В волчьей пасти

— Что же делать?

Кремер беспомощно поднял плечи.

— Из лагеря нам теперь ребенка не удалить. Хорошо еще, что я вовремя распорядился убрать его из вещевой камеры. Все это подстроил Цвейлинг.

Бохов слушал его одним ухом. Он размышлял. Только Кремер, лагерный староста, имел возможность разнюхать, что происходит с Гефелем и Кропинским в карцере.

— Послушай, Вальтер! — сказал он наконец. — Ты должен помочь. Теперь нет смысла скрывать что-либо от тебя. Ты все равно знаешь больше, чем я могу тебе сказать.

— Чего я не должен знать, я и не знаю, даже тогда, когда знаю, — возразил Кремер.

— Нас никто не подслушивает?

— Можешь говорить, — проворчал Кремер.

Бохов понизил голос.

— Тебе известно, что у нас есть оружие. Где мы его прячем — вопрос второстепенный. Гефель — военный инструктор групп Сопротивления. Один из самых нужных нам товарищей! Понятно тебе?

Кремер насупил брови и молча кивнул.

— Что с ним теперь творят в карцере, никто не знает, — продолжал Бохов. — Несомненно одно, они постараются выжать из него все, что им нужно. Если Гефель не устоит, из-за него может погибнуть весь аппарат. Ему известно, где хранится оружие, он знает товарищей из групп Сопротивления, он знает нас, подпольное руководство…

Бохов остановился. Молчал и Кремер. Он медленно опустил руки в карманы и смотрел перед собой. От стойкости одного человека зависела жизнь многих, если не всего лагеря!

Кремер был потрясен, осознав чудовищность такого положения.

— Правильнее было бы, если бы я своевременно поговорил с тобой, — продолжал через некоторое время Бохов. — Тогда ты забрал бы у Гефеля ребенка раньше, чем до него добрался Цвейлинг…

Кремер молча кивнул.

— Послушай, Вальтер, ты должен выведать, стойко ли держится Гефель. Мы не можем проникнуть в карцер. Как это устроить, ты сам решишь. Я даже не могу ничего посоветовать. Может быть, привлечешь Шюппа.

Кремер уже и сам подумал об этом.

— Сразу же сообщай мне обо всем, что узнаешь. Тебе теперь ясно, в чем дело. Будь осторожен, Вальтер! Кого бы ты ни привлек, говори ему лишь самое необходимое, а об остальном — молчок!

— Этого ты мог бы мне и не объяснять, — проворчал Кремер.

Бохов похлопал его по плечу.

— Знаю, знаю…

Не в натуре Бохова было терять при опасности голову. Он был мужествен, но без лихости, он взвешивал, наблюдал, рассчитывал. Если Бохов что-либо признавал правильным, он осуществлял это медленно, но настойчиво, нередко даже без ведома товарищей. Так же, например, он действовал в августе 1944 года, когда, воспользовавшись общей неразберихой после налета американской авиации, удалось припрятать и пронести в лагерь шесть карабинов.

Бохов получил тогда задание как можно скорее спрятать драгоценное оружие в абсолютно безопасном месте, притом так, чтобы оно в любое время было под рукой и не подвергалось порче. На следующий же день он доложил ИЛКу о том, что выполнил поручение. На вопрос, где спрятано оружие, он ответил: «В лазарете», но категорически отказался указать тайник более точно.

— Если бы я обсуждал с вами это место, вы, безусловно, были бы против.

Товарищи испугались: вдруг что-нибудь не так? Но он отмолчался.

— Ищите, — говорил он, равнодушный ко всем упрекам и сомнениям. — Тому, кто найдет карабин, я уступлю свой хлебный паек за неделю.

Ван Дален, работавший в лазарете, облазил все закоулки. Кодичек и Прибула, как только им в течение дня представлялся случай побывать в лазарете, обшаривали взглядом все места, которые, по их мнению, могли служить тайником. Эта игра в прятки вызывала в них досаду, а Бохова веселила. Только Богорский не принимал в ней участия.

— Уж если Герберт делает, то делает как надо!

* * *

Однажды в воскресный день в конце августа Бохов вместе с Кодичком и Прибулой направился в сторону лазарета. К ним присоединился ван Дален. И вот все четверо сели на скамью напротив главного барака. Они пришли сюда, потому что Бохов выразил наконец желание показать им тайник.

— Ты скорее говорить, где они, — торопил его Прибула.

Он подразумевал карабины. Бохов улыбнулся уголками рта.

— Да ты сидишь перед ними!

Прибула и другие стали посматривать исподтишка на стену барака. Бохов помог им, молча кивнув головой в сторону зеленых цветочных ящиков на окнах. В этих ящиках цвела красная герань.

Ван Дален смекнул первым.

— Там, внутри? — пораженный, прошептал он.

Бохов подтвердил взглядом. Все безмолвно уставились на цветочные ящики. Бохов дал товарищам подивиться вдоволь.

— Согласились бы вы со мной, если бы я предложил вам это хранилище?

Никто не ответил, но все явно были недовольны.

— Это рискованно, — сказал наконец ван Дален.

— Но надежно, — быстро добавил Бохов. — Кто ищет спрятанное, роется в углах, но проходит мимо всего, что лежит у него под носом, а кроме того…

Бохов запнулся. Какой-то эсэсовец свернул с дороги к главному бараку. Он шел мимо цветочных ящиков, не обращая на них внимания. Но перед последним, ближайшим к входной двери, остановился. Что-то в этом ящике возбудило его интерес. Прибула испуганно схватил Бохова за руку. Они увидели, как эсэсовец выпрямил цветок, свисавший из ящика, и вдавил его стебель в землю. С невероятным напряжением следили они за его действиями. Бохов уверенно улыбался. И как только эсэсовец исчез в бараке, он с улыбкой продолжил прерванную фразу:

— …а кроме того, сентиментальная бестия губит людей, но не цветы…

Все молчали. Эта сцена их убедила.

— Поручение выполнено, — спокойно сказал Бохов. — Вещи спрятаны в безопасном месте, они в любое время под рукой и защищены от порчи: Кён тщательно завернул их в промасленные тряпки.

При расставании Бохов прищурил один глаз.

— Могу я оставить хлебный паек себе?

Ван Дален, качая головой, ушел назад к себе в лазарет. Прибула в знак одобрения дал Бохову тумака.

Бохов смеялся.

Зима прошла. Герань давно завяла. А цветочные ящики по-прежнему стояли на окнах. Никто не обращал на них внимания. Сухой и невзрачной была в них земля…

Теперь Бохов уже не был так спокоен, как недавно. Он пошел к Богорскому. Дорог был каждый час, ибо каждый час могла разразиться ужасная беда. Боясь упустить время, Бохов решился нарушить заповедь осторожности. Он искал случая, чтобы посоветоваться с Богорским, и случай пришел ему на помощь.

Шарфюрер бани бездельничал в своей комнате, душевая была пуста, а заключенные заняты тем, что перетаскивали в дезинфекционное отделение тряпье, которое сбросили с себя прибывшие с недавним эшелоном. Богорский был там же. Быстро приняв решение, Бохов взялся за работу, сгреб в охапку тряпье и направился с другими заключенными в дезинфекционную. Богорский, тут же поняв смысл его поведения, незаметно пошел вслед за ним. Заключенных им нечего было опасаться, а в дезинфекционной камере им никто не помешает, Они остановились позади наваленной грудой одежды, откуда могли наблюдать за входом. Богорский уже знал об аресте.