В тени Рюджина

Навалившись на отполированные белые перила, Оноки довольно рассмеялся.

— Может, я бы и хотел проверить, насколько вкусны рисовые пирожки в Отомуре, — продолжил он, — но Белый Змей, оказывается, успел спеться с Кумо, хотя всего годом ранее они с Третьим Эем были почти на ножах. Да и ты… Вот уж с кем я не знаю, как заключать договоры, если ты то объявляешь своего ученика нукенином, то он свободно разгуливает по Конохе, и вы заключаете с ним союз. Как с такими людьми иметь дела?

— Орочимару умеет быть убедительным, — пожал плечами Хирузен, предпочтя не вдаваться в подробности. — И пусть он оступился, но почему мы не можем объединиться и действовать сообща в будущем? Когда-то наши сердца были едины и бились в такт, не думаешь же ты, что я настолько плох, как учитель, что мой ученик мог бы забыть об этом.

— Эта фраза про сердца, — неторопливо сняв с начинающей лысеть макушки широкую шляпу Цучикаге и отряхнув ее от невидимой пыли, произнес Оноки. — Я уже слышал что-то похожее. Кажется, мой учитель, вкладывал ее в уста Хаширамы, да? Ха! Все же здорово, что Орочимару никогда не станет Хокаге, Сарутоби. С тобой в разы проще!

Самодовольно рассмеявшись, Цучикаге вновь нацепил свою шляпу и уверенной походкой скрылся в распахнутых дверях поместья. Хирузен проводил его внимательным взглядом, не став пытаться оставить последнее слово за собой. Несмотря на громкие слова Оноки и несмотря на те эмоции, которые он хотел показать, Сарутоби чувствовал, что Орочимару все же как-то сумел задеть Третьего Цучикаге, заставить его осторожничать со Звуком.

Оноки тверд, словно камень, заставить его опасаться себя — занятие, которое не под силу почти никому. Но что могло его смутить? Скорее всего, Хирузен догадывался, что это было. Потому что собственный ученик часто сбивал с толку своего учителя. Он казался простым шиноби в Конохе… Настолько простым, насколько может быть таковым гений, конечно. Может, сам Сарутоби был ослеплен способностями ученика и просто не видел то, что видел Данзо. Шимура с самого начала был подозрителен к Рюсею, а тот отвечал ему взаимностью.

Было ли тому причиной что-то видимое Орочимару в будущем? Насколько оно вообще ему открыто? И не это ли заставляет Оноки сдерживаться?

Предсказания Рюсея большинство людей, если вообще что-то об этом знало, считало простыми байками. Кто-то принимал их за спутанные видения, которые иногда выдавали сеннины. Но Хирузен знал, что они бывают слишком точны. Хиаши уверен, что они спасли его брата в прошлом году. Сам Орочимару никогда не говорит об этой своей способности. Ученик оказался слишком скрытен, это само по себе мешает его понять. А его знание будущего только усугубляет сложность постижения смысла многих решений Рюсея. Когда он поступает, что-то зная наперед? Когда лишь действует по наитию? Этого Хирузен не знал, но был уверен, что это могло бы объяснить многое.

— Какой смысл Орочимару становиться Тенью Огня, если он уже тень Страны Огня, — донеслось до ушей Хирузена недовольное бормотание.

— Харуно, — вынув трубку изо рта, неодобрительно обратился к спутнику Сарутоби, — не распространяй чужих заблуждений.

— Да какие уж тут заблуждения, Хокаге-сама? — уныло произнес Кизаши. — Это уже реальность, и не важно, правда в слухах есть или ее нет. Никому уже нет дела до того, что там покойный дайме планировал со Страной Звука делать на самом деле. Теперь известно только, что он едва ли не предавал свою страну.

— Предательство — сильно сказано, это дайме просто ни к чему, — добавил от себя Сакумо, — но для Конохи его планы могли быть нежелательны.

— Хватит, — более резко, чем хотел, приказал Сарутоби, недовольно посверлив взглядом трубку в руках. — Слухам верить — себя не уважать. Вы оба должны понимать их источник и причины появления. Наследники Мадоки Каго пытаются перетянуть на свою сторону поддержку шиноби и двор, поэтому выливают сейчас друг на друга помои. Что там в планах у власть имущих на самом деле, я разберусь после Ивы. Пока есть иные задачи.

— Ага, — мрачно поддакнул Кизаши, — например, не вляпаться в неприятности. С нашей стороны договор о перемирии будет заключен левым советником от лица регента. Дайме-то до сих пор нет. Как бы чего не сорвалось из-за этого.

— Не сорвется. Иве это перемирие нужно больше нашего, — уверенно произнес Хокаге.

Еще раз посмотрев на все еще тлеющую трубку в руках, Хирузен раздосадованно выбил табак из нее в небольшую лужу возле колодца. Слуги торопились напоить волов и разлили воду. На их суету Сарутоби внимания не обращал, но вот вызванные досужими слухами тревоги собственных шиноби досаждали.

— Идем. Покончим, наконец, с этим делом, — приказал Сарутоби, решительно шагнув ко входу в поместье.

Следующие полчаса пришлось потерпеть пустопорожнюю болтовню чиновников и советников, а также очередные язвительные высказывания Цучикаге. Этот старик не менялся, и что всякий прошлый раз, что сейчас старательно выводил из себя собеседников. Сам Хирузен к подобной манере Оноки вести переговоры был привычен, но других приходилось иногда осаживать. Давать волю эмоциям при заключении каких-либо договоров с Третьим Цучикаге было нельзя. Как когда-то правильно заметил Орочимару, и чьи слова тогда пришлись по душе Хирузену: если ты ненавидишь — ты уже побежден. Оноки умел выбивать землю из-под ног оппонента и пользоваться его растерянностью для своей победы. Это было верно как в реальных боях, так и в словесных.

— Наконец-то, — ворчливо произнес Оноки, когда на свитках мирного договора были поставлены печати, и один из экземпляров оказался в руках чиновника Страны Земли, — все соки из меня выпили, зануды упертые.

В ответ Цучикаге был одарен мрачным взглядом Сакумо. И без того кислое выражение лица Кизаши скривилось еще больше, а левый советник не удержался от откровенных ругательств.

Хирузен как раз собирался ответить что-нибудь благодушное, что бы осадило Оноки более эффективно, чем ответная едкость, но слова застряли в горле. Чакра внутри тела резко пришла в движение еще до того, как разум осознал направление угрозы. Энергия завихрилась в голове, ускоряя мышление. На оценку ситуации ушло меньше секунды. И, когда одна из стен поместья взорвалась от мощного удара облаком щепок, тело Сарутоби даже не дернулось.

Внезапно прилетевший снаряд, пробивший стену здания, с глухим треском и стуком врезался во взметнувшуюся из-под пола, разметавшую в стороны татами и доски керамическую стену. Ниндзюцу Дотона Кицучи, не выдержав удара, оказалось пробито. Снаряд завяз только во второй стене, созданной Сакумо из более влажной глины, в которой он утонул с влажным звуком, словно в трясине.

— Это еще что за сюрпризы? — недовольно пробормотал Цучикаге, внимательно изучая шевелящуюся массу глины.

С треском и грохотом переломилась пополам пробитая насквозь керамическая стенка, стремительно покрывшись сетью трещин и подняв в воздух облако оранжевой пыли. А по спине Хирузена в это время пробежал сонм мурашек от ощущения поблизости могущественной и темной чакры.

Когда глиняная стенка Хатаке с хлюпающим звуком оказалась разорвана, выпуская из себя волны алой пузырящейся чакры, первым на это среагировал Хан. Джинчурики, как никто иной, знал природу этой недоброй энергии. Из щелей алой брони с шипением и свистом вырвались снопы пара. Огромное тело джинчурики сорвалось с места, закованная в латы нога врезалась в извергающийся темной чакрой глиняный ком, пропахав в нем огромную борозду и вырвав из земляного плена объятое пузырящейся чакрой тело. Сила удара была такова, что отброшенный противник вновь пробил стену, перебив собой деревянный каркас дома и обрушив часть постройки.