В тебе моя жизнь...
Шрифт:
Тут пан или пропал! Марина вздернула подбородок и протянула руку в его сторону. Анатоль смотрел на нее около минуты, затем опять повернулся к дому, и сердце Марины ухнуло вниз. Перенести такое унижение! На глазах у дворни! За что?
Но тут Воронин развернулся и быстро подошел к карете, взял ее руку в свою.
— Марина Александровна, — процедил он сквозь зубы.
— Анатоль Михайлович, — она лишь выше вздернула подбородок.
Воронин потянул ее за собой и развернул лицом к дворовым.
— Ваша барыня и моя супруга ее сиятельство Воронина Марина Александровна, — сказал он громко, обращаясь ко всем присутствующим во дворе. —
Произнеся это, он потащил Марину за собой в дом, потом далее, в жилую часть дома, не давая ни малейшей возможности осмотреться вокруг, узнать хотя бы немного место, в котором ей предстояло жить теперь. Наконец, проведя ее через анфиладу комнат, он оставил ее в одной из них — хорошо обставленной спальне, декорированной в розовых и кремовых тонах. И все это без лишнего слова или жеста. Даже не сказал, ждать ли ей его сегодня, ведь, как она узнала по часам, стоявшим на резной этажерке, сейчас было почти три часа пополуночи.
Марина без сил опустилась на пол. Движение справа от нее сперва напугало ее до полусмерти, но приглядевшись, она увидела в углу напольное зеркало в резной раме, а в нем свое отражение: измученная бледная невеста с красными от слез глазами в белоснежном платье и фате. Марине тут же захотелось стащить с себя этот наряд, все эти кружева, растрепать локоны. Она стащила с головы маленький венок, затем принялась дергать за фату, которая ничуть не поддавалась ее усилиям, словно приросла к голове. Чьи-то руки легли на пальцы Марины, и та в который раз чуть не лишилась чувств от ужаса. Она подняла глаза и увидела в отражении Агнешку, которая незаметно для нее вошла в спальню и теперь стояла позади нее.
— Тихо, тихо, дзитятка моя, — ласково произнесла нянечка. По ее усталому лицу было видно, как тяжело той далась дорога сюда, но, тем не менее, она принялась помогать Марине освобождаться от ее облачения невесты. — Вэлюм-то не дергай так, не при чем ен тут. Яшчэ своему дзитятку передашь такое диво.
— Нет, — буркнула Марина в ответ. — Сожгу ее! Ненавижу ее! Ненавижу это наряд! Ненавижу все!
Агнешка привлекла ее к себе, и девушка схватилась за нее изо всех сил, словно утопающий за бревно. Она не плакала, только часто и прерывисто дышала, стремясь успокоить свое бешено колотящееся сердце, да привести в порядок мысли. Нянечка только гладила ее по волосам и шептала еле слышно:
— Взяла ты свой крест, тебе и несци яго. Тихо, касаточка моя, тихо. Недобра зараз слезы лить. Поздно ужо. Хутка твой муж придет. Рыхтавацця трэба [172] .
Марина молча поднялась, и нянечка, кликнув Дуньку, что тоже пришла с ней в спальню да не решалась к барышне подходить, принялась раздевать девушку. Платье сняли и убрали в чехол, чтобы завтра поутру проверить, нет ли каких пятен, и почистить в случае чего. Фату сложили в коробку, чтобы сохранить ее на будущее. Затем с Марины сняли корсет и нижние юбки, облачили в капот.
172
готовиться надо (бел.)
Едва они успели разобрать прическу Марины и свободно распустить ее локоны, как двери распахнулись, и на пороге возник Анатоль в бархатном шлафроке. Белоснежная рубашка под ним была полурастегнута, и Марине бросилась в глаза обнаженная кожа, что ее смутило донельзя и
заставило отвести глаза в сторону.— Пошли прочь, — коротко и тихо сказал Анатоль Дуньке и Агнешке и, когда те по возможности быстро прошмыгнули мимо него, плотно закрыл за ними двери. Так и остался стоять спиной к Марине, прислонившись лбом к дереву.
Марина не знала, как себя вести с ним, что делать. Затянувшееся молчание действовало ей на нервы, а то, что он не поворачивается к ней лицом, а лишь стоит у двери и сжимает ладонь в кулак, что она отчетливо видела со своего места. Сжимает и разжимает, опять сжимает и разжимает…
— Прекратите, прошу вас, — резко сказала Марина, доведенная до крайности этим повторяющимся жестом, который пугал ее не менее, чем тот взгляд, которым окинул ее обернувшийся Анатоль. — Прекратите, — уже не так резко попросила она, надеясь смягчить его, снять напряжение, возникшее в комнате.
Анатоль вдруг быстро подошел к ней и схватил ее за плечи, поглаживая ее кожу сквозь тонкую ткань капота большими пальцами. Он смотрел ей в глаза так внимательно, словно намеревался что-то в них отыскать. Марина уловила слабый запах алкоголя и поняла, что пока ее переодевали, он пил. И пил, видимо, немало — внезапно он резко прижал ее к себе, обхватив ее за талию, и сам едва удержался на ногах от этого движения.
Не в силах выносить запах алкоголя, который неожиданно вызвал у нее легкую тошноту, Марина неосознанно отвернула от него лицо. Это невинное движение разозлило его. Он схватил ее подбородок пальцами и снова развернул к себе, приподняв вверх, заставляя посмотреть в свои глаза. При этом он слишком сильно сжал ее кожу, и она не могла удержаться.
— Вы делаете мне больно! — с этими словами она ударила Анатоля по удерживающей ее лицо руке. Его зрачки расширились, заслонив почти полностью радужную оболочку глаза, и она вдруг осознала, что сделала это совсем зря. Он еще теснее прижал ее к своему крепкому телу, но теперь его рука сместилась вниз, на ее грудь. Марина застыла, но ничего не сказала, лишь опустила глаза не в силах долее смотреть ему в лицо.
— Смотри на меня, — проговорил он, но Марина лишь качнула головой. — Смотри на меня!
Он опять поднял руку и схватил ее за подбородок, заставляя поднять на него глаза.
— Смотри на меня! На меня! Лживая лицемерная тварь! Посмотри мне в глаза. Или не можешь? Или в тебе вдруг проснулась совесть?
Вот оно! Кусочек головоломки встал на свое место. Он знал. Марина не ведала, откуда Воронину стало известно, но он знал о ее положении. С ее плеч словно камень упал. Больше не надо лжи, не надо уверток. Конец… Марина не смогла сдержать нервной улыбки облегчения на своем лице, так велико было напряжение, которое держало ее в своих руках последний месяц, а уж говорить про сегодняшний день и вовсе не стоит.
Это было ее ошибкой, ибо Анатоль расценил эту улыбку насмешку над самим собой. Мгновение, и щеку Марины словно обожгло огнем. Она уставилась на него потрясенно, не в силах поверить, что он ударил ее, и этот обвиняющий взгляд привел Анатоля в неистовство. Он схватил ее за плечи, больно вцепившись пальцами в нежную кожу (капот уже слетел с ее плеч и болтался где-то в ногах), и принялся трясти ее, будто тряпичную куклу.
— Как? — цедил Анатоль сквозь зубы, сопровождая каждое слово очередным встряхиванием. — Как ты могла уступить ему? Залезть в его постель как могла? В его постель! Его! Когда? Когда?