В теплой тихой долине дома

— Я вам сейчас расскажу еще один сюжет, — сказал он.

— Джо! — крикнул я.

Джо подбежал к моему столику.

— Джо, вот тебе десять центов, — сказал я, — достань мне карандаш.

Джо подошел к Иззи, тот долго шарил под стойкой и нашел огрызок карандаша. Джо принес его мне. Я передал его молодому человеку.

— Нате, — сказал я, — вот вам отточенный карандаш. Не теряйте времени. Берите его, ступайте домой и запишите свои идеи. Можно на любой бумаге. Авраам Линкольн написал свою знаменитую речь на обратной стороне конверта.

Он взял карандаш, но продолжал стоять.

— Я собирался отдохнуть сегодня, а писать уже с завтрашнего дня, — сказал он.

— Нет, — сказал я, — так нельзя. Идите сейчас же домой и садитесь писать, пока у вас еще свежие мысли в голове.

— Ладно, — согласился он.

Мой собеседник сунул карандаш во внутренний карман пиджака, надвинул шляпу на глаза и стал спускаться по лестнице.

— Эй, Джо, — крикнул я, — три пива!

Джим Пембертон и его сын Триггер

Папаша вошел в закусочный фургон Вилли на Пич-стрит, где я сидел у стойки, болтая с Эллой — новой подавальщицей из Техаса, ел шницель и пил кофе; он бросил шляпу на мраморный автомат, снял пиджак, свернул его, положил рядом со шляпой и сказал:

— Триг, имей в виду, я тебе задам трепку. Ты сказал миссис Шеридан, что я не был в армии.

Я чуть было не подавился шницелем, и Элла посоветовала мне поднять кверху левую руку, потому что от этого проходит кашель, и папаша сказал:

— Ну-ка, Триггер, слезай со стула.

— Дай мне, по крайней мере, доесть шницель, па, — сказал я.

— Ладно, — согласился папаша. — Ты сказал миссис Шеридан, что за всю жизнь я не убил ни одного человека, и теперь она больше не желает меня видеть.

— Что поделаешь, — сказал я. — Дай мне доесть шницель. Ты ведь действительно никого и не убивал, сам знаешь.

— Откуда тебе это известно? — спросил папаша. — Ты в этом уверен?

— Я не могу сказать наверняка, но, господи помилуй, па, зачем бы ты стал трудиться и убивать кого бы то ни было?

— Не твоего ума дело. Мне некогда объяснять тебе, что к чему. Поскорей доглатывай свой шницель и слезай. Я задам тебе трепку.

Он повернулся к Элле.

— Здравствуйте, Элла, — сказал он вежливо. — Зажарьте мне кусок филейной вырезки. Чуть-чуть с кровью.

— Хорошо, мистер Пембертон, — сказала Элла. — Неужели вы опять собираетесь драться с Триггером?

— Я не могу позволить, чтобы он распускал про меня ложные слухи, — сказал папаша.

— Какая же это ложь? Кого ты убивал? Назови мне хоть одного человека.

— Черта лысого я тебе назову, — сказал папаша. — Я мог бы тебе на пальцах насчитать целых четырнадцать убитых.

— У тебя нет четырнадцати пальцев. У тебя нет даже и десяти. У тебя их восемь. Ты потерял два пальца левой руки на лесопилке Перри.

— Я потерял свои пальцы на войне, — сказал папаша. — За родину.

— Папаша, — сказал я. — Ты же знаешь, что ты не был в Европе. Тебя губит твое воображение.

— Я тебе покажу, кто кого погубит. Миссис Шеридан говорит, что я не герой.

— Ты и в самом деле не герой, па.

— Ладно, слезай. Если ты так считаешь, я задам тебе трепку.

— Все равно я с тобой справлюсь, и ты сам это знаешь. Не понуждай меня.

— Ты со мной справишься? — спросил папаша. — Когда же это бывало?

— Господи, мистер Пембертон, — вмешалась Элла, — да ведь Триггер справился с вами не далее как вчера на этом самом месте, перед нашим фургоном!

— Поджарь мне приправу из лука, — сказал папаша. — Как ты поживаешь, Элла? Не отпускает ли мой сын на твой счет оскорбительных замечаний? Имей в виду, я этого не потерплю. Я ему задам трепку.

— Помилуйте, мистер Пембертон! Триггер очень мил. Триггер — самый приветливый и красивый молодой человек в Кингсбурге.

— Я не потерплю, чтобы кто-нибудь отпускал оскорбительные замечания такой невинной девушке, как ты, Элла, — сказал папаша. — Если мой сын Триггер пригласит тебя за город, ты мне только скажи, и я задам ему трепку.

— Да я с радостью поеду с Триггером за город, — сказала Элла.

— Берегись! — сказал папаша. — Триггер — такой парень, что справится с тобой в две минуты.

— И не подумает, — сказала Элла.

— Еще как подумает, — сказал папаша. — Разве нет, сынок?

— Да это как сказать, — ответил я, поглядел на Эллу и подумал, что, может, папаша прав первый раз в своей жизни. Первый раз в жизни его не губит его безудержное воображение.

Похоже было, что у папаши пропала охота отодрать меня из-за миссис Шеридан, и на душе у меня полегчало. Мне было жаль отравлять лучшие годы его жизни: ведь по шее получал всегда папаша, когда он думал помериться со мной силой.

— Элла, — сказал папаша. — Как бы там ни было, не давай Триггеру кружить тебе голову всякими там разговорчиками и улещиванием.

— Я живу в этом городе уже третий день, — сказала Элла, — но еще не встречала тут никого, кто бы мне понравился хоть вполовину так, как Триггер.

Она перевернула на сковороде бифштекс.

— Как вам нравится этот бифштекс, мистер Пембертон? — спросила она.

— Красота! — сказал папаша.

Он уселся на стул рядом со мной.

— Триггер, — сказал он, — обожди на улице, пока я поужинаю. Не могу же я задать тебе трепку на пустой желудок! Обожди минут пять.

— Я договорился с Гарри Уилком, что сыграю с ним партию в бильярд. А чего тебе от меня надо, па?

— Я хочу, чтобы ты пошел к миссис Шеридан и сказал ей, что я убил на войне семнадцать немцев. Она сидит на веранде перед домом. Не могу же я жить в такую замечательную погоду без любви и уважения красивой женщины!

— Побойся бога, па, да ведь миссис Шеридан мне не поверит!

— Поверит. Поверит, какую бы ты ни сказал ей чепуху. Запомни: семнадцать! Не забудь!

— Но ведь на самом деле ты же их не убивал, а, па?