В сумраке зеркала
Шрифт:
Гайдн: Ваш сын – смелый человек! Мы, придворные музыканты, для наших хозяев – те же лакеи. Печально постоянно быть рабом!
Леопольд: Вот что скажу я Вам, господин Гайдн, положа руку на сердце: недоброе чувство тревожит меня…
Входит Моцарт, с ним несколько человек, все веселы.
Моцарт: Оставьте Ваши тревоги, папа, разве можно думать о чём-то печальном в такой чудный вечер?! Как Вам концерт, господин Гайдн?
Гайдн: Музыка была превосходна!
Ван Свитен: Господин Моцарт, не могли бы Вы оказать мне любезность, разрешив организовать следующую Вашу подписную академию в моём доме?
Моцарт: Разумеется,
Гайдн раскланивается.
Розенберг: Очень рад, господин Гайдн. Здесь, в Вене о Вас наслышаны и о музыке Вашей ходят легенды.
Гайдн: Любопытно…
Розенберг: Говорят, Вы дописали финальную часть симфонии со свечами, как бы намекая Эстергази, что пора отпустить музыкантов к семьям и князь понял Ваш намёк.
Гайдн: Вот Вы чём!
Ван Свитен: Право, эта история поучительна, ибо настоящая музыка не может не тронуть чувствительную душу. Позвольте выразить, господин Гайдн, моё восхищение.
Гайдн: Благодарю Вас.
Розенберг: Господа, Вы, верно, наслышаны о неуспехе оперы Сальери? Господин первый придворный капельмейстер обвинил в неудаче либреттиста и поклялся, что скорее отрежет пальцы, нежели положит на музыку хоть строчку стихов Да Понте. Хотелось бы знать, кто захочет заказать ему либретто?
Моцарт: Хороший поэт в наше время такая же диковинка, как и сносный композитор.
Леопольд: Господа, подобные разговоры на голодный желудок вредны и неудобоваримы.
Розенберг: Пожалуй, Вы правы.
Все уходят. Остаются Моцарт с отцом.
Моцарт: Как Вы находите вечер?
Леопольд: Я в восторге от Вашей музыки и в ужасе от Ваших речей.
Моцарт: Что же в них ужасного?
Леопольд: Прежде я думал, что Вы имеете лишь один талант – талант к музыке, но теперь я вижу, что ошибался. У Вас есть другой, не менее сильный талант – делать себе недругов. Отчего Вы не научитесь держать язык за зубами? Хотите знать, какой будет Ваша дальнейшая жизнь, если Вы не одумаетесь: Вы лишитесь друзей и покровителей, одни лишения будут окружать Вас. Следствием этого станет нищета, а затем – ужасная смерть!
Моцарт: Ужасная смерть?.. Но ведь смерть – не конец нашей жизни, и образ её вовсе не страшит меня! Я стараюсь быть правдивым и не могу говорить то, чего я не думаю. Я не могу лицемерить, разве это порицается нынче?
Леопольд: Вы, сударь, не более, чем плохой актёр из дрянной пьесы. Прощайте!(Уходит)
Моцарт садится и долго глядит в одну точку. Входит Гайдн.
Гайдн: Куда же Вы пропали? Что стряслось?
Моцарт: (как бы пробуждаясь) Это всё пустяки, а признайтесь: та история о Вашей симфонии – сплошь выдумка. Она слишком красива, чтобы быть правдой.
Гайдн: От Вашего взгляда ничто не может укрыться!
Моцарт: Я хорошо знаю наших господ, и ни за что не поверю, что музыкой можно переделать их! Однако, идёмте, чтобы не прослыть невежами. (Уходят)
7
Дома у Моцарта. Моцарт и Да Понте.
Да Понте: Предприятие не безопасно!
Моцарт: Да полно, безопасней можно лишь подняться
по моей лестнице.Да Понте: О, тут я с Вами не соглашусь – на этой сотне крутых ступеней того и глядишь свернёшь голову.
Моцарт: Не выдумывайте, там их всего 23.
Да Понте: А мне показалось, что никак не меньше полусотни.
Моцарт: Так что скажете?
Да Понте: Но пьеса запрещена к постановке в Вене!
Моцарт: Да причём тут пьеса?! Мы выбросим политические намёки, оставим лишь любовный сюжет. Это будет забавная opera-buffa…
Да Понте: Из сюжета не выбросишь того, что слуга постоянно оставляет хозяина в дураках. Моцарт: Да, выбросить это нельзя… но, если подать как шутку, смягчить музыкой… Я уже сочинил кое-что, послушайте. (Играет)
Да Понте: Замечательно, чудесно, но всё же…
Моцарт: Я давно задумал написать оперу, какой никто не писал прежде. Так вот, с Вами или без, я буду писать «Свадьбу Фигаро», но скажу откровенно: лучше с Вами, потому как считаю Вас неплохим поэтом, и Вы можете уговорить императора разрешить постановку. После сплетен, что распускает Сальери, нужно показать, кто чего стоит.
Да Понте: (задумавшись) Хорошо, я возьмусь… Думаю, к концу недели смогу представить императору первый акт, а Вам нужно сочинить ещё несколько арий.
Моцарт: В любое нужное время – почти вся партитура оперы у меня в памяти.
Да Понте: Это невозможно!
Моцарт: Мой милый Да Понте, для людей мало сведущих в музыке, доказательством её существования служат инструменты и звуки, которые те издают, для подготовленного музыканта музыка не обязательно должна зазвучать – он может наслаждаться ею, читая лишь нотную запись, но лишь для немногих прекрасных музыкантов доказательством существования музыки являются они сами: та музыка, которая рождается в них не может пропасть, потому как она и есть суть этих людей. (Немного помолчав, точно раздумывая, нужно ли это говорить) Иногда мне кажется, что я и есть музыка…
Да Понте не может вымолвить ни слова.
Моцарт: Чтобы доказать, что я не болтал пустого, к утру пришлю несколько арий.
Да Понте: Но, когда Вы станете спать?
Моцарт: Раз это нужно, значит я сделаю. (задумывается) Я более опасаюсь не того, что император не позволит постановку, другое заботит меня…
Да Понте: Что же?
Моцарт: Интриги.
Да Понте: Разве у Вас есть враги? Ведь Вы, кажется, не занимаетесь ничем, кроме музыки.
Моцарт: Вот именно, вот именно… придворные музыканты пугаются, как бы я не лишил их куска хлеба.
Да Понте: Когда мы добьемся разрешения на постановку, эти музыканты поутихнут!
Моцарт: Думать об этом скучно – будем думать об опере.
Да Понте: Вы удивительный человек!
Моцарт вдруг обнимает Да Понте.
Моцарт: Вам, верно, пора домой.
Да Понте: Да-да. Прощайте.
Да Понте выходит, Моцарт, с зажжёнными свечами провожает его. Через некоторое время он возвращается, ставит свечи, ходит по комнате, затем берёт бокал с вином и садится в кресло. Его руки и голова движутся в такт звучащей в нём музыке. Затемнение. В темноте музыка начинает звучать в полную силу.