Палпатину взывало искаженное чувство собственничества.

Правило было установлено столетия назад: могут существовать только два ситха - Мастер и его ученик. Но Палпатин всегда ощущал себя выше таких крайних ограничений. Они были необходимы, как руководство, для менее способных, чем он.

Он мог достигнуть большего…

Он уже достиг очень многого. И теперь не было никаких сдерживающих препятствий; никаких джедаев, способных помешать его планам, никакого “Сына Солнц”, угрожающего ему. Все пророческие предсказания были похоронены его собственной рукой.