В военном воздухе суровом
Шрифт:
Об этом самолете мы уже наслышались немало, и вот он, вражеский "хейнкель", стоит перед нами. В кабине еще не выветрился запах заводской краски - новенький. Каждому из нас хотелось подержаться за штурвал, посидеть на пилотском сиденье.
Началось стихийное изучение самолета. Кто-то открыл секрет зашторивания прозрачного фонаря: дернет за шнурок - ш-шик- и светонепроницаемая штора бежит по плексигласу, - в кабине сумрак; дернет еще раз - штора мигом собирается в мелкие складки - светло. Это защита от лучей прожекторов. Младшего лейтенанта Березанского, который знал немецкий язык,
– Читай, что там написано на приборах, и переводи! Для летчиков-истребителей "хейнкель" был настоящим кладом. Вращали в разные стороны его пулеметы, определяли секторы обстрела, искали "мертвые" непростреливаемые зоны, соображали, с какого направления лучше атаковать.
Вокруг самолета прохаживался и больше других горячился приземистый лейтенантик из истребительной части. Говорили, что ему уже не раз приходилось на "ишаке" гоняться за разведчиками.
– Почему же он, сволочь, все ж таки не горит?
– громко вопрошал он.
Рассеялась легенда о невероятном бронировании этого самолета: бронеспинка с наголовником - штука известная, бронированная люлька у нижнего стрелка тоже не диво. Крыльевые бензобаки оказывается, просто обтянуты оболочкой из сырой резины - протектором. Неужели же она спасает от пожара при обстреле.
А летчики-истребители заключили, что если бы "ишаку" помощнее огонек -вместо пулеметов пушки установить - да еще скоростенки хотя бы километров тридцать прибавить, то не так уж он, этот "хейнкель" и живуч будет.
На другой день мы наблюдали за воздушным боем. Наш "ишак" преследовал немецкого разведчика. Истребитель оказался выше. За счет снижения он получил дополнительную скорость и быстро сближался с противником. Разведчик уже огрызался голубыми трассами, а наш летчик огня почему-то не открывал. Неужели у истребителя отказало оружие? "Ишак" подошел совсем близко, - и тут за разведчиком потянулась темная черта, потом показалось пламя. Вскоре в небе повисли два белых зонта, а ястребок блеснул на солнце крыльями, круто спикировал и победно взвился в небо.
Парашютистов сносило ветром на пшеничное ноле. За лесом, у железнодорожной будки путевого обходчика, погасли купола парашютов. Туда с аэродрома помчалась полуторка с солдатами. А у нас пошли разговоры о чистой победе, которую довелось увидеть впервые.
– Близко подошел - вот и срезал!
– Да еще знал, куда целить.
– А кто сбил, знаешь? Тот самый, что больше всех чертыхался у "хейнкеля".
– И паренек-то на вид неказистый...
Вернулась полуторка пленными летчиками. В кузове лежал раненный в живот солдат. Его, оказывается, настигла шальная пуля, когда окружали прятавшихся в посевах парашютистов.
Нам был приказ - в казармах на ночь не оставаться. Дремали в щелях. Среди ночи раздалась команда: "Боевая тревога! С вещами строиться!" Мы бестолково толкались в темных коридорах, хватали не свои чемоданы. Потом гуськом потянулись по полю вслед за сопровождающим. Остановились около грузовых автомашин, нам объявили: "Грузить бомбы!" Свалили в кучу чемоданы, сложили винтовки, противогазы, принялись за погрузку. На этих же машинах,
сидя поверх упакованных в ящики бомб, тронулись в путь.– В каком направлении едем?
– спросили у водителя.
– Если никуда не повернут, то попадем в Днепропетровск. Рядом со мной сидел Михаил Ворожбиев. Мы молча смотрели на всполохи далекого зарева, и трудно было собрать воедино расползавшиеся мысли. "Какие мытарства нас еще ожидают? Кем придется быть: истребителем, бомбардировщиком, разведчиком или штурмовиком?" Разве могли мы предполагать, что в районе Днепропетровска капитан Гарт выпустит нас с Ворожбиевым на скоростном бомбардировщике СБ и этот единственный самолет у нас отберут? А еще нам придется летать на СУ-2, и лишь после этого мы пересядем на ИЛ-2.
В ту тревожную ночь я думал о Николаеве, к которому приближался фронт, о нашем аэродроме Водопой и впервые вспомнил то обидное слово, которое вгорячах бросил мне вдогонку начальник аэроклуба Алексей Григорьевич Барский:
– Дезертир!
Разведка боем
Над Старо-Быховским аэродромом низко пролетел У-2. Он с ходу приземлился около стоянок штурмовиков. "Уж не Науменко ли прилетел?" Через некоторое время эскадрильям через посыльных поступило распоряжение подвешивать на самолеты бомбы, заряжать пушки и пулеметы.
– Разве дальше не полетим?
– окружили летчики своего комэску капитана Двойных. А у того пилотка уж нахлобучена на брови.
– Откуда я знаю! Приказ есть - нечего рассусоливать. По самолетам!
Технического состава было раз-два - и обчелся: один техник и один оружейник на пять самолетов. Оружейники распаковывали большие красные ящики, только что доставленные транспортным самолетом из Москвы. Там были "эрэсы". Оружейники впервые занялись их установкой под крылья. Инструктировал их заводской инженер в штатском. На одном самолете что-то фыркнуло, и огненная комета со свистом улетела за лес: "эрэс" у кого-то сорвался, - бортовую электросеть забыли отключить.
Многотрудный день был уже на исходе, как вдруг командира первой эскадрильи капитана Спицына и его заместителей старшего политрука Филиппова и капитана Холобаева срочно вызвали к командиру полка.
Они представились суровому на вид полковнику с двумя орденами Красного Знамени на шевиотовой гимнастерке и с огромным маузером в деревянной кобуре. Это был Николай Федорович Науменко, возглавивший теперь авиационную группу Западного направления. Прибывшим летчикам Науменко сказал:
– Втроем полетите на разведку боем в район Бобруйска. Что увидите восточнее реки Березины, не трогать, а западнее - бить. Ясно?
– Ясно!
– разом ответили летчики, но продолжали стоять. Конечно же, полковник Науменко еще что-то добавит. Слишком уж кратко поставлена задача на первый боевой вылет. Учили совсем не так, а по всем пунктам боевого приказа: линия фронта, группировка противника и своих войск, маршрут полета, боевой порядок... А тут - две короткие фразы, но действительно как будто все ясно. Может быть, оттого, что Спицын и Филиппов воевали еще в финскую, а Холобаев в авиации тоже не новичок, на испытательной работе ко всякому притерпелся. Таким летчикам и карты в руки.