В тени побед. Немецкий хирург на Восточном фронте. 1941–1943
Шрифт:
– Начинается, – невольно вырвалось у меня.
Напряжение слишком велико. Только что мы пересекли границу фронта. Испуганные летчики направляют машину вверх. Указывая вниз, я кричу им:
– Мы летим прямо над русскими. Будьте начеку, через десять минут будем пролетать над Ловатью.
Они смотрят вниз сквозь люки, но русских не видно, можно лишь отчетливо различить их следы на ледяной поверхности рек. За линией фронта по льду осуществляется все движение.
Вот появляется белая, узкая, вьющаяся лента речушки Реди с разбросанными по берегам деревнями. Я узнаю прямую дорогу, проходящую сквозь лес. Мы приближаемся к Ловати.
– Внимание! – кричу я пилотам. – Река
Здесь над Ловатью у русских хороший обзор. В любую секунду мы можем попасть под обстрел. Минуты проходят в напряжении, но ничего не происходит, совсем ничего. И все равно сердце учащенно бьется. Еще километров десять, и мы окажемся на окруженной территории, в «графстве Брокдорфа». Возможно, русские палят из всех своих пулеметов, но на высоте 2000 метров это совершенно не ощущается.
Наши соседи летят вплотную к нам на тот случай, если нападет какой-нибудь русский истребитель. В кабинах сидят пулеметчики, постоянно просматривая небо. Однако на горизонте пусто.
Затем в поле зрения попадают немецкие укрепления. На белом фоне можно различить опорные пункты. Еще несколько минут, и мы окажемся в центре окружения. По кривой траектории пилот направляет самолет к главному аэродрому Демянска. Машина спускается все ниже и ниже, описывая круги над летным полем. Мы совершаем мягкую посадку. Остальные быстро следуют за нами.
В страшной спешке и суматохе выгружаются артиллерийские боеприпасы. Со всех сторон из леса уже подъезжают автомобили. Среди них есть и замаскированные санитарные машины с ранеными, которых нужно вывести из зоны окружения. Многие тревожно прислушиваются и всматриваются в небо. Утром русские бомбили аэродром. На гладкой снежной поверхности видны коричневатые воронки и выбоины, а на краю летного поля бессчетное количество «убитых» самолетов – разбитые машины, которые развалились либо во время посадки, либо в результате артобстрела.
Как только выгружаются боеприпасы, начинается погрузка раненых. Какое-то время я наблюдаю за этой суматохой, затем на санитарной машине отправляюсь в Демянск в расположенный там полевой госпиталь. Здесь я впервые встречаю Венка, начальника того полевого госпиталя, которому суждено было стать моей родиной в зоне окружения.
Венк, под два метра ростом, могучего телосложения, напоминает профилем древние каменные рыцарские надгробия в церквях. Волосы отливают рыжеватым блеском. Он играет чрезвычайно важную роль не только в своей дивизии, но и во всей зоне окружения под Демянском. Венк – человек фридерицианской выправки и опора всей крепости. Между нами сразу же устанавливается контакт, мы становимся друзьями. В его госпитале в настоящее время находится несколько сотен человек. Тридцать из них настолько тяжело ранены, что не подлежат транспортировке, в том числе на самолете. Общая вместимость одного госпиталя составляет две с половиной тысячи человек. Огромный потенциал.
Сегодня я позволяю себе сделать паузу и отдохнуть после перелета, который не прошел для меня бесследно, поскольку «Ju-52» не слишком-то плавно летит. Болтается во все стороны, точно жирная утка на волнах.
Солдаты настроены потрясающе. Они, что находятся вдали от пуль, чувствуют себя защищенными и от врага, и от начальства. В окружение попали шесть дивизий. Каждый точно знает, что происходит. Друг на друга можно положиться. Благодаря такой атмосфере у «графства Брокдорфа» появляется особая притягательность.
Работа в графстве
Первая ночь в окружении проходит неспокойно. Неповоротливая
машина кружит над Демянском и окрестностями, без разбора сбрасывая бомбы, а с линии фронта до нас постоянно доносится шум боя.Утром я начинаю осматривать пациентов в полевом госпитале Венка, однако осмотр не удается завершить до конца. Дело в том, что подвозят двух крайне тяжелых раненых с повреждениями брюшной полости. Одного я беру на себя, а другим занимается Торбек, превосходный врач, обер-лейтенант родом из Прибалтики. У обоих дела обстоят плоховато, хотя их доставили к нам довольно быстро. Смертельная бледность и легкая потеря сознания характеризуют их состояние. Для поддержки кровообращения им тут же ставят капельницы.
Мы оперируем рядом друг с другом за двумя разными столами – помещение довольно просторное. Работаем, изредка перебрасываясь словами. Через некоторое время, не оборачиваясь, я обращаюсь к Торбеку:
– Как у вас дела?
– Я только что начал. Снаряд попал в левый бок и разорвался. Куда полетели осколки и что они там натворили – этого я еще не знаю. Осколки застряли внутри, выходов нет.
Мы опять замолкаем и работаем дальше.
У моего пациента правостороннее ранение тазовой области. Снаряд совершенно раздробил кость. Нужно широко развести края раны, чтобы точно оценить масштаб повреждений. К своему ужасу, я замечаю, что многочисленные отверстия ведут в брюшную полость. Плохо, совсем скверно. Через эту огромную грязную рану я не могу вскрывать брюшную полость; тогда она точно загноится. Итак, мы дренируем большую рану, накладываем всего несколько швов и молча прикрываем ее. Мне подают новые инструменты и новые резиновые перчатки.
Рассекаем ткань ниже пупка. Теперь можно осознать всю трагедию. Изрешеченные кишки! С печальным видом я выпрямляюсь и еще раз спрашиваю Торбека:
– Как у вас дела?
– Плохо, – говорит он. Этим все сказано. – Селезенка разорвана. Ее пришлось удалить. Пробит желудок и толстая кишка. Хотите взглянуть?
Я останавливаюсь, складываю руки вместе, чтобы случайно до чего-нибудь не дотронуться, и иду к другому столу. Смотрю через плечо Торбека. Он показывает мне безрадостные находки.
– Может быть, после удаления разорванной части кишечника вывести окончание наружу и временно сделать искусственное анальное отверстие, а другой конец зашить? Делать новое соединение кишки прямо сейчас слишком рискованно, на мой взгляд, оно не срастется.
– А теперь посмотрите на моего.
Торбек идет ко мне и видит весь ужас. Он молчит.
– Хочу попробовать вывести разорванную часть кишечника наружу и оставить так. Потом посмотрим, что делать дальше… если до этого дойдет!
Торбек все еще стоит около меня, осознавая свое бессилие.
– Боюсь, эти двое не принесут нам славы!
То же самое думаю и я. Он снова направляется к своему столу, мы продолжаем молча и ожесточенно оперировать, как велит нам долг.
Уже вечером становится ясно, что все усилия были напрасными. Все та же песня. Ночью они у нас умирают.
Бесконечные разговоры
Вечером мы собираемся в теплой комнатушке госпиталя и ведем непринужденный разговор. Каждому есть что рассказать. Я ближе знакомлюсь с врачами полевого лазарета. Вновь оживают теплые воспоминания. Трагедия в Молвостицах, поражение Берлинской дивизии, бедственное положение с возведением новых тыловых укреплений в зоне окружения на западе и севере. Однако во всех новостных сводках звучит уверенность. И простой солдат считает, что к нам никто не прорвется. Он твердо верит в мастерство генерала Брокдорфа, который никогда не теряет самообладания.