Вадим и Диана

– К сожалению …

– Тогда идём в тамбур. Там обязательно кто-нибудь сейчас курит.

– Или пьёт.

– В России где пьют, там обычно и курят. Пойдёшь со мной?

Утвердительно опустив веки, я двинулся первым. Через пару шагов моё плечо ощутило лёгкость её руки.

– Молодой человек, поделитесь со мной дымом, – обратилась Диана к угрюмому старшекласснику.

– Ментов поблизости не видели?

– Нет. А вы что – скрываетесь от правосудия?

Старшеклассник снисходительно улыбнулся и указующе мотнул головой куда-то вверх.

– No smoking, – нарочито шепеляво озвучила Диана запретительную надпись. – Вадим, открой дверь. В случае опасности я прыгну за борт. Надеюсь, ты последуешь за мной? – обратилась она ко мне, элегантно прикуривая лёгкий «Честер», казавшийся в её губах произведением искусства.

– Безусловно. Только прежде я постараюсь спасти тебя … Хотя бы и на самом краю пропасти.

Пространство тамбура охватила немая торжественность, подчёркнутая оркестровкой вагонного железа. Диана пристально смотрела на меня сквозь дым. Почуяв смысл мизансцены, старшеклассник поспешил удалиться.

– Лето убегает …

– Нет, это мы пытаемся убежать от него.

– Поезд не остановить …

– Но всегда можно выйти на ближайшем полустанке.

– Я уже выходила однажды.

– Я тоже …

– Вадим, чем ты займёшься теперь? Я чувствую созревшую в тебе решимость. Мне радостно за тебя и – если совсем честно – страшно.

– Для начала подкорректирую реноме.

– Вправо или влево?

– Диана, ты слышала о закрытии Газеты? Пожалуй, последней стоящей газеты нашего времени.

– Так ты глотатель пустот… Вот новость для меня!

– Скорее уж истребитель пробелов.

– Последний из поколения.

– Один из немногих …

– Авторитет наших газет, Вадим, близок к авторитету дворовых бабок.

– Извини, но ты слишком далека от …

– Возможно … Только мне не нужно заглядывать в газеты, чтобы узнать какое время на дворе. Достаточно просто выйти на улицу и посмотреть в глаза людей.

– И о чём говорят эти глаза?

– Они настороженно равнодушны, Вадим.

– Быть может, пришла пора для серьёзной борьбы?!

– Значит влево … как Зотов.

– Пример Зота не наука, но он честный борец. Борец с подсказанной самой жизнью идеей.

– Идеи, большие цели … Мужчины любят прикрывать пафосом слов тягу к насилию. И знаешь почему? Многие из них не умеют жить нормально – здесь и сейчас. Они боятся жизни, как боятся строптивой женщины. Не выдержав, они убегают от неё и, убегая, мстят.

– Ты права лишь наполовину. На свою активную женскую половину, душа моя.

– Так-так, ну и какое оправдание приготовил анимус?

– Анимусу незачем оправдываться.

– Пусть мой меч скажет за меня. Не правда ли?

– Единственная моя правда сейчас в том, что я люблю тебя….

Мы стояли на перроне главного вокзала города. От солнечного дня не осталось и намёка. Занялся редкий докучливый дождик. Диана стрельнула сигарету у таксиста-зазывалы и теперь медленно курила, скользя рассеянным взглядом по темнеющему асфальту. Я держался за её плечо.

– Этой осенью я уеду из города.

– Далеко?

– Далеко и безвозвратно. Ты смеёшься …

– У меня с детства так. Я так сомневаюсь.

– Сомневаешься. Значит, не веришь мне?

– Тебе верю, а твоему раскладу не очень.

– Тогда объясни … А впрочем, я уже обещала.

– Наши пути пересекались?

– С ним?! … Возможно. Даже скорее всего … Наш город умеет сближать людей. Прогуливаясь по центру в выходной, обязательно встретишь пару-тройку знакомых мордашек.

– А ещё жители этого славного города большие артисты. Они ловко разыгрывают веселье, но лучше всего на их лицах сидит маска грусти.

– Ты хочешь видеть мою весёлость?

– Буду признателен.

– Тогда я подарю тебе прощальный танец Хлои.

– Изумительно. Правда, у Лонга всё оканчивается свадебной мистерией.

– Наш режиссёр слишком современен для пасторального наива.

– Он женат?

– Двадцать семь лет. Двадцать из которых, по его же собственным словам, является последовательным женоненавистником… Но он профессионал и это спасает ситуацию.

Её сигарета плюхнулась на асфальт и зашипела. Дождь усилился. Редкие люди пересекали перрон в разных направлениях. Грузный дворник в потёртой спецовке громыхал переполненной урной, чертыхаясь на лопнувший по шву мусорный мешок. Раздался молодецкий смех, но тут же захлебнулся в дребезжащем кашле. В размытой дали сипнул локомотив, потом ещё … и ещё раз.

Я не заметил, как она начала танцевать. Тихо выскользнув из под моей руки, словно пресытившаяся ласками любовница, она расходилась кругами по воде и трепетала огненным пёрышком свечи, вилась лозою и окаменевала статуэткой античной подлинности, предлагала себя и, в тоже время, оставалась абсолютно неприступной. Танцевала не Диана. Мне представилось, что в эти гибкие формы облеклась сама идея нового столетия, раскрывающая в движениях (быстрых, но точных) его драматический замысел.

Люди, забывая про дождь, останавливались и смотрели на неё. Она же, казалось, не видела никого.

– Зачем ты остановил меня? Зачем увёл?

– Я подумал, что ты не выдержишь.

– Глупости. Я уже другая. Не та слезливая декаденточка с филфака, которой ты из самолюбования отпускал поэтические остроты: « сия черкотина пустая лишь отражение того …». Помнишь?

– Ещё тогда, у Андрея, я хотел поговорить с тобой о нашей первой, как говорили раньше, молодости, но ты уехала … Вру … У меня просто не получилось сказать первого нужного слова.

– Может и сейчас не стоит?

– Диана …

– Вадим, прости. Эта реплика из прошлого не имеет ничего общего с моим отношением к тебе. Мне холодно. Возьму такси.

– Не убегай так скоро. Заглянем в кафе?

– Я сделала свой выбор, Вадим. Он ждёт …

– Кто же он?

– Если бы знать … Прощай.

Я остался один на жёлтой парковой скамейке с массивными чугунными ножками в виде львиных лап. Огибая клумбу, Диана тряхнула влажными рыжими прядями и меня мгновенно укололо воспоминание о Лизе – сколь милой, столь и далёкой теперь.