В тихом омуте...

Рассеянно слушая легкий треп Власа, я судорожно и напряженно пыталась просчитать ситуацию. Две случайности подряд – это слишком. В одну я поверила бы безоговорочно – и я поверила, да так, что пришлось убить Фарика, который был виноват только в том, что не вырос из своей детской страсти… А теперь этот сентиментальный убийца с крутым подбородком и неуклюжими попытками подцепить меня – откуда он взялся? Еще одна незапланированная траектория или он действительно следил за мной и уберет при первой же удобной возможности? Если так – то он неплохой актер, что совсем невредно профессионалу высокого класса. Но профессионал высокого класса не стал бы так паскудно снимать баб где ни попадя, как юнец, все еще страдающий гиперсексуальностью.

Либо одно, либо другое: если это действительно случайность, дурацкая случайность, целый выводок их пришел вместе с Евой; но если это случайность – у меня есть возможность для маневра, я уже даже начала осуществлять его… Если же все это спланировано – тогда, сколько бы я ни билась, мне не вырваться.

Вариантов два, и оба были предельно ясны.

– Ну что? – спросил он, веселым голосом выводя меня из задумчивости. – Счет?

И, не дожидаясь ответа, повернул голову в сторону околачивающегося у стойки официанта.

И я впервые увидела его в профиль – неожиданно в том же ракурсе и в том же освещении, что и несколько месяцев назад. Тот самый профиль убийцы. Профиль, который разрушил мою жизнь, заставил перестать быть собой, убил моих друзей . И я вдруг почувствовала к этому человеку такую холодную расчетливую ненависть, что мне стало решительно наплевать, для чего он подсел ко мне – для того, чтобы подснять понравившуюся телку, или убить ту, которую раньше убить не удалось.

До парома, до свободы, до другой – собачьей, безголосой, но безопасной жизни оставались сутки, и я еще успею – или умереть, или отомстить ему. Это чувство – чувство близкой расплаты – опьянило меня и острой иглой сшило обрывки моей прошлой и настоящей жизни.

– Идем, – сказал мне самоуверенный сопляк и протянул руку. Я сжала ее – обыкновенная твердая ладонь, ничего особенного – но, может быть, это была та рука, которая убила Нимотси и Веньку.

…На улице он взял машину, назвал шоферу адрес – улицу, о наличии которой я даже не подозревала, что-то связанное с полузабытой революционной историей, – и прямо в салоне приступил к делу, покровительственно обнял меня за плечи.

– Резво начинаешь, – сказала я, впрочем, без осуждения.

Он засмеялся и обратился к шоферу, пялившемуся на нас в зеркало:

– Хорошая штучка, да, отец?

Он как будто призывал в свидетели, он призвал бы в свидетели кого угодно, я знала эти повадки насмотревшихся кино дурачков, они всегда хотят быть похожими на типов в шляпах, которые поливают жертвы автоматным свинцом на заброшенных судостроительных верфях, в амбарах и на нефтеперегонных заводах.

Шофер неопределенно хмыкнул, не поддержав реплику, – ему нравилось совсем другое кино; резво взял с места, и старенький “жигуленок” затрусил по раздолбанным улицам.

– У тебя удивительное лицо, – шепнул мне Влас на ухо, – ты такая красивая… Я чувствую, что меня поджидает большой сюрприз.

"Это точно”, – подумала я про себя.

– Ты такая красивая…

– Ты забыл добавить “детка”, – насмешливо сказала я.

– Детка. Удивительное лицо. Как будто что-то проступает в нем, что-то такое…

– Ты говоришь, как сентиментальный сутенер.

– Ловлю тебя на слове. Я не сутенер и даже не буду платить тебе, если это тебя обижает.

– Ты не сутенер, я не проститутка, разве у нас может что-нибудь получиться?

– Я уверен.

– Ну, а кто ты? – спросила я, хотя очень хорошо знала, кто он: Нимотси в луже крови, Венька на запущенном пыльном газоне. – Мы даже и не познакомились толком.

– Скажем так, – Влас поднял указательный палец и коснулся им кончика моего носа, слегка надавил, – у меня маленький бизнес. Маленький, но весьма прибыльный. Остальное не должно тебя волновать.

…Мы отпустили машину в районе новостроек, у шестнадцатиэтажной башни, стоявшей в окружении таких же одинаковых домов: здесь и слыхом не слыхали об архитектурных излишествах старого петербургского стиля.

В соседнем ларьке Влас прихватил джентльменский набор плейбоя: шампанское, коробку конфет, какие-то фрукты, все то, что соответствовало его представлениям об интимном ужине при свечах. Я не стала разубеждать, ограничившись ироничным похмыкиванием.

Пока мы поднимались наверх – на двенадцатый или тринадцатый этаж, я так и не запомнила, – Влас был паинькой, рук не распускал, хотя и находился в опасной близости от меня. И именно в тесной клетушке лифта я вдруг почувствовала, что не знаю, что делать, – решительность покинула меня. Чтобы хоть как-то взять себя в руки, я снова нашла этот ракурс – четкий профиль, подбородок, убийца моих друзей, гнуснейший тип.

– Что-то ты перестал проявлять активность, – подстегнула его я.

– Берегу силы.

На лестничной клетке, перед обитой дерматином стандартной дверью, он несколько минут возился с ключами.

– Прошу!

…Маленькая двухкомнатная квартира поразила меня безликостью обстановки – она не была обжита, плохонький номер провинциальной гостиницы; тяжелые шторы на окнах плотно закрыты, старая тахта, стол, два стула, облупленный шифоньер. Самая приличная вещь – видеодвойка на тумбочке в углу.

По выцветшему ковру были разбросаны обложки видеокассет, сплошь Тарантино, снесенные пулями башки.

– Располагайся, – предложил Влас, он счастливо не чувствовал неловкости за убогие внутренности квартиры.

– Не очень-то похоже на гнездо разврата, – заметила я.

– Согласен, на Беверли-Хиллз это не очень-то похоже, извини. Это квартира моего приятеля, он почти не живет в Питере, так, бывает наездами. А вообще на севере сшивается…

Я прошлась по комнате, толкнула дверь в соседнюю – она оказалась запертой. Влас перехватил мой удивленный взгляд:

– Он там свой антиквариат хранит, от бабушки-покойницы остался. Фарфоровая посуда и пара иранских ковров… Выпьешь чего-нибудь?

– Чего-нибудь – это полусухое псевдошампанское? Или выбор более широкий? – Я действительно хотела выпить, чтобы хоть немного расслабиться.

Влас включил видео – конечно же, Тарантино, ничего другого и ожидать от этого болвана не приходится, дурацкие “Бешеные псы”, я ненавидела этот фильм.

– Не возражаешь? – запоздало спросил он.

– Не возражаю.