В тени двуглавого орла, или жизнь и смерть Екатерины III

Вдовствующая императрица сочла возможным ознакомить дочь с этим письмом, и вечером, традиционно беседуя перед сном со своей наперсницей, Като с изрядной долей сарказма пересказывала ей содержание послания князя, снабжая его весьма едкими комментариями:

— Нашим правителям, право же, недостает здравого смысла. Все эти принцы состоят едва ли не в четырехкратном родстве друг с другом, все немецкие княжества, мне кажется, заселены исключительно близкими родственниками. В результате кто-то хромает на ногу, а кто-то на голову, кто-то туг на ухо, а кто-то заикается, и все, как на подбор, уроды.

— Вы слишком уж категоричны, ваше высочество, — еле заметно усмехнулась Мария. — Возможно, по мужской линии дела обстоят не блестяще, но почти все женщины — красавицы. А уж прусская королева Луиза…

— Да, ее прусское величество действительно необычайно хороша собой, — согласилась Като. — Но ведь она не умна, и не способна поддержать даже самый простой разговор, если только речь идет не о ее божественной красоте. А покойная австрийская императрица? Самая настоящая уродина, к тому же злобная и мстительная. Думаю, дети у нее не станут исключением из общего правила.

— Говорят, что старшая дочь императора очень недурна собой.

— Ты имеешь в виду мою будущую падчерицу?

— Не спешите, ваше высочество, — довольно смело отозвалась Мари. — Австрийский император пока еще не сделал вам предложения.

— Интересно, — задумчиво произнесла Като, — что ему мешает?

— Скорее — кто. Не думаю, чтобы австрийский двор был сильно заинтересован в появлении умной императрицы с незаурядным характером и силой воли. Известно ведь, что император Франц крайне подвержен любому влиянию извне. А повлиять на вас… простите, это почти нереально.

Два претендента, выпали из списка подходящих на роль жениха. Князь Куракин двинулся дальше, в Вену, откуда сообщал Марии Федоровне все, что могло заинтересовать ее в намеченном плане. Вскоре он уже писал ей о своем мнении относительно императора Франца:

«Не я один, но я из первых полагал, что император Франц, овдовев, представляет самую лучшую и самую блестящую партию для великой княжны Екатерины Павловны. Обаяние почестей, блеск престола одной из древних и могущественнейших держав в Европе поддерживали во мне это убеждение.

Но, приехав сюда, приблизившись к императору Францу и увидев его, тщательно разузнав все, что касается его качеств, привычек, способа жизни с покойной императрицей и штатного содержания, ей ассигнованного, осмеливаюсь сказать откровенно Вашему Величеству, что это не есть партия, желательная для великой княжны. К тому же при дворе начали много говорить о значении вероисповедания будущей императрицы, а это, как нам, к сожалению, уже хорошо известно, дурной знак».

Через месяц Куракин пишет из Вены, окончательно отказавшись от мысли об этом браке:

«Нам остается только обречь на совершенное забвение само существование прежнего проекта на брак с Францем».

И тут же сообщает Марии Федоровне о трех других принцах, которые могут быть достойными кандидатами в женихи Екатерине Павловне, обещая при этом собрать о каждом самые подробные сведения.

Среди этих принцев — два эрцгерцога австрийских, Фердинанд и Иоанн. Куракин пишет об эрцгерцоге Фердинанде, красивом, храбром, но «всего лишь втором в третьей ветви своего семейства… не имеет ни состояния, ни удела, у него нет иных средств, кроме службы, и он не может иметь притязаний на такое положение, как эрцгерцоги, братья императора».

Посол признается, что другой эрцгерцог, Иоанн, «составляет предмет моих желаний, ибо по впечатлению, которое он произвел на меня, когда он дал мне аудиенцию, я убедился, что его мужественная красота и его любезность могут тронуть сердце великой княжны в той же мере, как он достоин ее руки по рождению и по заслугам».

Но и эти принцы не стали серьезными кандидатами в мужья русской великой княжны, и тут было несколько причин, от них не зависящих. Из-за скудности состояния, подчиненности воле императора и невозможности принимать самостоятельные решения эти младшие принцы австрийского дома не могли удовлетворить высокие требования русского царского дома.

Тем не менее Мария Федоровна, не желая отказываться от возможности «австрийского брака», дала поручение предложить одному из принцев переселиться в Россию и обещать, что за это «ему будет дана рука моей дочери и предоставлено ему с потомством его такое выгодное и блестящее существование, о каком ему в Австрии никогда нельзя будет и мечтать».

Предлагалось также тому из принцев, который станет женихом Екатерины Павловны, в будущем звание фельдмаршала, управление какой-либо из губерний, капитал в пользу будущих детей и приданое для каждой дочери…

Мария Федоровна, давая эту инструкцию послу, нисколько не стеснялась тем, что посулы такого рода иноземному принцу за счет богатств своей страны могут выглядеть предосудительными. Возможно, так можно считать с позиций сегодняшнего времени. А тогда такое «доение» России, находившейся в полном распоряжении императорской семьи, было делом не просто обычным, а весьма распространенным. Достаточно сказать, что многочисленные братья императрицы, принцы Вюртембергские, немало поживились за счет страны, в которую была выдана замуж их старшая сестра.

И не только поживились — некоторые из них оставили после себя недобрую память, показав свою неблагодарность государству, где не по заслугам получали то, чего не имели русские подданные царя, служившие ему с молодых лет. Об одном из этих братьев Марии Федоровны речь будет впереди, поскольку его жизнь оказалась связана с судьбой Екатерины Павловны.

А тогда в Вене не дали разрешения ни одному из младших эрцгерцогов даже просто поехать в Россию якобы попутешествовать. Причиной было нежелание императора соглашаться на возможный брак одного из эрцгерцогов с русской великой княжной.

Вот как писал об этом князь Куракин:

«Подобный брак дал бы младшим эрцгерцогам положение, возбуждающее зависть старших… По этим и другим причинам император не считает, чтобы он мог или должен согласиться на „русский“ брак своих братьев».

Все эти уловки, недоброжелательство и уклончивость венского кабинета очень осложняли миссию русского посла. Его главные задачи были, конечно же, политического свойства, тогда как «брачные» заботы императрицы оставались для Куракина лишь побочной причиной головной боли. Устав от традиционно лицемерной политики австрийцев, посол писал в Петербург: