Валентин Распутин
Шрифт:
Будьте здоровы, это самое главное.
В. Распутин».
Валентин не забывал о их тёплом внимании к нему — об этом можно судить по его записке (без даты, но, вероятно, последней перед их отъездом), хранящейся в архиве:
«Спасибо за Вашу книжку, Раиса Давыдовна. И не в ответ — хотелось сделать это раньше, но Вы опередили — посылаю свою.
Сердечно Ваш В. Распутин».
С повестью «Живи и помни» связано ещё одно письмо молодого писателя, на этот раз редактору издательства «Современник», где произведение вышло в свет отдельной книгой летом 1975 года. Валентин получил весточку и авторский экземпляр книги от Георгия Самсоновича Брейтбурга. Этот старейший сотрудник издательства был знаком со многими видными литераторами страны. Возможно, именно он свёл талантливого сибиряка с литературоведом и критиком Борисом Леонтьевичем Сучковым. Признанный знаток немецкой классики, Б. Сучков посвятил свои исследовательские работы творчеству Э. М. Ремарка,
К сожалению, Борис Леонтьевич не увидел отечественного и зарубежного издания повести «Живи и помни». 2 декабря 1974 года он скончался.
Но приведём письмо Распутина Г. Брейтбургу:
«Дорогой Георгий Самсонович!
Приехав на день с Байкала, где я летом живу, я нашёл в Иркутске и письмо Ваше, и книгу, которым был очень и очень рад, потому что не надеялся так скоро эту книгу увидеть. И тем более не надеялся увидеть её со словами Бориса Леонтьевича, я считал, что он не успел написать предисловие. Теперь я уже не могу поблагодарить его, примите, пожалуйста, мою искреннюю и сердечную благодарность Вы, Георгий Самсонович. Вы тоже в немалой степени причастны к появлению этой книги и не только как член редколлегии этой серии, но и как человек, относящийся, очевидно, к моей работе с доверием и благожелательностью.
Борис Леонтьевич для меня сделал очень многое. Я не был с ним близко знаком, но недолгие разговоры у нас были, и я их хорошо помню. При всей склоняемости моего имени (чаще всего в интересах литературной политики) я о себе как о писателе мнения не весьма высокого, поскольку не только пишу, но и читаю и знаю, что такое хорошие книги. Поддержка Б. Л. — и в разговорах со мной, и в его высказываниях — мне немало помогла преодолеть (или преодолевать) некую свою скованность при работе; уж кто-кто, а он-то занимался в литературе делами вечными, и ему можно было доверять. И в том, что меня сейчас стали переводить, я вижу его благословляющую руку: дважды, по крайней мере, мне говорили о его рекомендации.
К несчастью нашему, такие люди смертны раньше других. Ещё раз спасибо, Георгий Самсонович. Для меня эта книга — и радость, и честь, которой я, возможно, не достоин.
Буду в Москве, постараюсь повидать Вас. Всего Вам самого наилучшего.
Ваш В. Распутин. 12 июля 1975 г.».
Глава девятая
СЛЕД В ЖИЗНИ МНОГИХ
За что его любили
Сборников воспоминаний о Валентине Распутине пока нет. Какие-то чёрточки его характера, особенности в поведении названы в статьях, очерках, корреспонденциях, посвящённых писателю, но подробных и цельных мемуаров ещё не появлялось. Однако короткие свидетельства разных людей, сведённые вместе, всё же дают представление о личности Распутина.
Поэт и прозаик Александр Щербаков, с которым Валентин общался, живя в Красноярске, писал:
«В 1974 году в Иркутске проходил семинар молодых писателей. Среди красноярских „семинаристов“ были мы с Анатолием Третьяковым, уже не слишком молодые пииты. А Валентин Григорьевич, почти наш ровесник, которого мы по привычке называли Валей, вместе с Евгением Носовым и Виктором Астафьевым руководил семинаром прозы. Но, лишённый всякого зазнайства и высокомерия, он в перерывах не раз подходил к нам, беседовал, а однажды пригласил к себе пообедать. И вот там, в его квартире с окнами на Ангару, мы под великолепные щи, поданные его доброй женой Светланой, и под рюмочку, предложенную Валей (сам он отказался „принять“, сославшись на бремя семинара), обстоятельно поговорили о жизни и литературе, в том числе красноярской. А на прощанье, естественно, оставили хозяину образцы своих шедевров. Не знаю, чем одарил Анатоль, а я передал краткую повесть „Поют полозья по Руси“. Валентин откликнулся на неё письмом, сдержанно похвалил, но посоветовал поискать „второй план“. Я прислушался, и повесть эта потом появлялась в московских журналах и моих книжках».
Александр Щербаков рассказал и о теплоте отношений Валентина с ровесниками — сотрудниками красноярской молодёжной газеты:
«Вообще красноярцы должны знать, что Валентин Распутин любил и всегда помнил наш город, наш край. У него здесь было (да и осталось) много друзей и приятелей, читателей и верных почитателей. К примеру, мне довелось
когда-то поработать в книжном издательстве, куда перекочевали бывшие сотрудницы молодёжной газеты. Так они не иначе как только с обожанием говорили о своём Вале, следили за каждым его шагом. Особенно преданной оставалась ему Маргарита Ивановна Николаева. Она до конца дней переписывалась с ним, отзывалась в печати на все его книги и крупные публикации. И он отвечал ей тем же, писал письма, высылал книги, журналы. И когда она ушла „с этого света“, при встрече со мной расспрашивал о подробностях её ухода».Впрочем, и сам Распутин пронёс через годы дружеское чувство к своим коллегам из Красноярска. Это видно из его посланий Владимиру Зыкову:
«Прочитал я твоё письмо, и захотелось в Красноярск, захотелось собраться старыми „комсомольцами“, посидеть за рюмкой или даже без рюмки и говорить, говорить… Вспоминать чудачества, жалеть, что были мы осторожными и скупыми в отношениях друг с другом — а время-то ведь было самое золотое. Оно, очевидно, не так сложно и в Красноярск попасть, да всё как-то недосуг. Сейчас вот пишу тебе из своей родной деревни, а это от Иркутска 400 км.
Всё-таки в этом году (разбередил ты меня) я собираюсь показаться дня на два, на три в Красноярске.
У „Комсомольца“ был недавно, слышал я, юбилей. Ко мне в начале января подходил какой-то парень из редакции (он, видимо, учится заочно на журналистике у нас [14] ) и сказал, что редакция пришлёт просьбу что-нибудь сказать в юбилейном номере. Но от редакции я ничего не дождался — там и народ-то, наверно, сплошь новый, — а присылать самостоятельно свои воспоминания и поздравления я не посмел. Да дело не в этом, конечно, а вот очутиться там было бы здорово. Приди приглашение, я бы, пожалуй, не сдержался: чтобы посидеть с вами, посмеяться с Аидой и Таней, в тёмном уголке шлёпнуть с Капусто лишнюю рюмку. Ну да не уйдёт. Пусть только подольше живёт Капусто. 26 января 1975 года».
14
То есть на отделении журналистики Иркутского государственного университета.
Ещё во время работы в Красноярске тридцатилетний Распутин завёл разговор о вере с Владимиром Зыковым. Позже коллега Валентина писал:
«В наше молодое безбожное время мы не очень-то часто вспоминали Господа. И сейчас мне припомнилось, как в самом начале семидесятых я разговаривал в Красноярске с Валентином, не так давно отъехавшим от нас обратно в родной Иркутск, о Божьем Слове. Он поведал мне о своих долгих беседах с православным иркутским епископом, умнейшим, по его словам, человеком, достойным всяческого уважения. Для меня, проработавшего перед этим пять лет на строительстве Красноярской ГЭС, „в нашей буче, боевой, кипучей“, в знаменательные годы перекрытия Енисея и пуска первых агрегатов, епископы казались по меньшей мере инопланетянами. И такой разговор „о духовном“ был у меня первым в жизни. Тогда, наверное, больше из любопытства или из-за впервые пробудившегося интереса к „неведомому“ я попросил Валентина „достать“ мне Библию, не запрещённую, но абсолютно недоступную для простого народа (позднее я не смог купить её даже в тогдашнем Загорске, Сергиевом Посаде, центре русского православия, куда специально ездил из Москвы познакомиться с Троице-Сергиевой лаврой). Распутин пообещал посодействовать».
Зыков не сообщает, «посодействовал» ли ему Валентин Григорьевич. Но известно, что сам писатель начал приобщаться к вере уже в семидесятых годах. Мы можем судить об этом по отрывку из его очерка, опубликованного в книге о замечательной женщине, видном общественном деятеле Нине Васильевне Поповой [15] . С семьёй Нины Васильевны Распутин дружил многие годы. В тёплом рассказе о Поповой писатель и припомнил, как вместе с её дочерью, кинорежиссёром Ренитой Григорьевой, другими спутниками ездил на Поле Куликово и в Елец, где в год 600-летия знаменитой битвы принял крещение.
15
Голубь мира Нины Поповой. М., 2010.
Валентин Григорьевич с трепетным чувством поведал о том, что хранится в душе как сокровенное желание и может быть высказано только в особые минуты. Тут и слова-то приходят сами собой, не требуя писательской огранки:
«В 1978 году мы (с Р. Григорьевой, В. Крупиным и др. — А. Р.) поехали в Елец через Оптину пустынь и Куликово поле. Помню, поразила тогда бедность и даже разрушения, которые мы увидели в Оптиной пустыни. Казалось, что это уже поднять невозможно, что нельзя уже ничего возродить. После этого, при тяжёлой погоде и тяжёлом настроении, поехали на Куликово поле. Подъезжаем к Полю уже вечером и вдруг видим растянутый на щитах плакат „Да здравствует Святая Русь!“. После всего, что мы видели в Оптиной, — „Да здравствует Святая Русь!“. И вдруг разлилось удивительное сияние. Была мрачная погода и вдруг такое солнце разлилось. Такой свет вокруг. Это было как Преображение. Это был Знак: ничего, всё ещё вернётся. Ничего напрасно не бывает.