Чтение онлайн

ЖАНРЫ

В скрещенье лучей. Очерки французской поэзии XIX–XX веков
Шрифт:

Имя Шарля Кро (1842–1888) побуждает вспомнить о возрожденческих умах с их разносторонностью, совершенно неожиданной у завсегдатая расплодившихся в те годы па рижских богемных кружков. Уже простой перечень занятий, в которых преуспел этот ученый-самоучка, изумляет: древние языки, астрофизика, химия, математика и механика в их приложении к психологии, а еще и музыка, изобретательство… Груз учености, впрочем, не помешал Кро быть зачинщиком лукавых розыгрышей, ветреным волокитой и частым собутыльником Верлена. Беспечное отношение к судьбе своих открытий (среди них – первого звукопроигрывателя, автоматического телеграфа, цветной фотографии) могло бы подтвердить молву задетых колкостями Кро недоброжелателей, будто для него вообще нет дела заветного, душевно дорогого. Совсем нешуточная уязвленность слышалась, одна ко, в отповедях Кро, когда ему приходилось обороняться от мнения усердных парнасцев, а потом и кое-кого из символистов, будто и в своем «баловстве пером» он всего лишь случайный любитель.

Известные поводы к этому он, правда,

давал сам: в стихах Кро нет-нет да и встретишь налет альбомности, небрежные проходные отписки; чересчур ломко вдохновение. Пона добилось собрать все его распыленное в беспорядке наследие, добавив к единственному прижизненному сборнику «Сандаловый ларец» (1873) второй, посмертный – «Ожерелье из когтей» (1908). XX век должен был принести с собой немалый сдвиг во вкусах, чтобы за обличьем легковесного Кро, сочинителя прелестных или забавных безделиц, приоткрылся другой, потаенный Кро. Тот, что пробует отшутиться и от ужаса перед роем призраков, которые чудятся по трясенному уму в закоулках давящей обыденности, и от щемящей боли в груди.

Возле высокой белой стены – голой, голой, голой,Стояла лестница, а на земле – рядом, рядом, рядом,Лежала под ней копченая сельдь – сухая, сухая, сухая.Кто-то подходит, держа в руках – грязных, грязных, грязных,Большой молоток, огромный гвоздь – острый, острый, острый.И еще клубок бечевы – толстый, толстый, толстый.По лестнице он залезает наверх – медленно, медленно, медленно,И забивает свой острый гвоздь – тук, тук, тук,В самую кромку белой стены – голой, голой, голой.Потом он кидает свой молоток – вниз, вниз, вниз,К гвоздю привязывает бечеву – длинную, длинную, длинную,А к бечеве копченую сельдь – сухую, сухую, сухую.Затем он слезает по лестнице вниз – медленно, медленно, медленно,Уносит ее и свой молоток – тяжелый, тяжелый, тяжелый,И прочь удаляется не спеша – вдаль, вдаль, вдаль.И с этих пор копченая сельдь – сухая, сухая, сухая,На самом кончике той бечевы – длинной, длинной, длинной,Раскачивается едва-едва – влево, вправо, влево.Я сочинил этот рассказ – простой, простой, простой,Чтобы позлить взрослых людей – важных, важных, важных,А заодно позабавить детей – маленьких, маленьких, маленьких…«Копченая сельдь». Перевод М. Яснова

А когда усталость все-таки берет верх над подобной нравственной самозащитой при помощи поддразнивающего смеха, Кро делает все, чтобы по крайней мере сохранить в сетованиях стыдливую мужскую сдержанность. Ожог страсти бывает запрятан у него внутри грациозного намека; признание в сокровенном приглушено, нередко вложено в коротенькую немудрящую песенку или оборвано на полуслове грустной остротой; тревожная бездомность и обездоленность на земле высказана как бы мимоходом. И чем скупее, тем горше:

Прошла-пролетела мечтаний пора,Душа одряхлела. В кармане дыра.Зато в шевелюре полно серебра.Ушедших друзей вспоминаю в тоске.А грезы, как звезды, – дрожат вдалеке.А смерть караулит меня в кабаке.«Итог». Перевод М. Ваксмахера

Кро – один из тех во Франции, кто на подступах к XX веку заново прививал лирическому излиянию, разжиженному и прямолинейно-слезливому у поздних подражателей Мюссе, навыки такой работы с разнозаряженными смысловыми и стилевыми пластами, когда вплавленное в скорбные думы задорное остроумие есть знак владеющего собой трагического достоинства.

Шутки горемыки

Тристан Корбьер

У Тристана Корбьера (1845–1875) эта трагедийность чаще всего запальчива, угловата, круто замешена. Хилый, обезображенный неизлечимой болезнью первенец в семье поздно женившегося капитана дальнего плаванья, Корбьер с детства лелеял мечты о морских далях – и почти всю свою короткую жизнь был прикован нуждой в родительском уходе к дому на бретонском побережье. В Париже, куда его завела ненадолго любовная страсть полукалеки, вдвойне трудная оттого, что не была безответной, он ощущал себя неуютно, заезжим чужаком. По-своему это и подтвердилось безмолвием, с каким была встречена выпущенная им в 1873 г. за собственный счет книга стихов «Желтая любовь» [32] : первого, зато спасшего ее от забвения и без ошибочно

напророчившего ей славную судьбу отклика Верлена она удостоилась только тогда, когда Корбьера уже десять лет как не было в живых.

32

Подборка стихов из нее в переводе Михаила Кудинова: Корбьер Т. Стихи. М., 1986.

В своих щемящих исповедях Корбьер – неизбывно, несправедливо отверженный, который покушается разбить вдребезги все благо душные личины, едва заподозрит в них малейшую примесь лжи или просто утешительное сокрытие изнанки.

Тристан Корбьер

Жажда развеять все и всяческие при красы, вывести на чистую воду тех, кто ими тешится, проступает уже в том, как Корбьер – сын потомственного моряка и приморский житель, а не зачарованный путешественник – поет море и матросский удел: грубая нагая простота бросает здесь вызов выспренним легендам, отнюдь не затеняя при этом, а, наоборот, проливая свет на жестокое обаяние правды (цикл «Люди моря»).

В городе Корбьеру и подавно лезет в глаза уродство, язвы, накипь:

Гляди-ка – ну и ну, что в небесах творится!Огромный медный таз, а в нем жратва дымится,Дежурные харчи бог-повар раздает:В них пряностью – любовь, приправой острой – пот.Толпой вокруг огня теснится всякий сброд,И пьяницы спешат рассесться и напиться,Тухлятина бурлит, притягивая лицаЗамерзших мозгляков, чей близится черед.«Дневной Париж». Перевод М. Яснова

Зато доброе слово соболезнования всегда находится у Корбьера для таких же, как он, гостей на чужом и чадном пиру – нищих бродяжек, уличных попрошаек, горемык. Но даже собственным сердечным порывам этот без вины виноватый не доверяет, молясь богохульно, предвкушая смерть с нежностью и рыдая с подхохатыванием. Оттого и любовь Корбьера крученая-верченая – «желтая», желчно искрив ленная, как sourire jaune – принужденная кривая ухмылка. Отчаявшийся юморист Корбьер осыпает святыни и самого себя бурлескными каламбурами тем беспощаднее, что у него неистребимая потребность чему-то лучезарному поклониться, к чему-то отрадному прислониться, чем-то себя убаюкать.

Он умер сгоряча или погублен ленью.А если он живет, то преданный забвенью.Как к женщине, к себе питал он вожделенье.Был обделен родным углом,Шел против ветра, напролом,Был острословом и шутом,Намешано немало в нем.И все вразброд, все кувырком:Богатство – с тощим кошельком,Прилив душевных сил – с отливом,Пыл – без огня, порыв – с надрывом.Мудрец – семь пятниц на неделе,Глуп на словах – но не на деле,Любил он очень слово «очень».В корявых строчках был он точен.………………………………………Был лжив – но только правдой жив.С собою сходства не нажив,Жил, равнодушье заслужив,Днем спал, с тоски глаза смежив.Гуляка праздничный – и праздный,Шатун, бродяга несуразный…Был холоден – но мог вскипеть,Рыдал – не мог слезинки выжать,Терпенья не имел – терпеть,И умер он, желая выжить,И жил, желая умереть.Лежит он бессердечным прахом:Успех – сполна, провал – с размахом.«Эпитафия». Перевод В. Орла

Вся эта гремучая душевная смесь не терпит гладкой упорядоченности. Она взрывается, выплескивается, взламывая и дробя ритм, синтаксис, самую мысль разговорными перебивками, возвратными ходами, пропусками связующих смысловых звеньев, назывными перечислениями-вскриками вместо последовательно развертывающихся периодов. Вольность обращения Корбьера с устоявшимися просодическими правилами смущала иной раз даже тех, кого не заподозришь, как перекликавшегося с ним Лафорга, в особо послушном чистописательстве. Но так было лишь до рубежа XIX–XX вв. – пока во Франции не приучились считать обязательным для стихотворчества только одно правило: соответствие строя высказывания неповторимости высказываемого.

Поделиться с друзьями: