В Суоми

Свет и затемнение

Нижняя из станций каскада Кеми-йоки, Исахаара, возведена на порогах у самого города Кеми.

Я думал, что увижу море электрических огней. Однако на улицах городка было темно. Редкие фонари не могли разогнать мрак наступающей ночи, несмотря на бескорыстную помощь луны, сиявшей над снегами, над дорогой, которая привела нас сюда из Оулу.

Утром мы пришли к двенадцатиэтажной водонапорной башне городского водопровода, наверху которой разместилось кафе.

В башне расположен также уютный трехсветный зал заседаний с длинными двухэтажными проемами окон.

Да, я не оговорился — зал заседаний, потому что в здании двенадцатиэтажной водонапорной башни находится ратуша. А может быть, следует сказать, что в ратуше находится городской водопровод?

Архитектор-конструктор, скажем прямо, не был рабом традиций.

Утром, беседуя с мэром Хелтти в этой ратуше, я узнал, почему город кажется полузатемненным.

— Ну, так что ж, что под боком у города электростанция! — говорит Хелтти.

После печально знаменитого расстрела рабочей демонстрации в Кеми в 1949 году Хелтти был на суде защитником арестованных полицией рабочих. А вскоре после этого муниципалитет Кеми пригласил на должность мэра его, человека, который с успехом защищал граждан Кеми, забастовщиков, от произвола полиции.

— Ну, так что ж, что электростанция рядом? — повторил он. — За ток все равно надо платить. Бюджет города строится на подоходном налоге с граждан. А в Кеми, где всего населения двадцать семь тысяч человек, считая и детей, — тысяча сто безработных. Отец шести-семи детей полгода ходит без работы — есть и такие случаи. Подоходного налога с безработных не получишь. Наоборот, им же и помогать надо. Нужно сокращать расходы. На заработной плате учителей не сэкономишь, ну, а на том, что мы включаем лишь каждый третий фонарь, можно сэкономить до трех миллионов марок в год. Про нас говорят, что мы учредили штатную должность для «наблюдения луны», чтобы выключать в безоблачные лунные ночи целиком весь свет. Но это изощряются местные остряки.

Потушенные фонари рядом с действующей, оборудованной по последнему слову техники электростанцией еще раз приводили к мысли о том, что никакая электрификация, никакой технический прогресс сами по себе не изменяли основных законов капитализма и положения трудящихся.

Капитализм остается самим собой даже и тогда, когда реформисты называют его «народным».

Ветхозаветные евреи, обманывая бога, часто дают тяжелобольному другое, новое имя. Ангел смерти Азраил, верят они, прибыв с небес по душу умирающего и застав на одре человека с другим именем, полагая, что ошибся, отступит, и больной выздоровеет. Не так ли и таннеровцы, слыша тяжкие взмахи крыльев Азраила, срочно дают новое имя капитализму — объявляя его даже социализмом…

Оулу.

ДЕПУТАТ ЛАПЛАНДИИ

Кеми-йоки не только дает электроэнергию городу. Она еще и конвейер, несущий сплав, миллионы бревен с лесных делянок Лапландии, к целлюлозно-бумажным комбинатам, к лесопильным, спиртовым, сульфатным заводам, выросшим на побережье Ботнического залива, у города Кеми.

Река, несущая сплав, — общая, но каждый хлыст сплава, идущего вразброд, вразброс, молем — имеет своего хозяина.

А хозяев много.

Лесорубы валят сосну и ель на делянках, принадлежащих разным фирмам и государству. Да и сами лесопильные заводы и целлюлозные комбинаты акционерных обществ вырубают для своих нужд огромные площади леса. Каждое бревно, медленно плывущее по плесу, прыгающее на пенистых порогах, несет на себе отметину — тавро хозяина.

У города река перегорожена, моль задерживается — и в запанях, ловко орудуя баграми, сплавщики по этим отметинам сортируют сплав.

Каждый хозяин получает свое. Каждое бревно идет на предназначенную ему лесобиржу.

Близ этих запаней и разыгрались события, долгое время лихорадившие всю страну.

События в Кеми

Акционерное общество «Кемиокиюхтие», собственник многих предприятий в Кеми, перешло в наступление на завоевания рабочих, достигнутые после войны, когда в правительство входили представители ДСНФ.

Предприниматели, собираясь повсеместно снизить заработную плату на 20—40 процентов, чтобы «прощупать» настроения рабочих, объявили о снижении с 1 июля 1949 года зарплаты двумстам грузчикам древесной массы.

Те забастовали.

Хозяева отказались вести переговоры с бастующими. Тогда в знак солидарности 17 июля забастовали рабочие принадлежащего тому же акционерному обществу завода Карихаара, а 20 июля — рабочие-сплавщики на запанях у устья Кеми-йоки.

Сортировка бревен прекратилась, а так как «естественный» конвейер остановиться не может (его нельзя выключить мановением руки), то новые бревна все продолжали наплывать и наплывать.

Правительство, возглавляемое социал-демократом Фагерхольмом, ввело тогда в действие принятый во время войны «закон о власти», по которому можно заставить бастующих приступить к работе: забастовку на предприятиях акционерного общества «Кемиокиюхтие» объявили незаконной.

В ответ на это решение забастовка солидарности, сопровождавшаяся многотысячными демонстрациями, стала разрастаться и постепенно охватила всех рабочих Кеми.

Не надеясь на местную полицию, министр внутренних дел, тоже социал-демократ, приказал собрать в Кеми полицейских со всей Лапландии.

А тем временем у плотины на Кеми-йоки, в шести километрах от города, громоздился лес, и все подходил и подходил сплав.

Буржуазные газеты, требуя прекратить забастовку, пугали читателей, уверяя, что такое скопление леса угрожает городу наводнением.

Предприниматели начали вербовать на сортировку бревен по всей Лапландии девушек-студенток, которые в летние каникулы хотели подзаработать на зимнюю учебу, и «мастеров леса» — по-нашему, десятников.

Завербованных провели сквозь пикеты забастовщиков и поселили вблизи от запани.

Сортировка бревен возобновилась.

Студентки не обращали внимания на призывы пикетчиков. Они оставались глухи и к словам о пролетарской солидарности. Даже многие из тех, кто родился в семьях рабочих, мечтали, что диплом об окончании вуза отделит их от рабочего класса, «возвысит» над ним…

Слушая этот рассказ о студентках-штрейкбрехерах на запанях в Кеми, я понял, почему старый беспартийный рабочий, каменщик Арво Роснелл, у которого я побывал в гостях в Пори, с нескрываемой гордостью сказал мне, что он сумел воспитать свою дочь так, что, даже окончив университет, она осталась верной делу рабочего класса!

Так уж долгое время складывалось в Финляндии, что мало кто из детей рабочих, окончивших университет, оставался верен своему классу, делу отцов. И по сей день из 20 тысяч студентов в Академическом социалистическом союзе состоит немногим более полутораста человек.