В степях Зауралья. Трилогия

ГЛАВА 32

Крестьянская подвода свернула с большака в лес. Скрываться под сеном не было нужды. Выбравшись из него, беглецы вздохнули с облегчением. На санях, положив винтовки на колени, ехали трое партизан. Михаил думал о брате: жив ли Петр?

Подвода, петляя среди лиственниц, удалялась все дальше в глухомань. Сидеть было трудно. Сани бросало из стороны в сторону, порой полозья скрипели по корягам, скрытым под слоем снега, упирались передками в бурелом, приходилось расчищать дорогу и помогать лошадям.

— Ну и сторонка, — соскакивая с воза, промолвил довольный Михаил. — Сюда беляки не скоро попадут.

— Если и попадут, то живыми не выберутся, — отозвался немолодой партизан и, помолчав, добавил: — А ты, человек хороший, садись-ка обратно в сани. Доставим в штаб, а там будет видно.

— Значит, едем вроде как пленники?

— Иначе нельзя. Люди вы неизвестные. Может, вас беляки подослали вроде лазутчиков.

— Правильно, отец. Хвалю, — Михаил полез обратно в короб.

— Хвалить меня нечего, я свое должен сполнять. Вот сдадим вас Звереву… Поди, курить охота, держите. — Дозорный протянул табак Михаилу.

Миновав заставу, подвода перевалила небольшой овраг. Лиственный лес отступил, и перед глазами открылась широкая поляна с занесенными снегом землянками. О жилье можно было догадаться лишь по трубам, из которых шел дым.

— Вот и приехали… — Дозорный повел беглецов с подводчиками к большой землянке, стоявшей обособленно от остальных. Полусогнувшись, Михаил вошел в жилье. Несмотря на яркий морозный полдень, в землянке сумрачно. Залепленные снегом окна пропускали слабый свет. От стоявшей в углу «буржуйки» шел нестерпимый жар.

За столом, сколоченным из грубых досок, сидел огромного роста человек в расстегнутом английском френче и чистил парабеллум. Рядом на лавке лежала деревянная кобура револьвера и полевая сумка. Двое спали на низеньких нарах.

«Должно, это и есть Зверев — командир отряда», — подумал Михаил, с любопытством оглядывая здоровяка.

Тот поднялся.

— Ну как, Терентий? Вижу, гостей привел? — вопрос относился к старшему дозора. — Что ж, давайте раздевайтесь, — сказал он крестьянам. — А это что за люди?

— Мы коммунисты. Бежали с «поезда смерти», — ответил Новгородцев.

— Так, — командир партизанского отряда настороженно оглядывал беглецов. — Когда прибыл поезд на Байкал?

Михаил ответил. Наступило короткое молчание.

— Садитесь.

— Беляки все еще у вас в деревне? — Зверев повернулся к крестьянам.

— Озоруют, шарят, проклятые, по сусекам, забирают хлеб. Поочистили крепко. Как весной будем сеять, не знаем… Сено, что было накошено с лета, все отправили на станцию. Порют нещадно. Шугануть бы их надо.

— Скоро… а сейчас, ребята, идите отдыхать. Ваших лошадей накормим и овса на дорогу дадим.

Мужики сгрудились возле дверей землянки.

— Стало быть, в гости вас ждать?

— Будем на днях.

Как только закрылась за крестьянами дверь, Зверев, сделав несколько шагов по землянке, остановился возле Михаила:

— Рассказывай.

И чем больше говорил Михаил о своих мытарствах в колчаковских застенках, тем сильнее темнело лицо командира. Да и сам Новгородцев чувствовал, как порой к горлу подкатывает тяжелый ком.

— Об одном прошу, отправь меня скорее в бой! — закончил он.

— Отдохнуть сначала надо да и твой товарищ вижу прихрамывает.

— Расшиб коленку на Ангаре. Поскользнулся на льду, — виновато произнес Гриша и опустил голову.

— Поправишься, — похлопал его по плечу Зверев. — А теперь — в баню. Вася! — окликнул он спавшего на нарах ординарца.

Тот вскочил:

— Что, где, кто?

Командир улыбнулся:

— Ты, Вася, как всегда, в боевой готовности. Отведи-ка вот товарищей к завхозу. Пускай выдаст им по паре белья и обмундирование. Сапоги сами подберете по ноге да побриться не забудьте. Вечером часов в пять жду вас к себе.

Никогда с таким наслаждении не мылся Михаил. Нещадно хлестал себя веником, выскакивал на снег и, повалявшись в нем, вновь забирался на полок. Утихла боль в ноге у Гриши. Побритые, в новом английском обмундировании, они явились к командиру отряда.

— Ну вот, теперь у вас другой вид, — оглядывая прибывших, произнес довольный Зверев и, обращаясь к Михаилу, добавил: — Твое желание рассчитаться с беляками будет выполнено сегодня ночью. Остальной счет предъявим в Иркутске. — Как с ногой? — спросил он Рахманцева.

— Как будто успокоилась. Разрешите и мне ехать с товарищами.

Крупное лицо командира с небольшой бородкой и глубоко сидящими глазами было сосредоточено.

— Пожалуй, тебе трудновато придется. Снега глубокие… Нет, пока оставайся здесь.

Около полуночи партизанский отряд на девяти подводах выехал из лесу. В полкилометре от деревни бойцы сошли с подвод и, оставив их под надежной охраной, двинулись дальше. Новгородцев с тремя товарищами, утопая в сугробах, подошел к окраине. Ночь светлая. По дороге от изб лежали тени. В деревне — ни огонька, ни звука. Только у крайней избы на выезде маячила фигура часового, мурлыкавшего под нос песню. Партизаны залегли в снег.

— Сейчас я его уберу, — прошептал Михаил лежавшему рядом соседу и бесшумно пополз возле плетня. Прошла томительная минута. В ночной тишине раздался приглушенный крик колчаковца и смолк. Михаил ловко засунул ему в рот кляп. Сняты были часовые и с противоположной стороны деревни, перерезаны телеграфные и телефонные провода. Взвилась ракета — сигнал к наступлению.

Михаил отцепил от пояса две гранаты и вместе с остальными партизанами приблизился к школе, в которой жили каратели. Взмах руки, звон стекла и грохот. Колчаковцы в панике выскакивали на улицу в одном белье. Их тут же пристреливали.

К рассвету все было кончено.

Как только взошло скупое солнце, жители деревни высыпали на улицу. Возник митинг.

Заметив в толпе знакомого крестьянина, Новгородцев поздоровался.

— Не узнаешь?

Крестьянин оглядел партизана.

— По голосу как будто признаю: а по обличию што-то не знаю, — ответил сибиряк.

— Да мы у тебя в хлевушке ночевали.

— Глико-сь, да ты ли это, паря? — Крестьянин снял рукавицу и подал загрубелую руку.

— Ну здорово, здорово. Опять пришлось свидеться.