В тылу врага

Постояв с минуту, часовой пошел своей дорогой. Мариана перевела дух: “Не заметили ничего. Господи, какое счастье…”

А вот и спасительный проход. Мариана подползает к нему. Ее сразу подхватывают сильные руки. Гриценко не выдержал. Заметив приближение девушки, он просунулся сам в отверстие, помог выбраться, чтобы она не наткнулась на проволоку.

Молча они отползли от ограждения. Иван накинул плащ, зажег шнур. Оба поползли обратно. Рассчитав, что горящий шнур уже должен приближаться к горючему, встали и бросились бежать что было духу.

Едва они успели отбежать на пригорок, как раздался страшный взрыв. Разведчики обнялись. Мариана, сама не зная почему, прошептала: “Спасибо”. Только теперь она ощутила невероятную усталость и острую боль в затылке. Они постояли минут пятнадцать, глядя, как полыхало, все разрастаясь, зарево пожара.

– Эх, хорошо бы сейчас нашим соколам долбануть с воздуха. Порядок был бы полный, – сказал Иван. – Да погода неважная.

– Погода действительно нелетная, облачность низкая, – ответила Мариана. – А жаль… Такой ориентир.

Ее прервал надвигавшийся с востока гул моторов.

– Неужели, милые, идете? – почти вскрикнула она вслух, и по щекам ее полились непрошенные слезы. А на складе творилось что-то ужасное. Густую пелену ночи разрывали столбы дыма и огня, освещая все вокруг.

Советские самолеты, согласно договоренности, зашли на цель. Паника среди немцев еще больше усилилась. В эту ночь аэродром был полностью выведен из строя. Дождливая нелетная ночь способствовала тому, что фашистские самолеты оказались на аэродроме и почти все были основательно искалечены.

Добравшись на рассвете домой, Мариана поднялась на чердак и радировала на “Большую землю”: задание выполнено!

– Теперь надо быть начеку, – предупредила Мариана Гриценко. – Утром фашисты бросятся искать виновных.

– Сейчас и умереть не страшно, – радовался Иван, – все-таки кое-что для Родины сделано…

– Умирать всегда страшно, – возразила Мариана. – Да и живыми мы полезнее. Сделано-то не так уж много… Но ничего, Ваня, это только начало. Добро, что удачно сошло.

– Трудная у тебя профессия, Мариана. Даже завидно становится. А я так-то неудобно себя чувствую.

– Наоборот. Ты должен чувствовать себя очень удобно. Разве без тебя я могла бы выполнить вчерашнее задание?

– Так-то оно так, но все же… Ты женщина, а делаешь бон какие дела. Не то, что я…

Мариана поняла, что Гриценко что-то хочет сказать, но не решается.

– Что тебя мучает, Ваня?

Помолчав, он ответил:

– Я был в армии, раненым в плен угодил. Понимаешь, раненым! И вот тяжело у меня на сердце, точно виноват в чем-то.

– Почему виноват? Ведь не по своей воле ты в плен попал? И не один ты. Сколько хороших людей, настоящих патриотов, томятся в лагерях. Думаешь, все они плохие люди и сдались в плен с поднятыми руками? Ничего подобного! Большинство из них сражалось до последнего, прикрывая позиции, чтоб вся часть могла отойти. Многие из них ранеными были взяты в плен… Ты только работай так, как до сих пор. Командование верит тебе.

– Твоими бы устами да мед пить. Боюсь только, что многие иначе смотрят на это, – промолвил Гриценко. – Ну поживем – увидим.

Красная Армия продвигалась все дальше на запад, все ближе к Полтаве. “Иван” появлялся каждый вечер. Это очень радовало Дуню. Она твердо верила, что в каждом самолете сидит ее Володя.

Мариана крепко подружилась с Дуней. Проверенная, на серьезных делах, хозяйка стала ее лучшим помощником и другом.

После операции на аэродроме Мариана спросила:

– Дуня! Хотелось бы тебе услышать голос Москвы?

– Господи! Да кто ж не хотел бы этого? Вряд ли найдешь во всей Колодизивке такого человека, за исключением немецких прихвостней. Да и те, наверное, тайком послушали бы.

– Ну так вот, приглашаю тебя в Москву.

– Не шути, Мариана. Не тревожь сердце.

– Так пошли?

– Куда?

– Москву слушать, кажется ясно говорю?

– Свихнулась дивчина, ей богу свихнулась. Не зря ты с неба свалилась, – засмеялась Дуня.

– Идем, идем, а то опоздаем. Сейчас передают обращение Сталина ко всем тем, кто на временно оккупированной территории остались, – тянула ее за руку Мариана.

– Схаменись, дивчина. Куда пошли? Ночь на дворе… – растерялась окончательно Дуня.

– Причем здесь ночь? – засмеялась Мариана и потащила Дуню на чердак.

Дуня покорно полезла за ней. Очутившись на чердаке, она ахнула и широко раскрыла глаза, увидев маленький чуть продолговатый ящик.

– Господи Исусе! – шепнула испуганно Дуня. Мариана показала ей множество приборов, ручек. Все было так ловко прилажено к стенке дымохода, что Дуня ни за что не догадалась бы, что здесь пристроена вторая стенка к дымоходу. Она как-то странно осмотрелась вокруг, будто опасаясь – не спрятано ли здесь еще что-нибудь. В этот момент, казалось, что Мариана – хозяйка дома, а Дуня впервые попала на этот чердак.

– Мать честная, что делается! – вырвалось у нее. – И когда ты только успела все так пристроить? Ведь здесь второй дымоход вырос. А знаешь, незаметно совсем.

Мариана протянула ей наушники.

…“Братья и сестры, временно оставшиеся под немецкой оккупацией, партизаны и партизанки”. – послышался далекий голос из родной Москвы…

Дуня закрыла лицо, и плечи ее затряслись.

Поздно ночью они улеглись спать. В хате было тихо. Дуня, наплакавшись, уснула. А Мариана думала над новым планом.

Теперь Дуня стала помогать Мариане выходить в эфир. Это были опасные минуты. Часто случалось так: Мариана только натянет антенну, а Дуня уже бежит предупредить, что рядом остановилась машина или что полицаи ходят по домам.

Однажды под вечер Мариана наладила связь с “Большой землей”, слышимость была хорошая. Но не успела она передать и нескольких групп, как услышала треск мотоцикла. Немец остановился у самого дома…

Что делать? Прервав передачу, Мариана припала к проделанному в крыше “глазку”. Во двор выбежала Дуня.

– Яйки, пан, яйки! – донесся до Марианы се голос.

С полным фартуком яиц Дуня подошла к мотоциклисту. Немец забрал у нее яйца вместе с фартуком, развернулся, сказал что-то, чего Мариана не могла разобрать, и уехал.

– Слава богу, пронесло. – Дуня истово перекрестилась и без сил опустилась на завалинку.

Мариана вновь вернулась к рации. Но тут ее поджидала другая беда, может быть, самая страшная для разведчика. Маленький глазок – контроль накала – меркнул на глазах. Кончалось питание. Батареи разрядились.