В тылу врага

Бабуся взяла его за руку и повела за собой через сенцы в другую хату. Переступив порог, Виктор почувствовал какой-то едкий запах, а затем чье-то дыхание. Он попятился.

– Не бойся. Коза у меня здесь. Другого места нет. За печкой ляжешь.

– Я бы мать, на чердак, – попросил Виктор.

– Холодно там, окоченеешь. Спи здесь спокойно, а я постерегу.

Старуха вышла из хаты, а Виктор, освоившись немного, стал осматриваться, силясь разобраться в обстановке. На случай, если его обнаружат, можно бежать только через окно. Но усталость брала свое. Отогревшись, тело обмякло. Неудержимо клонило ко сну. Даже запах, казавшийся вначале едким, теперь перестал беспокоить. Он опустился на застланную каким-то рядном лежанку и в тот же миг уснул. Во сне он двже растянулся. Это была первая ночь в тепле за последние месяцы. Но, не проспав и часа, он тревожно вскочил и больше не мог уснуть до утра.

Когда рассвело, Виктор стал у небольшого окошка и наблюдал, как мирно падали с неба крупные снежинки и, ложась, одна около другой, образовали толстый, белый и мягкий ковер. “Оправиться б немного и двинуться к партизанам”, – вновь захватила Виктора давняя мысль.

В этот момент скрипнула дверь. Кто-то вошел в хату. Виктор вздрогнул, но не шевельнулся. – “Все равно. Я же безоружный. Вот этим только и буду бороться”, – подумал он, сжимая кулаки. Но тут же услышал:

– Это я, козочка моя, это я. Не тревожься. Все спокойно.

Бабка говорила тихо, обращаясь к козе, а в самом деле успокаивала Виктора. Она подошла к печке, отодвинула рядно. Виктор стоял высокий, стройный. Его выпуклый лоб обрамляли светлые волосы. Даже стриженным он был красив. Бабка оглядела его, потом подошла ближе, погладила по щеке и проговорила:

– Вон какой бравый. И мой Грицко мабудь такой уже.

Виктор схватил ее худые морщинистые руки, опустился на колено, прижался к ним губами и простоял так несколько секунд молча, словно давая матери клятву быть верным сыном, вовеки не забыть.

Мариана умолкла. Она каждый раз, вспоминая этот момент рассказа бабки, не могла справиться с волнением. И на этот раз слезы застлали глаза.

Подполковник посмотрел на нее, вздохнул и сказал.

– Да, перед такой бабкой и клятву дать не грешно.

– Ну, а потом этот Виктор, – продолжала Мариана, – верховодил молодыми парнями. Он их первый натолкнул на мысль организоваться и портить настроение фрицам, как он любил выражаться. Гриценко его знал хорошо, помог ему устроиться на работу в депо. Немцы его не трогали, считая неполноценным. У него правая нога была на несколько сантиметров короче, а он еще и притворялся вдобавок. Когда шел, то накренялся набок, как маятник. А вот ночью на акции он сразу становился не хуже других.

– Да. Это верно. Народ наш хороший, добрый и чуткий с друзьями. А врага он умеет ненавидеть, умеет отомстить. Вот так и твоя бабка Александра, про которую роман целый можно написать, и Виктор, да и Анатолий, то есть немец наш. У него тоже история нелегкая. Вроде как и у Виктора, только его из лагеря выкупила женщина, полячка.

– Как выкупила?

– Вот так и выкупила. Золото дала коменданту лагеря.

– Влюбилась, что ли? – спросила с усмешкой Мариана.

– У нее брат на войне погиб. Так, значит, в память брата. А может и влюбилась. Все может случиться! Смотри, и ты не влюбись, парень он красивый, – пошутил начальник.

– Не беспокойтесь. Есть у меня друг получше. Тоже где-то воюет… А этот, наверное, на два десятка лет старше меня.

Машина остановилась у подъезда знакомого дома, и Мариана, распростившись с подполковником, скрылась в дверях.

“Какая Москва большая. Целый час ехали”, – подумала она, взглянув на большие кировские часы, что лежали на столе. Она верила этим часам и в шутку называла их “мои кремлевские”. Они всегда находились при рации и еще ни разу не подвели ее. Разведчица выходила в эфир по ним там, в тылу врага, и никогда не ошибалась во времени.

…Начались дни подготовки. Мариана ежедневно репетировала перед зеркалом, примеряла нарядные туфли, платья; инструктор обучал ее светскому этикету.

Однажды, надев длинное платье из черного шелка, Мариана взглянула на себя в зеркало и испугалась. Из высокого трюмо на нее глядела чужая, напудренная и накрашенная женщина с оголенными плечами.

– Это не я, ей-богу, не я! – ужаснулась Мариана, – посмотрел бы сейчас на меня кто-нибудь из друзей, ни за что бы не признал. Дуня, наверное, и разговаривать со мной не стала бы…

Но этого требовало дело, которое ей предстояло выполнять в оккупированном фашистами польском городе. Она должна была забыть о себе, изменить свою внешность, манеры, привычки, одежду; ей надо войти в роль дочери богатого коммерсанта. И Мариана сдавала нелегкий экзамен.

Не так- то просто, в короткий срок, превратиться из простой советской девушки в капризную паненку.

Ее будущий “жених”, по-польски “нажиченный”, знал неплохо все эти тонкости. Он попал в плен, бежал из лагеря, а потом в течение года проживал в Польше и некоторое время в Германии. Теперь он внимательно присматривался к тому, как усваивает Мариана манеры паненки, делал ей замечания, поправлял, если она, говоря по-польски, неправильно ставила ударения.

Наконец подготовка окончилась.

К вечеру, когда на землю начали опускаться сумерки, Мариана вышла на порог, посмотрела на небо. У нее уже выработалась привычка – как только выйдет из помещения, сразу смотреть вверх: погода летная или нелетная? На этот раз погода действительно была “летная”: темная звездная ночь.

“Да, здесь тихая, уютная ночь. А какая погода там?” – подумала Мариана. Она мысленно перенеслась за много сотен километров в район действия. Сколько раз приходилось ей прыгать с парашютом, сколько месяцев работать в тылу противника, а все равно ловит себя на мысли “очень боюсь”.

Однако через три часа вылет. Нужно еще раз проверить материальную часть рации. Мариана возвращается в комнату.

…В который уже раз она щупает каждый проводок, каждую деталь этого маленького, но перенасыщенного множеством разных деталей аппарата. Особенно ее беспокоит конденсатор. Чуть не в порядке – сразу возникает шум в наушниках. А ей нужно принимать не менее ста двадцати знаков в минуту. Это ускоряет связь и дает возможность избегать пеленгации.

Ну, кажется, все в порядке. В комнату входит инструктор Алешин.

– Как твоя “красавица”, не капризничает? – спрашивает он и надевает наушники. В его большой руке ключик совершенно исчезает. – Все в порядке. Звук четкий, – заключает Алешин. – А теперь давай укладывать.

– Я сама, – опережает его радистка. Она понимает, что от удара при приземлении рация может испортиться. Поэтому Мариана обкладывает ее ватой, предусмотренной по инструкции, и другими мягкими вещами.

– Ты ее кутаешь, как младенца, – иронизирует инструктор.

– А как же? – серьезно говорит Мариана. – Это самый верный помощник и друг там, в тылу. Я в самом деле люблю ее, как живое существо.