В военном воздухе суровом
Шрифт:
"Девятка" остановилась в сотне метров от меня. Талыков стоит на крыле, машет рукой. Склонился позади кабины, что-то там делает. Мчусь к самолету что есть мочи, думаю: "А как же я влезу в кабину одноместной машины?" Он уже открыл крышку смотрового фюзеляжного лючка. Туда можно втиснуться одному из нас.
– Взлетайте, - крикнул мне Талыков, указывая на кабину, и хотел было нырнуть в фюзеляж.
Я, обессиленный от быстрого бега, говорю:
– Взлетай сам! Развернешься только на колонну - и по своим следам... Видишь, на траве остались?
Талыков кивнул и полез в кабину. Я ухватился
Подо мной мелко вздрагивает фанерная скорлупа фюзеляжа. Через верх открытого люка вижу мелькающие трассы и невольно собираюсь в комок. Это не в бронированной кабине сидеть - тут каждая пуля может прошить насквозь снизу доверху. Но сейчас Талыков уйдет подальше от колонны, развернется, а там - на аэродром. Не напали бы только "мессеры".
Меня сильно прижало к полу - Талыков заложил крутой разворот. Вслед за этим меня стало приподнимать - в глаза полетел какой-то мусор: пикирует. Заработали пушки. Талыков ведет огонь. Неужели "мессеры"? Это самое страшное, что может быть в моем положении. Талыков защищен броней, а я лежу, словно в фанерном гробу. Михаил на изрешеченном самолете может дотянуть до аэродрома, но в фюзеляже привезет мешок костей.
Снова по перегрузке чувствую: закладывает вираж, снова пикирует. Бьют пушки. Догадываюсь: он, чертяка, атакует что-то.
Начинаю злиться на Талыкова: пока он здесь вертится, могут действительно появиться "мессершмитты". Неужели он забыл про меня вгорячах? Крикнуть бы ему, да не услышит... Тронуть за плечо? Невозможно: нас разделяет сплошная бронеплита.
А Талыков опять пикирует.
Тогда я ухватился обеими руками за металлическую трубу, соединяющую штурвал с рулем высоты, и что было сил начал ее раскачивать. Самолет и, разумеется, ручка управления в руках Талыкова задергались. Это, по-видимому, подействовало на него отрезвляюще, и он выровнял самолет.
Ровно рокочет мотор.
Прикрывая ладонью слезящиеся глаза, я осторожно высунул голову из люка, взглянул на землю. Позади за хвостом самолета - полыхающая во многих местах колонна, чуть ближе - мой дымящийся штурмовик. А почти рядом с ним горит немецкий бронеавтомобиль! Так вот, оказывается, куда пикировал Талыков!
Смотрю вверх, в безоблачное небо - выше нас плывет пара ЯКов - наши верные стражи.
...На задание вылетело шесть самолетов, вернулись четыре.
Летчики доложили:
– Ведущий сбит...
– А где Талыков?
– спросил командир.
Все пожимали плечами. Раз не вернулся - значит, тоже сбит. Собирались было записать в "поминальник": "29 июля 1942 года при штурмовке вражеской колонны в районе..."
Но минут через пятнадцать "девятка" приземлилась. Выключен мотор, стало тихо, только звон в ушах. Слышу строгий голос Холобаева:
– Талыков! Почему опять отстал от группы?
–
Так я же еще садился...– Где садился?!
– В районе цели...
Больше вопросов не последовало: я уже высунулся из фюзеляжного лючка.
Талыков помог мне спуститься на землю. Мы по-братски расцеловались. Потом нас подхватили десятки рук. Я видел, как мелькали сапоги Талыкова. взлетавшие на высоту лесопосадки.
...Ночью грохотала гроза и небо полыхало синим пламенем. Летчики сгрудились в землянке, освещенной тусклым светом коптилки. Майор Гудименко сгорбился за своим складным столиком: составлял на Талыкова наградной лист.
Шуршали мыши, с потолка сыпался песок.
Прибежал с рации начальник связи Нудженко, весь сияет.
– Есть связь со штабом четвертой воздушной! Оттуда сообщили новый аэродром. Наземному эшелону можно двигаться.
Нам же придется ждать до рассвета: ночью на штурмовиках ни взлететь, ни сесть.
Быстро свернули рацию, заурчали грузовики со штабным имуществом, и небольшая колонна тронулась по глухому проселку на восток.
Среди ночи кто-то услышал гудение моторов и лязг гусениц. Послали на разведку техников. Оказалось, колонна немецких танков в километре от аэродрома двигается на восток. Развернули штурмовики в сторону лесопосадки, под хвосты подложили ящики от боеприпасов, чтобы стволы пушек и пулеметов направить пониже и стрелять по наземному противнику.
Остаток ночи просидели в кабинах...
На рассвете мы взлетели с техниками в фюзеляжах, и я, помня свой последний полет, не завидовал своему пассажиру - механику Сереже Темнову.
Тринадцать и один
Когда войска с боями отходили к Дону, наш полк вынужден был часто менять аэродромы. И вот мы приземлились около Новошахтинска.
Командир полка майор Холобаев вышел из блиндажа и взглянул на часы.
Между Краснодоном и Белой Калитвой противник уже подошел к Северному Донцу. Оттуда и должна вернуться наша группа.
Штурмовики показались на малой высоте. Одного командир недосчитался.
После посадки ведущий доложил:
– Кудинов сел, не доходя до цели: у него сильно задымил мотор.
– Где сел?
– Вот в этом месте, у дороги, - показал на карте летчик.
– Мы круг над ним сделали, а он вышел из кабины, рукой нам помахал.
Место посадки Кудинова - километров в десяти южнее Каменск-Шахтинска. Там еще наши войска. Командир призадумался: "Летчик доберется на попутных, но не бросать же самолет? Езды туда часа три. Час-другой уйдет на разборку и погрузку самолета на прицеп. Значит, если сейчас послать техников, то засветло могут вернуться на аэродром с самолетом".
Спешно собрали аварийную команду - тринадцать человек. Десять курсантов технического училища, приехавших на фронтовую стажировку, техник севшего самолета Алексей Танцюра и оружейник Чучин. Команду возглавил старший техник третьей эскадрильи Андрей Лиманский. Ему дали карту, на которой было обозначено место вынужденной посадки штурмовика. Выделили грузовик ЗИС-5 с прицепом.
Командир полка сказал старшему:
– Смотри в оба. Сам знаешь, какая сейчас кутерьма. Да на всякий случай имей в виду: наш следующий аэродром - Кагальницкая, - Холобаев показал на карте населенный пункт - в 50 километрах южнее Ростова.
– Ну, жми!..