Валенки
Шрифт:
Говорил он это вполне солидно, рассудительно (невеста поспешно скрылась на кухне), то есть настолько солидно и рассудительно, что этот мужик сразу понял, с кем имеет дело и что дело это серьезное, а смеяться тут совсем не к месту.
— Отдайте за меня Тамару, — такой фразой закончил жених, поскольку вспомнил, что кажется, именно так сватали сестру Лидию.
Тут распахнулась дверь и появилась гневная хозяйка.
— Егор, — сказала она, — поимей ты совесть! Люди тебя ждут, а ты рассиживаешься, глупство какое-то затеял.
Но Егор был мужик, по всему видать, не из
— Вот парень пришел, — сказал Егор, — нашу Тамару сватает. Хороший человек, хозяйство имеет. Работящий. Помнишь, как он у нас дрова колол?
Говоря это, Егор был серьезен, только в глазах у него черти прыгали.
— Это тебя на празднике-то наши дуралеи избили? — сострадательно сказала «свату»-жениху Тамарина мать. — Да неуж из-за нашей девки? Ай-я-яй! Слышишь ли, дочка! Ну-ка, выйди.
Вместо Тамары вышла бабка и заявила, шамкая:
— Полно тебе безделицу-то городить, Егор. Постыдись, ведь не маленькой. А ты, паренек, иди-ка отсюда вон, иди. Како тако сватовство? На смех, что ли? Так мы и за уши можем оттаскать. Экой жених выискался!
— Ну, погоди, мам, — остановил ее Егор. — Худого тут нет. Он не воровать пришел, а честно-благородно… Я б на такое не решился, ей-богу, а он вот… Это, знаете ли, смелость надо иметь, характер. Потому он мне нравится. А, Катерина? Хороший был бы зять, верно?
— О, Господи! — вздохнула Катерина и разразилась вдруг смехом. — О, Господи! — повторила она и залилась еще пуще.
И хозяин тоже засмеялся.
— Сколько тебе лет, жених? — спросил он.
— Семнадцать, — рассердился Федя. — Вы что, сами не видите?
Ну, семнадцати ему еще не было, годик прибавил.
— А полно, полно, паренек, — зашамкала старуха. — Поди домой, поди. Ишь, что он надумал!
Выручил Тамарин братишка: он выбежал из кухни и, чего-то требуя, потащил бабку сзади за подол цветастой юбки и захныкал. Бабка ушла.
— А ведь я о тебе, парень, кое-что слышал, — вспомнил Егор. — Кто-то мне рассказывал. Ты ведь из Пятин… А как там у вас Серега Караулов?
— Дядь Сергей не вернулся с войны. Убили.
— М-да… Хороший был кузнец. Гуляли мы с ним, бывало, вместе в парнях. Однова подрались даже, забыл из-за чего. Но я не в обиду, нет. Я его уважал. А Семен Мотовилин что?
— Убили.
— А Пряжин Васюха?
— Тоже убитый.
— Прям хоть не спрашивай ни о ком… Ну, а Бачурин Алексей?
Федя остро глянул на Егора и сказал после паузы:
— Пропал без вести… Это мой отец.
— Э, да ты вон чей — Бачуриных! — словно обрадовался Егор. — Как же, знавал, знавал я и отца твоего, и мать. Что ж, из хорошей семьи, значит… Ну-ка, жена, собирай на стол. Гость пришел, а мы не угощаем. Там, — он кивнул на окно, — без меня обойдутся.
Отвечая на его вопросы, Федя рассказал, какой работой заняты в колхозе, сколько выдали в прошлом году на трудодни, сколько ожидают в нынешнем, удоисты ли коровы, как с рабочими лошадьми…
Тамара, пылая лицом, внесла и брякнула на стол ковригу хлеба: вот, мол, тебе, женишок,
подавися. Еще угощать тебя! Больно надо.Егор, прижимая ковригу к груди, стал отрезать ломти.
Федя, может не совсем кстати, сказал, что недавно покрыл крышу новой соломой, но что-то не нравится, на будущий год сам же нащепает дранки и сделает новую — драночная крыша гораздо лучше соломенной.
— Самостоятельный парень, — сказал жене и матери Егор, кивнув на гостя. — Ему б не нашу соплюху, а хорошую девку в жены. Так что спасибо за честь, Федор Алексеич, — заключил он, — а молода наша невеста, только-только исполнилось шестнадцать. Жениться тебе, пожалуй, и вправду надо, только не на нашей…
Жених встал, несколько секунд стоял, набычившись, потом спросил:
— Можно, я с Тамарой поговорю? С глазу на глаз.
— Да нечего тут толковать, — сказала из кухни старуха и вздохнула.
— Мала еще наша девка, пусть подрастет, — вздохнула и мать, и опять засмеялась.
— Тогда я пойду.
Федя, обиженный, направился к двери.
— Тамара! — позвал отец. — Проводи жениха.
Гость подождал на крыльце: и впрямь не выйдет ли?
Не вышла. Значит, это они так пошутили. Он уже взялся за велосипед, когда услышал сзади скрип двери и легкие шаги. Тамара подошла, сказала, сильно волнуясь, но очень строго:
— Ты что, сумасшедший? У тебя, наверно, не все дома?
— Почему?
— Кто же так делает-то? На смех, что ли?
— А как надо?
— Не знаю как, а не так…
— Иначе не получается, — сказал Федя, сознавая, что сейчас она уйдет. — Скучаю я без тебя.
— Чего это вдруг? — она смутилась и засмеялась.
— Сама знаешь… А сюда приезжать — ваши меня бьют.
Она глянула вдоль улицы, пожала плечами и пошла к крыльцу.
— Я все равно на тебе женюсь! — крикнул он ей вслед.
На обратном пути вел велосипед, как лошадку в поводу. Просто забыл о нем. И не заметил, как прошел Баулино, Верхнюю Луду…
И вот теперь уже, когда он дорогой по-хозяйски размышлял о доме и о своей будущей жизни, чинно и степенно пришла к нему очень дельная мысль (будто подсказал кто-то со стороны!): не надо делать стируху в огороде, а самое место ей — в подполе. Если там сложить печку да вмазать котел… Котла нет, но можно вместо него приспособить ведро. Сделать каток… Чего его делать — Степан Гаранин свой предлагал!.. Дым из подпола направлять в трубу большой печи: никакому уполномоченному или милиционеру в голову не придет по этому дыму догадаться, что в доме валяют валенки.
Да, именно так следует устроить себе стируху. Это же как удобно-то! Не надо после работы идти мокрым по улице. Вылез из подпола — и сразу ложись спать.
Уже возле своей деревни остановил Федю пастух — стадо паслось неподалеку. На это лето в пастухи подрядился старичок Ван Ваныч, смирный, приветливый со всеми, умевший плести великолепные кнуты — они хлопали так оглушительно, будто это выстрелы из ружья. Вся пятинская ребятня ходила теперь с кнутами и хлопала, пугая кур и гусей. Ван Ванычу скучно, вот и остановил Федю.