В тени горностаевой мантии

А после, гуляючи, мы и с Петром Тимофеичем в саду встренулись. Он, грит, лошади мол готовы, можно в Питербурх ехать. Я, понятное дело, сразу согласилась. А Бажена, — ни в какую. Чего, говорит я тама в сырости делать-то буду. Я ей толкую, что де моя барышня сами статс-фрейлиной у их величества, и ее мол не оставят…Только не уговорила. Осталась она, вы уж не взыщите. А сама я сразу и приехала с Петром Тимофеичем.

Дуняша закончила и замолчала. Анна тоже не проронила ни слова. Невероятный неожиданный поворот событий сбил ее с толку и она напряженно размышляла, как доложить императрице о наследнике и Бажене?..

8

Сколько не было в столице Потемкина — месяца два, три ли? За это время холодный и пугливый Петя Завадовский успел надоесть Екатерине. И, надо полагать, светлейший это понимал. Потому что в один прекрасный день, еще до рассвета, когда большинство обитателей Зимнего дворца еще спали, Потемкин выпрыгнул из кибитки и, не останавливаясь, прошел в покои императрицы. Екатерина, в ожидании, когда девка-калмычка принесет холодной воды со льдом для умывания, сидела на маленькой скамеечке и растапливала камин; услыхав знакомые шаги, вскочила, прижала руки к груди. Он вошел, распахнув двери:

— Матушка… Катя!..

Обнял и подхватил на руки ее, хотя и потяжелевшую с годами. А женщина припала лицом к нему, заплакала и засмеялась.

Перед обедом был назначен Совет. Государыня не опоздала. Но когда за нею, как ни в чем не бывало, возникла громоздкая фигура Григория Александровича, не одного из членов этого наиважнейшего собрания продрал по спине мороз. Батюшки-светы, неужто промахнулись, поставив на темную лошадку, на тишайшего Петюнчика Завадовского? И тут же сами себе и ответили: «Точно, промахнулись. Ну разве сравнится крысенок со светлейшим? Да никогда в жизни. Вот он, возьми-ка его за рупь за двадцать. Поди всю ночь гнал лошадей. Ямщика, небось, замертво с козел сняли. А он — хоть бы что, только рожа покраснела более обычного. Громадный, гордый, непобедимый. Черная тесьма через лоб теряется в густых напудренных волосах. Грудь и тезево необъятные, словно ручьем полноводным голубая Андреевская лента перекрывает. Трость в руке с набалдашником из оникса… Светлейший — одно слово…».

Потемкин не заходил в фаворитские покои. Просто даже и не подумал. А там что творилось… Петр Васильевич метался из комнаты в комнату не прибранный, в шлафроке. Рвал на себе волосы, причитал…

— Куда же я-то теперь, Господи, и куда девать добро-то дареное?..

И тут же истерично начинал орать на лакеев, собиравших сундуки и корзины, что де медлят, что желают его разорения…

Потемкин, между делом, послал гусарского секунд-майора Зорича, воротившегося из Швеции, с наказом:

— Передай-ко, Семен Гаврилыч, этому… — Он помахал пальцами в направлении фаворитских хором. — Чтоб завтра духу его не было. Будет тянуть, — душу вытрясу…

Зорич усмехнулся, поправил усы, придержал саблю и пошел выполнять приказание. Казалось бы, простое дело — пройти вестибюлем, подняться по боковой лестнице, там повернуть, отсчитать три двери, в четвертую войти, спуститься вниз, еще раз повернуть и подняться перед Эрмитажем по другой лестнице прямо в хоромы. Да только, черт его знает, где в этих темных коридорах, какая лестница, в какую дверь войти, из какой выйти. Семен Гаврилович Зорич не так уж часто путешествовал по дворцовым переходам, да еще вечером, да без света и провожатого…

Короче говоря, когда он понял, что окончательно заплутался, решил действовать напролом, как в турецкой сечи. Пропустив несколько темных помещений, двери которых открывались легким поворотом ручки, он заметил под одной из них слабую полоску света из щели. «Слава тебе, Господи, — вздохнул гусар, — хоть одна живая душа нашлася». Он постучался и, открыв дверь, вошел.

В теплой передней было сумрачно. Свет проникал из следующего покоя через неплотно прикрытую дверь. Зорич огляделся. Глаза, привыкшие к темноте за долгое блуждание по коридорам, различили на софе чью-то фигуру. Кто-то спал, завернувшись в шубейку. «Чай, из дворовых. Не след незвано хозяев беспокоить, спрошу так…» Он тронул спящего за плечо.

— Эй, послушай…

— А? Кто? Чего?.. — с дивана вскочила девка. — Тебе чо надоть? Чо по ночам-то… — Она не успела закончить фразу, как из-за двери раздался еще один женский голос:

— Кто там, Дуняша? Что случилось?

Зорич замахал руками.

— Тихо, чего орешь… Заплутал я тута у вас. Дорогу в покои любимца укажи и будет с тебя.

В этот момент дверь открылась, и на пороге показалась женщина в пеньюаре с трехсвечным шандалом в руке.

— О, да у нас гость… — Анна, а это была она, с удивлением посмотрела на незнакомого ей чернявого, статного офицера в блестящем гусарском мундире, и сразу отметила про себя его жгучую южную красоту.

— Простите великодушно, — Зорич закашлялся. — Истинную правду говорю — совсем заплутался в коридорах ваших. Темень. А его светлость велели господина Завадовского из своех покоев вытряхнуть… А где оне, покои— то энти?.. Говорят: туды поверни, сюды. Однех лестниц не перечесть… — Все это можно было бы и не рассказывать, но свечи в руке женщины столь рельефно выделили соблазнительные подробности ее фигуры, что изголодавшийся гусар явно решил продлить удовольствие. — Позвольте представиться — секунд-майор Зорич Семен Гаврилович, ваш покорный слуга…

Анна протянула руку.

— Рада познакомиться, хотя и в несколько необычных обстоятельствах. Протасова Анна Степановна.

Зорич схватил пожалованную руку, прижал к губам.

— Без провожатого немудрено и заблудиться… — Анна заметила горящий взор майора и постаралась прикрыть ворот. — Вы, наверное, с самого начала свернули не в ту сторону и попали во фрейлинский флигель… Сейчас Дуняша вас проводит…

Офицер шаркнул ногой.

— Бесконечно вам признателен. Надеюсь когда-нибудь доказать преданность. Спасти от разбойников или…

— Merсi bien! Я хотела бы надеяться, что сие не случится…

«Господи, — подумала она, когда за неожиданным посетителем закрылась дверь, — откуда такой bel homme <Красавец (фр.).>». Майор был действительно хорош: длинные волосы до плеч, горящий взор под густыми бровями, орлиный нос. А усы, боже мой, какие усы!.. На его атлетическую фигуру в доломане под ментиком трудно было не заглядеться. Он являл собою образец того южного обаяния, перед которым отступают даже самые упорные стоятельницы строгих нравов. К тому же был он совершенно незнаком Анне. А уж казалось бы, она наперечет должна знать всех интересных мужчин при Дворе… Размышляя, Анна чувствовала некоторое волнение. Мелькнуло сомнение: не зря ли послала Дуняшу? Может быть следовало самой пойти проводить… Но тут же одернула себя: «Статс-фрейлина ея величества! Об чем мыслишь?..».

Вернувшись в комнату, села за прерванное письмо, но мысли были далеко, и перо не слушалось. На каминной полке звякнули часы. Анна взглянула на циферблат. Пора ложиться, завтра дежурство в Эрмитаже. И тут же снова: — «А чего же Дуняши-то так долго нет?..». Она даже себе не хотела признаться, что ждет горничную с известиями о гусаре. А та все не возвращалась… И прошло еще немало времени, прежде чем в коридоре послышались ее торопливые шаги.

Дуняша вбежала растрепанная, шумно дыша, и сразу, чтобы не слышать упреков, затараторила: