Валдар Много-раз-рожденный. Семь эпох жизни

Затем начался долгий, утомительный марш по выжженной земле под безжалостным жаром палящего солнца мимо Хайфы и Кесарии вдоль побережья к Мертвой реке, о которой вы читали в своей истории. День за днем мы встречали и отражали непрерывные атаки отрядов, которые роились на наших флангах, пока 6 сентября мы не разбили лагерь у реки Расселины, примерно в 20 км к югу от Кесарии. Здесь мы получили известие, что Саладин во главе 300 тысяч человек, что более чем в 4 раза превосходило все крестоносные армии, ждет нас в 8 км отсюда. На следующий день, как только рассвело, мы выступили пятью дивизиями, не считая моего отряда, тамплиеры в авангарде, за ними бретонцы и анжуйцы, потом пуатьевины под командованием Ги де Лузиньяна, затем норманны и англичане со знаменем Львиного сердца, а на фланге сам Ричард и герцог Бургундский с лучшими рыцарями скакали взад-вперед вдоль линии, наблюдая за порядком марша.

В восемь часов мы увидели мусульманское войско, и еще до девяти началось сражение. Сначала атаковали нубийские лучники, которые осыпали нас градом стрел, а потом отбежали в сторону, чтобы дать возможность ударить тяжеловооруженным турецким конникам. Раз за разом они бросались на нас, но лишь для того, чтобы быть отброшенными назад железным фронтом госпитальеров. Почти до полудня по приказу Ричарда мы оставались в обороне, хотя рыцарь за рыцарем умоляли его позволить им сделать только одну атаку и рассеять назойливые орды, которые беспокоили нас, как туча мошек.

Но он упорно отказывался, отвечая только: «Рано, всем стоять», пока, наконец, двое госпитальеров, великий маршал ордена и доблестный английский рыцарь по имени Бодуэн де Кэрью, не в силах более выносить насмешки эскадрона турецкой конницы, который все это время скакал перед ними, высмеивая рыцарей и богохульствуя, не пристегнули копья и не бросились в самую их гущу. Каждый из них прорубил себе путь за счет веса человека и коня, а затем снова проскакал сквозь них.

Это было больше, чем смогла вынести сдерживаемая отвага их товарищей. Издав боевой клич, они бросили копья в упоры, вонзили шпоры в бока коней, проскакали сквозь остатки турецкого эскадрона и ударили в центр мусульманского фронта. Тогда король Ричард, видя, что с ним или без него решающий момент наступил, приказал трубить общую атаку и послал мне приказ присоединиться с моим отрядом к англичанам и норманнам и ударить во фланг.

Я повиновался и передал сообщение сэру Томасу де Во, возглавлявшему английских рыцарей, и обсудил с ним план действий. После этого мы, четыре тысячи всадников, проскакали галопом и обогнули левый фланг мусульман как раз в тот момент, когда большая колонна турецких копейщиков, закованных в броню с головы до ног, выехала из бреши во фланге и полетела на нас сплошной массой стали и меди, ощетинившись сверкающими наконечниками четырехметровых копий. Мы пропустили их, отклонившись в сторону, пока они не остановились, боясь уйти слишком далеко от основной армии.

Как только они встали, я крикнул своему отряду, и мы пошли на них, и когда мы ударили их во фланг, я услышал, как низкий боевой клич «Св. Георг и веселая Англия!» раскатывается с другой стороны от них. Земля задрожала от грохота тысяч лошадиных копыт, и чтобы избежать атаки закованных в латы английских рыцарей, турки дрогнули и устремились назад к основной армии. Я сразу же отвел своих викингов, и мы отпустили турок, зная, что скоро представится лучший шанс.

Ряды мусульман расступились, чтобы принять их, чуть-чуть раньше времени, и в этот момент судьба сражения была решена. Я крикнул своему отряду: — Приготовиться к атаке! — и взмахнул над головой щитом, наши копья опустились, и все конники одновременно бросились вперед. Голова моей колонны ударила во фланг точно в том месте, где линии были открыты. Мы врезались в них, как лавина прорывается сквозь деревья горной долины, их линия прогнулась внутрь, затем выгнулась наружу, а затем снова согнулась назад, на этот раз дальше, чем раньше.

Побросав копья в лямки, мы обрушились на них обнаженной сталью.

— Дорогу кресту! Вперед, к гробу Господню! Вперед, за святого Георгия и Англию, вперед! Бей их! Бей!

Крик прозвучал сзади громко и яростно, и я понял, что всей массой английские рыцари ворвались в образовавшуюся брешь. Мы каким-то образом выстроились в клин и топором, булавой и мечом рубили и прокладывали себе путь шаг за шагом, метр за метром сквозь ломающиеся ряды мусульман, и час за часом мы продолжали эту мрачную игру, кружась и атакуя все редеющие массы вокруг нас, пока битва не превратилась в разгром, а разгром в погоню. Мы рубили их верхом или гнали их между нашими сходящимися линиями безжалостной стали, пока берега реки Смерти не стали изрезаны ручьями крови, стекающей в удачно названный поток, и могучее войско, которое Саладин вывел против нас, не было разорвано на куски, и только темнота ночи спасла его остатки от уничтожения.

Это была последняя крупная битва, в которой армия Саладина сразилась против Львиного сердца и его крестоносцев. Десяток летописцев рассказал вам, как мы двинулись в Яффу, а после того как шесть недель драгоценного времени были потрачены впустую на постыдные пререкания, мы отправились оттуда в Аскалон и нашли его в руинах. Они рассказали вам также, как лживые французы дезертировали; как Конрад Монсерратский, самый подлый предатель из всех, поджал хвост и вернулся в Яффу; как герцог Бургундский отвел своих людей в Акко, потому что Ричард больше не давал ему денег взаймы; и как народ за народом все лживые друзья и вероломные союзники покинули нас, когда только Ричард со своими верными англичанами после многих месяцев сражений, голода и болезней наконец пробился обратно в Яффу, которую Саладин успел отвоевать; как крестоносцы штурмовали город одним яростным жестоким ударом и быстро выгнали из него мусульман.

На этом боевые действия закончились, и Третий крестовый поход завершился. Если бы не подлое предательство тех, кто нарушил свои клятвы и запятнал свои щиты вечным позором, то один этот поход навсегда сломил бы власть Саладина и вернул бы древнему Иерусалимскому царству былую мощь и славу. Однако, все средства, которые были израсходованы, вся сила и отвага, которая была потрачена, и вся храбрая кровь, пролитая на эти жаждущие пески, принесли, как вы знаете, только трехлетнее перемирие, узкую полоску береговой линии от Акко до Аскалона и свободу христианам посещать храм Гроба Господня.

Я исполнил свой древний обет и пророчество Софрония и совершил паломничество с Брендой, Иваром и добрым отцом Ансельмом в святой город и в храм Гроба Господня. Сам Ричард выехал вместе с нами, но на вершине последней гряды холмов, возвышающихся над городом, он остановился и, закрыв лицо руками, склонился к шее лошади и низким, срывающимся голосом громко прорыдал:

— О Иерусалим, теперь ты действительно беспомощен! Кто защитит тебя, когда Ричарда не будет? Я видел тебя в первый и последний раз, и я не войду в твои ворота как паломник, потому что я не могу войти в них как победитель [32] .

32

По условиям Яффского договора 1192 года, на три года объявлялось перемирие, Иерусалим оставался под исламским контролем, а взамен предоставлялась свобода для христианского паломничества.

С этими словами он осадил коня и поехал обратно один по дороге на Яффу. Мы никогда его больше не видели, потому что, когда наше паломничество закончилось и мы вернулись на побережье, мы узнали, что его снова поразила лихорадка и что он отплыл в Европу, где попал в темницу в замке одного из изменников, предавших и его и святое дело, и встретил смерть в неясной борьбе за ничтожное сокровище.

Что касается нас, то мы снова погрузились на ладьи и отправились обратно в Скандинавию, оставив на полях сражений в Сирии много наших доблестных викингов, но увозя с собой солидный груз сирийской добычи и сундуки, набитые золотом от выкупа. Но то, что мы завоевали славу и добычу, не имело для меня никакой ценности, потому что мы пробыли в море всего несколько дней, когда среди нас начали проявляться признаки смертельной восточной лихорадки, и на шестой день Бренда заболела ею.

От корабля к кораблю болезнь распространялась, как чума, да это и была чума. Затем начались проливные дожди и жестокие шторма, и каждое утро восходящее солнце показывало, что еще одна часть нашего флота пропала без вести, и, наконец, из шестидесяти отважных кораблей, отплывших из Иварсхейма, только три ладьи, разбитые бурями и волнами, пробились сквозь штормы Северного моря и остановились на берегу Иварсхейма.

Это было печальное и горькое возвращение домой, болезненный и скорбный конец такого благородного предприятия. Все, кроме Бренды и Ансельма Линдисфарнского, смотрели на меня как на виновника бедствия, постигшего Иварсхейм, как на призрака, вышедшего из теней неведомого, чтобы отвратить их от веры в старых богов и увести их лучших и храбрейших сыновей к страданиям и смерти.