Валентин Катаев
Шрифт:
— А Колчак — это тебе не современное?
— В прошлом году было современно, а теперь несовременно. Теперь надо про польскую войну писать. Не пойдет.
Год спустя Ниагаров посмотрел в упор на редактора и процедил сквозь зубы:
Птичка польская не знает Ни заботы, ни труда. Хлопотливо не…— Не пойдет!
— Позвольте. Там дальше…
— Знаю, знаю! И «солнце» не пойдет, и «красное» не пойдет, и «взойдет» тоже не пойдет. Ничего не пойдет. Несовременно.
— А Польша?
— Устарело. О нэпе теперь писать надо. Закрывайте in собой дверь!
—
— Не пойдет.
— Почему?
— Потому что нет идеологии.
— А солнце красное, которое взойдет, — это вам не идеология?
— Использовано. Кроме того, у вас там сказано, что II гичка встрепенется и поет. А что она поет — неизвестно. Может быть, что-нибудь контрреволюционное? До свидания. Закрывайте за со…
За дверью послышался печальный голос Ниагарова:
— Обратите внимание:
Солнце красное взойдет. Птичка гласу бога внемлет. Встрепенется и поет: «Это есть наш пос-лед-ний И ре-ши-тель-ный бой…»5. Ниагаров-журналист
В первом этаже редактор сказал Ниагарову:
— Товарищ Ниагаров! вы не человек, а вихрь. В двух словах — гоните сочный, выпуклый, яркий и незабываемый очерк из жизни моряков. Наша газета «Лево на борт» щедро заплатит вам. Можете? Когда будет готово?
— Через десять…
— Ну, это долго.
— Через пять.
— Ниагаров, пять дней — это слишком долго!
— Чудак, вы говорите — дней, а я говорю — минут.
Хе-хе! Где у вас тут ближайшая машинистка? Вот эта блондинка? Благодарю вас. Мадемуазель, вы свободны? Заняты? Ерунда! Ведомости подождут. Пишите…
Через пять минут Ниагаров загнал редактора в правый угол.
— Ну-с! Прошу убедиться. Слушай: «Митька стоял на вахте. Вахта была в общем паршивенькая, однако, выкрашенная свежей масляной краской, она производила приятное впечатление. Мертвая зыбь свистела в снастях среднего компаса. Большой красивый румб блистал на солнце медными частями. Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах и весело крикнул: «Кубрик!» Это звонкое и колоритное морское восклицание как нельзя больше соответствовало переживаемому моменту. Дело в том, что жалованья не платили третий месяц, а райкомвод спал. Ау, райкомвод, проснись! Не мешало бы райкомводу завязать себе на память несколько морских узлов в час!» Все.
Редактор лежал без чувств.
Ниагаров сунул ему рукопись в карман.
— Вот чудак! Не выдержал выпуклости старого пирата Ниагарова. Плачешь, старик? В море захотелось? Ну, плачь, плачь. За деньгами приду позже. У меня еще вагон дел.
Во втором этаже Ниагаров сказал редактору:
— Что у вас тут? Газета «Рабочий химик»? Ладно. Я знаю, что тебе надо. Тебе надо, чтобы было ярко, выпукло, сочно и из быта химиков. Через пять минут. Где у вас тут машинистки? Что? Ведомости пишут?.. Пишите, мадам!.. Вот, готово. Ну-с, старина, слушай: «Старый химический волк Митя закурил коротенькую реторту и, подбросив в камин немного нитроглицерину, сказал: «Так что, ребята, дело — азот». — «Известно, форменные спирохеты, — подтвердили ребята, вытирая честные, изъеденные суперфосфатом руки об спецодежду, которую завком обещал выдать еще в августе, а теперь декабрь… и тянут. — Не мешало бы кое-кому и всыпать нафталинy». Ну как тебе это нравится? Что, даже слезы на глаза навернулись? То-то! Ниагаров, брат, знает, как и что. Ну, приди в себя, за деньгами загляну позже. У меня еще уйми работы, побегу к железнодорожникам.
— Где у вас тут машинистка? Здравствуйте,
барышня… Готово? Мерси… Ну, слушай: «Старый железнодорожный волк открыл семафор и вошел в тендер, где ютились его честная, несмотря на ее многочисленность, семья. Посреди комнатки, оклеенной портретами вождей железнодорожного пролетариата, весело потрескивая, горела букса. «Умаялся я, Октябрина», — сказал Митрий жене. «И то. Май Петрович, и как не умаяться! Чай, до сих нор спецодежды не выдали?» — «Не выдали, Октябрина, ох, не выдали. А я, глядь, свои буфера сносил совсем». Где-то далеко за водокачкой грустно гудел шлагбаум. По шпалам шел местный П-42».Вдалеке в голову Ниагарова били склянки. Этажей было пять, а Ниагаров летел с самого верхнего. А вы говорите — профессиональная печать!
6. Ниагаров-производственник
Небезызвестный Ниагаров, потомственный и почетный спец, помощник директора мебельной фабрики «Даешь стулья», сделал эффектную паузу и продолжал бархатным баритоном:
— Итак, милостивые государи, милостивые государыни. граждане и, я бы сказал, товарищи! Обрисовав в ярких красках основные задачи нашего сегодняшнего производственного совещания, я хотел бы остановиться на вопросах, непосредственно связанных с самим производством стульев, столов, гарнитуров и прочих предметов, являющихся основным и перманентным элементом нашей, так сказать, альма-матер.
— Вот так здорово завинтил! — раздался робкий возглас из задних рядов.
Ниагаров строго постучал автоматической ручкой по столу и продолжал:
— Именно-с, альма-матер… И нечего хихикать! Каждый образованный человек должен знать, что это значит. А если вы, товарищ из седьмого ряда, мало интеллигентны и интеллектуально консервативны, можете покинуть аудиторию. Да-с! Итак, господа, поменьше слов, побольше дела. Перед нами стоит сложная и ответственная задача — удешевить свое производство и вытеснить с рынка частную мебель, но, прежде чем подойти к вопросу вплотную, мы должны бросить ретроспективный взгляд на все этапы, пройденные мебельным производством за последние двести-триста лет. Гм… В своем поступательном движении эволюция мебельного производства эпохи Ренессанса была тесно связана с живописными школами того времени. Это может показаться парадоксальным, но си нон э вэро, э бэн травато, как говорили великие знатоки мебели, древние римляне…
Среди рабочих начался шум. Раздались голоса:
— Да ты нам баки не забивай древними римлянами!
— Ближе к делу!
— Ты лучше скажи, как лучше стулья делать — на шпульках или на гвоздях?
Ниагаров обиделся.
— Господа, попрошу не шуметь! Разрешите мне, как незаменимому спецу, осветить мебельный вопрос в широком масштабе, в аспекте мировой истории, при ярком свете беспощадного анализа фактов, которые по своей эквивалентно…
— Довольно!
— Заткни фонтан!
— Что ты нам тычешь в глаза аспектом да эквивалентом? Ты нам лучше про мебель говори. Как ее подешевле да получше сделать?
Ниагаров слегка побледнел.
— Вы хотите, чтобы я говорил непосредственно про мебель? Хорошо. Я буду говорить про мебель. Возьмем, например, господа, стул. Из чего состоит стул? Стул состоит из четырех ног, спинки и сиденья… Гм… да… Гм… Ни первый взгляд — просто. Но, господа, то есть товарищи… Возьмем простой стул и бросим на него ретроспективный взгляд в ракурсе конкретизированного и перманентного производства…
Аудитория, ломая на своем пути скамьи, с воем ринулись на Ниагарова. Ниагаров ловко увернулся от летящей в него галоши и юркнул в боковую дверь.
— Беда с этими спецами! — со вздохом говорили рабочие. — Ты ему про стулья, а он тебе про ретроспективный!
На другой день Ниагаров уже выступал на другом производственном совещании.
Полузакрыв глаза и изящно помахивая автоматической ручкой, он вдохновенно говорил о производстве автомобиля под углом перманентно изменяющейся ситуации исторических событий, с точки зрения ретроспективного анализа мирового империализма.