В тени монастыря
Шрифт:
– М-м-может, мастер мне зарплату поднимет?
– Нет, мастер тебе план поднимет. И мне заодно. Оно тебе надо?
– и, не дожидаясь ответа Ярина, сказал, - вот и мне не надо. Тридцать два сдашь сегодня, а остальное - с завтрашней партией.
– А почему тридцать два, а не тридцать?
– Потому что хороший работник должен план перевыполнять, - подняв палец вверх, наставительно сказал Тарп, и, заметив, что Ярин снова открыл рот, быстро добавил:
– Но не слишком сильно!
– Тогда я приду завтра на работу попозже?
– сказал Ярин, надеясь подольше поспать: рабочий день в Империи начинался с рассветом, и это очень сильно расстраивало любившего поваляться с утра подольше парня.
– С чего ты взял?
– удивленно поднял брови Тарп.
– Так ведь работы меньше?
– Ну и что? Как-то ты все усложняешь. Рабочий должен проводить в цеху ровно восемь часов
Действительно, что ж тут не понятного? Однако Ярину пришлось немало потрудиться, чтобы перенять у своих коллег по цеху ту ленивую, слегка сонную неспешность, которая позволяла им весь день выглядеть занятыми, и при этом точно укладываться в план. В первые дни он постоянно одергивал себя, чтобы не увлекаться и не работать слишком быстро, периодически отрываясь от станка, чтобы выпить чаю, почитать газету, перекинуться парой слов с сослуживцами... Поначалу было трудно, но потом Ярин приспособился и практически ничем не отличался от других рабочих, так же искусно имитируя труд. В этом ему помогали книжки - пока остальные курили трубки или украдкой распивали самогон из тонких, приспособленных для ношения во внутреннем нагрудном кармане фляжек, Ярин, спрятавшись за своим верстаком, читал какую-нибудь книжку о волшебстве огня и пара. Ярин одалживал их у Калыты, одной из старух общежития. "Посмотри у меня на антресолях", - предложила она, когда он за чаем пожаловался, что не смог достать нужных учебников в магазине. Встав на табурет, открыв створки и сунувшись в царство пыли и ветхости, он так и опешил: у Калыты были собраны настоящие сокровища! Конечно, выбор был не тот, что у Орейлии, но для отставной счетоводки цеха это было очень внушительно. Оказалась, что эта коллекция была собрана ее мужем, чародеем-любителем, который собирал эту коллекцию в течение всей жизни - а после его смерти она вот уже как семь лет невостребованной пылилась на антресолях.
Это было очень кстати. Теперь, когда он снова придет в Академию, у него будут и знания - ведь он так много узнал всего за одну зиму, а теперь у него впереди был целый год!
– и рабочий опыт, служивший дополнительным преимуществом. Он понимал, что снова столкнется с Феодимом, или с кем-то ему подобным, а значит, ему были необходимы все возможные преимущества. Ярин твердо намеревался поступать еще раз: грезы об Академии были ценны еще и потому, что собственно работа очень скоро начала его попросту бесить. Кем он был в этом цехе? Приложением к станку, несовершенной и малоэффективной заменой паровому двигателю, и каждый раз, когда Ярин касался обода машины, он чувствовал, будто маленькая частичка сознания и человечности покидает его. Не единожды уже он дивился тому, что эти станки, питающиеся силами людей, превращающие их в свои придатки, вообще еще использовались. Ведь эта конструкция, на которой он работал, была открыта вместе с самыми первыми магическими искусствами, триста лет назад!
Триста лет назад... Ярин часто задумывался о том, на что был похож тогда Сегай. Мир без капли волшебства. Учебники истории - парень читал и их тоже, чтобы понять порой странноватые обычаи Империи - называли то время золотым веком, но этого Ярин не понимал. Все, что окружало его - стул, на котором он сидел, одежда, которую он носил, пища, которую он ел - все было создано с помощью колдовства: ткацких станков, тракторов, алхимии... Не так-то просто было представить жизнь, а тем более - счастливую жизнь, без магии.
Сегодня Ярин читал как раз об этом: позавчера он откопал очередное сокровище, древнюю книжку, чудом пережившую костры Освобождения, на которых Церковь сожгла все труды, что хоть как-то расходились с ее доктриной: например, рассказывающие о Владычестве что-либо, кроме описания страданий порабощенных народов. Как эта, например. Из нее Ярин узнал, что колдовство пришло на Сегай с Ашалайи, далекого острова, покрытого непролазными джунглями в которых кишели ядовитые растения, дикие звери и насекомые, один укус которых приносил смертельную болезнь. Долгое время Ашалайя считалась самым отвратительным и опасным уголком мира, на который мореплаватели высаживались лишь по великой нужде - переждать бурю, пополнить запасы пресной воды, залатать пробоину... Как-то раз по подобной причине к острову причалила "Ормелла", небольшая торговая шхуна, отплывшая от эльфийских берегов к гоблинским поселениям Загорья в поисках специй, слоновой кости и приключений. Вместе с матросами на Ашалайю высадился и корабельный знахарь, по счастливой случайности бывший не каким-нибудь доморощенным коновалом, а молодым жрецом Храма Таодена из Ларсоли.
Во сне лекаря почтил визитом сам Таоден, рассказав, что во время своего
последнего визита на Ашалайю он кое-что забыл здесь. Безделица, одна из тысячи ей подобных, в его эпоху, в нынешнее время она могла стать его даром, его наследием народам Сегая. Подробно объяснив, где это лежит и как выглядит, Таоден направил лекаря в путь, и наутро тот, преодолев страх и опасности острова, нашел подарок Таодена под полуразрушенной каменной скамейкой на западном побережье острова. Подарок оказался книгой, и открыв ее, лекарь увидел чистые страницы.В его сердце не поселилась досада или обида - в конце концов, как может простой смертный обижаться на великого джена? Он привез книгу на корабль, и в следующую ночь Таоден явился ему снова и сообщил слова - первые волшебные слова в истории Сегая. После их произнесения, на страницах книги проступили буквы - ночью они светились лунным светом, а днем - чернели угольными штрихами.
Лекарь умел читать и писать - большая удача в старое время, когда грамоту разбирал хорошо если один из сотни - но, наверное, самая большая удача заключалась в том, что ему хватило ума не рассказать ничего о своем приключении команде. В противном случае он, возможно, стал бы известен как величайший фокусник своего времени, или, напротив, был бы безвестно похоронен на острове как проводник темных бесовских сил - кто знает? Но знахарь в тайне донес волшебные слова до своего Храма, где он и его единоверцы потратили много лет на чтение и расшифровку того, что стало называться Ашалайским Гримуаром.
Новые знания - варги, мастерство иллюзий, алхимия - переходили из Храма в Храм, от жреца к тысяче других жрецов, и исподволь распространились по всему Сегаю, несмотря на бушующую между эльфами, гномами и людьми Столетнюю войну. Жрецы служили богам, а не князькам и королькам, и оттого переписывались и путешествовали, не сковывая себя границами. Безмозглые правители,– рассуждали они, - вечно грызутся между собой: то войну друг другу объявят, то помирятся и против третьего выступят - разве ж это повод, чтобы перестать писать старому доброму другу? Так, постепенно, каждый жрец дженов на Сегае овладел колдовством, и тогда произошло неизбежное: они восстали, колдовством арбалетов и ужасом иллюзий смели знать Сегая, а юноша-знахарь стал известен как Райшнавель Просветитель, Владыка Мира.
Так колдовство появилось на Сегае - но это было только начало. Умения и знания жрецов ширились, и полтораста лет назад в Храме Тамищей, только что построенных на стыке Железного леса, гор и моря, обнаружили каменный огонь - и через десяток лет паровые двигатели, порожденные магией огня и пара, уже разошлись по всему миру. Вот только до имперских цехов они не дошли - здесь по-прежнему царил ручной привод. Ведь это было намного дешевле и надежнее - паровая машина была механизмом нежным и хрупким, требующим деликатного обращения, которое тролли не всегда могли обеспечить. Кроме того, Ярин мог вполне ясно представить себе скрипучий голос экзаменатора Валея: чем же будут заниматься тролли, если к каждому станку приделать паровой двигатель? Вот и Тарп, например, ничего против своей работы не имел. Восемь часов, три десятка шурупов и две сотни золотых - все просто и понятно!
Шла вторая неделя работы Ярина в цеху, когда случилось небольшое происшествие. Неладное можно было заподозрить еще с самого утра - станок Тарпа как-то особенно громко трещал, и обод крутился туже, чем обычно. Тарп справлялся с проблемой тем способом, который знал - грубой силой, и к обеду внутри механизма что-то щелкнуло, и его заклинило. Тарп попробовал крутануть колесо еще разок, потом пнул станок ногой и ударил его кулаком сверху. Это не помогло, и лицо Тарпа озарилось счастьем:
– Все, шабаш! Заклинило машину. Позови Ижика, пусть он посмотрит.
Ижиком звали угрюмого эльфа, сидевшего в отдаленной комнатке цеха и почти не показывавшегося на глаза. Вообще-то, его настоящим именем было Эжан, подлинно эльфийское имя, которым он очень гордился. Просторечное сокращение бесило его необычайно, и именно поэтому его все так и называли. Занимался Эжан-Ижик починкой станков, а также другой тонкой работой: от мельниц для перца и прачечных шкафов до изготовления напольных часов. Эльф редко показывался на глаза, предпочитая сидеть в своей комнате, грубил рабочим, а иногда и вовсе уходил с работы раньше обычного. Вот и сейчас Эжана на месте не оказалось. Дверь была закрыта, и мастер Елсей сказал, что эльф отсутствует уже два дня. "Завтра или послезавтра появится!" - заверил он. Ярин вернулся к Тарпу, который обрадовался еще больше и тут же отпросился домой - все равно, пока Эжан не починит машину, делать ему тут нечего. Ярин остался наедине со сломанным механизмом.