В тебе моя жизнь...

Анна Степановна замолчала и, тихо вздохнув, поцеловала Марину в лоб. Потом, на мгновение прислонившись лбом к ее лбу и прошептав: «Ты же у меня разумница, милая…», покинула комнату, оставив Марину наедине с ее мыслями и сомнениями.

Вот Марина и мучилась ими весь день и сейчас ночью, не в силах сомкнуть глаз. Она понимала беспокойство матери, понимала ее чувства. Очень больно, когда ты обманываешься в своих ожиданий, уж ей-то это известно доподлинно.

Но неужели мать права? Разве можно так себя вести? В глазах света подобное поведение указывает на то, что молодой человек не только увлечен, но имеет намерение вступить в брак. Хотя когда мнение света имело значение для Загорского?

Марина решила открыться Жюли и получить ее совет по волнующему ее вопросу. Подруга, по мнению Марины, была немного объективнее, чем маменька. Поэтому Марина, не откладывая дело в долгий ящик, прямо после завтрака поехала к ней. Они уже давно условились, что могут наносить друг другу визиты без соблюдения принятых норм приличий, без предварительного уведомления. Правда, они редко так поступали, поэтому Жюли сразу же поняла, что случилось что-то из ряда вон выходящее. Обеспокоенная, она быстро спустилась в малую гостиную, где ее дожидалась Марина.

— Здравствуй, милая, — расцеловалась с подругой она. — Прости, что я так рано поутру. Надеюсь, я не оторвала тебя от дел?

— Нет. Paul уехал в Киреевку проверить дом. Скоро весь свет переедет на дачи в Царское. Большая удача, что у семьи моего мужа имение недалеко, пусть и маленькое. Надеюсь, ты погостишь у нас? Я обязательно поговорю с Анной Степановной об этом на днях.

— Я поеду непременно. Разумеется, если позволит маменька, — Марина помолчала, потом проговорила в волнении. — Ах, Жюли, помоги мне! Я совсем запуталась…

— Ты пугаешь меня, Мари! Что случилось? — встревожилась Жюли.

И Марина открылась ей. Полностью, ничего не скрывая. От самого первого письма Сергея до разговора с маменькой.

После того, как она закончила свой рассказ, она подняла глаза на подругу. Та смотрела столь пристально, что Марина смутилась.

— Ты забыла о самом главном, Мари, — тихо проговорила она. — Ты рассказала мне о том, что хотят твоя маменька, твоя семья, Загорский, Воронин. Но умолчала об основном — что хочешь ты сама? Что ты чувствуешь? Ты так же влюблена в Сергея Кирилловича, как ранее? И что ты чувствуешь по отношению к Воронину?

Марина отвела взгляд и уставилась на свои ладони, то сплетая пальцы вместе, то расплетая.

— Не спорю, мне приятен Анатоль Михайлович. Он средоточие всех тех качеств, что любая девушка хотела бы видеть в своем супруге. Но, когда он касается меня или целует мою руку, я не чувствую того бешеного биения сердца, как когда я вижу князя.

Она помолчала мгновение, потом стиснула ладонь Жюли в волнении:

— Мне очень нужен твой совет, ma cherie. Я совершенно запуталась, ничего не могу решить — кого приблизить, кого удалить от себя. Кто честен со мной, а кто просто играет…

— Ах, Мари, я не столь опытна, как твоя маменька, — начала было Жюли, но, заметив тень легкого разочарования на лице подруге, переменила речь. — То, что творится в голове у человека, знает только он, и никто другой. Я не убеждена, что люди могут меняться (хотя надеюсь, mon 'epoux забыл свои прежние привычки), но граф Воронин стал так галантен с тобой, так нежен и внимателен, так влюблен… А ведь тоже был волокита из волокит. Кто знает, какие мысли сейчас у князя Загорского?

Жюли поднялась с софы и в задумчивости прошлась по комнате. Потом резко остановилась и улыбнулась подруге:

— Значит, мы должны узнать их! Можно, конечно, попробовать разузнать намерения князя у Paul’я, но я не уверена, что он мне откроет их. Есть еще один вариант: когда переедем в Киреевку, сможем ездить на променад в Павловский сад. Уверена, там будет и князь. Я могла бы слегка уйти вперед с супругом и дать вам возможность обсудить то, что тебя так волнует. Если, конечно, ты решишься, ведь это выходит за рамки приличий.

— Ах, милая, — грустно улыбнулась Марина. — Мне кажется, мое поведение уже давно за рамками по отношению к Сергею Кирилловичу.

— Но у меня есть одно условие, — Жюли снова присела на софу рядом с Мариной и взяла ее за руки. — Если князь будет снова … э-э-э… поклонником графини Ланской, то я прошу тебя забыть о твоем намерении выяснить отношения. В этом случае и так будет все ясно, pas?

— Обещаю, Жюли, что даже не посмотрю в его сторону тогда, — запальчиво проговорила Марина, что вызвало улыбку подруги.

Было решено, что до переезда загород Жюли понаблюдает за поведением Загорского на светских раутах. Марина, к сожалению, не могла составить компанию подруге в этом — с недавних пор слегла и Анна Степановна с приступами легкой простуды, которая настигала ее каждую майскую пору. А Софья Александровна еще не оправилась от болезни, что мучила ее тело почти уже месяц, поэтому у Марины не было патрона для выездов.

— Жаль, что мне не двадцать пять, — шутила Марина. — Была бы сама себе хозяйка.

Поэтому Марине отводилась пока роль наблюдателя. Да еще не воочию, а только по сведениям Жюли, которые она присылала ежедневно.

«Il est fid`ele [19] »

Эта единственная фраза следовала из записки в записку изо дня в день, но она грела Марине душу и питала ее надеждами на благоприятный конец истории ее любви. Всего несколько слов, но они поднимали ее настроение до немыслимых высот, и даже ворчание недомогающей маменьки не могло испортить его.

19

Он верен (фр.)

Она совсем по-другому теперь читала письма князя, которые по-прежнему приходили каждое утро с мальчишкой-посланцем, внимательно вчитываясь в строчки и представляя, как его губы шепчут каждое слово, каждое предложение.

«Минуло уже восемь дней, как я видел вас последний раз. Восемь дней — это чуть больше недели, но целая вечность для меня. Видеть ваше прекрасное лицо, слышать вас дивный голос — вот истинное счастие для меня.

Je vous aime. Я люблю вас страстно. Всем сердцем, всей грешной своей душою я отдаюсь в ваши руки. Доныне я ни одной из женщин не говорил этих слов, до конца осознавая их истинный смысл. Доныне ни одной из них я отдавал свое сердце. Вы — мое сердце, Марина Александровна. А раз не должно, невозможно человеку жить без сердца, вы — моя жизнь…»

День за днем миновала майская пора, и лето вступило в свои права. Петербург постепенно пустел: светские люди переезжали на дачи в Царское Село вслед за двором, поселившимся в Летнем дворце в конце мая на всю летнюю пору; гвардейские — уехали в Царскую Славянку, где полным ходом проходили марши и парады гвардии.

Ольховским снять дачу в Царском не удалось. Во-первых, Софья Александровна не могла выехать по причине слабого здоровья из Петербурга. Во-вторых, когда Анна Степановна вспомнила об этом, было уже довольно поздно, и все мало-мальски приличные дома были уже сняты. Поэтому ей оставалось только роптать да выезжать на те редкие вечера, которые давались людьми их круга, тоже не сумевшими попасть в число дачников. Поэтому она с большим удовольствием приняла приглашение Арсеньевых для Марины погостить у них в Киреевке под присмотром матери графа.