В ту ночь, готовясь умирать...

— Где достали?

— На базаре, — гордо отвечал муж горянки, шедший рядом, и тут же демонстрировал любопытным, какой мелодичный замок у сундука.

— Ах, какие краски, какой узор! А мелодия какая….

— Да, это не просто сундук, а музыкальная шкатулка!

И все восторгались, и все захотели приобрести такой же сундук. А чем дальше, тем ярче разгоралась фантазия Мастера, и в своем деле он достиг небывалого совершенства: одни сундуки покрывал листовым железом, другие красил в самые яркие цвета. А внутри обивал стенки или синим шелком, или цветными обоями, ну а для покупателя со вкусом Мастер выжигал на стенках тонкий узор.

— Проходите, пожалуйста, вот сюда под навес, прошу вас!.. — В скрипучем голосе Мастера дрожала и суетилась какая-то тревожная нотка: —…Имею товар на любой вкус! Хотите большой сундук, — взгляните, в такой автобус можно упрятать половину аула, и еще место останется! Нужен поменьше? Вижу, вижу, понравился вот этот, с двумя замками! Нет? Хотите с тремя? Есть и такой! — Мастер бочком, словно дальневосточный краб на отмели, перебегал от одного сундука к другому, щелкал замком, распахивал крышку, хватал третий, опрокидывал днищем вверх, кидался к четвертому. Кичи-Калайчи еле успевал поворачиваться, наконец он, как после карусели, затряс головой и уселся на плоский камень. В проеме двери показалась жена Мастера: на лицо рябая, высохшая, как ярлыга, она метнулась на веранду, увидела гостя и кинулась обратно. Опять выскочила — и снова скрылась. Черное заношенное платье и длинный платок, с бурыми полосами выгоревшей на солнце ткани, плескались на ней, словно траурные ленты.

«О, аллах, который вряд ли есть! Как же должна выглядеть девушка, рожденная от союза ярлыги и коряги? Неужели Айдамир так ослеп, что принял жабу за гурию?..» — думал Кичи-Калайчи под выкрики сундучника.

— …А как вам нравится песня Ширвани Чалая? Или этот напев Батырая? А разве плоха песня из фильма «Генералы песчаных карьеров»? Не угодно? Закажите свою, самую любимую песню, и тогда никто вас не обворует: как только услышите родные нотки, проснетесь в любой час и — хвать за руку, с поличным, чтоб не повадно было открывать крышку вашего сундука! Напойте, я схватываю со слуха мгновенно. Или хотите акушинского танца мелодию? Понимаю, понимаю, это весело, задорно…

«Вон, оказывается, для чего Мастер сочиняет музыкальные замки!» — грустно усмехнулся Кичи-Калайчи, с любопытством наблюдая, как хозяин набирает хоккейную скорость, чтобы разом показать все им созданное.

— Взгляните! В каемчатый орнамент я вплел мудрую надпись: «Не считай соседа вором — держи крышку под запором!» А вот еще заповедь: «Кто делил свое добро — не досталось ничего!» Нравится?

— Любопытно… — уклонился от прямого ответа Кичи-Калайчи.

Мастер перевалил голову с правого плеча па левое, прислушался, но за дверью и плотно затянутыми марлей окнами дома было тихо, как на кладбище.

— А вот этот сундучок, как вам? Строгие формы современного сейфа — и наш добрый кубачинский мархарай, [3] видите, в этот узор я вписал истину, верную во все времена: «У кого полон сейф — тот сам себе шейх!» Что, и этот не по душе? Странный у вас вкус, уважаемый! Хотя… подождите, сейчас вынесу именно то, что надо…

3

Пока сундучник нырял в черный лаз подвала, Кичи-Калайчи искоса оглядел два окна, не покажется ли та, ради которой он до рези в глазах и до гула в ушах насмотрелся и наслушался в Стране Сундуков, ни дна бы ей, ни покрышки!.. А Мастер — вот он, тут как тут, приволок и поставил перед разборчивым покупателем действительно лучший образец из всего им сработанного. Удивительный творец, сколько любви он вложил в каждое произведение. Стенки этого сундука напоминали пчелиные соты, и не пустые, а наполненные янтарным медом. Легкие серебристые грани не имели углов, а плавно, неизвестно откуда возникали и бог весть куда уходили, и когда открывалась крышка, звучала лакская народная песня «Слаще меда любовь».

3

Мархарай — старинный народный орнамент.

— …Никогда бы не продал! Даже самому себе! — донесся голос создателя. — Но я заметил ваш тонкий вкус… Пожалуйста, для такого знатока только и уступлю! Пятьдесят рублей! Это же задаром! Даже стоимости материала не окупаю. Берете?

— Да не нужен мне никакой сундук! — очнулся наконец Кичи-Калайчи, отирая лоб.

У Мастера отпала изуродованная челюсь, руки плетьми повисли:

— А… а что же вам нужно?.. Вы кто? Монтер? Но у меня отдельный счетчик. И все уплачено уже за этот месяц… Знаю, видел, догадался: вы — фининспектор! Что ж, считайте, делите, множьте — мой труд весь перед вашими глазами. Помогите продать, и тогда я оплачу патент…

— Успокойтесь, Мастер. Никакой я не инспектор, такой же старик-пенсионер, а сейчас меня… попросили быть сватом.

— Слышу, вижу — ничего не понимаю. Скажите все сначала. Кто вы?

— Начну сразу с конца: пришел сватать своего племянника за вашу дочь.

Сундучник привалился к самому большому, как автобус, сундуку и стал отирать огромным платком рытвины своего лица.

— Эй, жена! Слышу-вижу — ты за дверью толчешься, как барсук в норе! Говорил я тебе: не выдам свою дочь за того прохвоста, который, подлец из наглецов, собирался похитить нашу Баканай? Я же говорил, в наш дом найдут дорогу серьезные, уважаемые сваты!.. Не скрипи дверью! Нечего подслушивать мужские разговоры!

Мастер в два прыжка очутился возле двери и так прихлопнул ее, что с потолка посыпалась голубоватая известка. Когда Мастер повернулся к гостю — это был уже совсем другой человек: плечи распрямились, голова вскинулась и даже промоина-шрам вызывал не жалость, а уважение. Как известка с потолка веранды, осыпалось с лица сундучника льстивое выражение полуулыбки-полуоскала. Губы сомкнулись, в глазах блеснуло чувство достоинства и понимание важности момента.

— Проходите, садитесь в тень, — радушно широким жестом пригласил хозяин гостя на веранду. — Если сразу бы сказали…

— Но вы так увлеклись сундуками…

— Верно, верно. Я люблю свое дело. Одному только не перестаю удивляться: как в нашей жизни люди могут пройти мимо сундука, не оцепив его достоинства? Вы же знаете: от поблажки — воры плодятся, молодые люди себе жизнь калечат. Ах, если б все уважали сундук!

Мастер благоговейно сложил свои работящие ладони, прижал их к впалой груди, готовый молиться им же созданной святыне из пяти прочных стенок, шестая — крышка на стальных петлях с замком-сигналом.

— …Если бы аллах, создав мир, забыл сотворить сундук, я в тот же час слег бы в могилу! Что может быть прекраснее сундука? Только сундук! Поставьте передо мной лучшего коня из Кабарды, а рядом — сундук. Слышу-вижу! Вы протянете руку к уздечке, а я обеими руками ухвачусь за крышку сундука! Есть-пить не просит, копытом не ударит, в пропасть не скинет! Сундук — друг человека! В нем — состояние дома и мера уважения к его хозяину. Покажите только сундук— и мне не надо знакомиться с его владельцем: сундук расскажет все о его внешности, привычках и даже сокровенных тайнах. Да, да, на самом дне сундука каждый человек прячет свои надежды, гордые замыслы, свою веру и свою честь!..

«В Музее прикладного искусства — тебе бы цены не было! Сам Батырай не пел так о любви, как ты разливаешься соловьем в честь этой деревянной тары!» — подумал Кичи-Калайчи.

А Мастер, как всякий артист, с ходу уловил смену настроения своего слушателя и, мгновенно спустившись с высот патетики, деловито-буднично спросил:

— А что, у вас есть молодой сын?

— Племянник у меня есть, — уточнил Кичи-Калайчи.

— Слышал, видел, понял! Вы бездетны, потому и хлопочете о родственниках?