Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады

Дедушка с охотой кивнул:

– Конечно… Спой нам, детка.

– Я из Золушки спою, ладно? – Тут она с восхищением вспомнила артистичное исполнение Валеры и неуверенно спросила: – Только обычным голосом спеть или дрожащим?

Взрослые засмеялись и с таким же удовольствием, как до того Валеру, теперь слушали Женю.

– Встаньте, дети, встаньте в круг, встаньте в круг… – заливалась сестра. А когда закончила и поклонилась, взрослые зааплодировали.

Почему-то это задело. Разве они спели одинаково? Валера относился к домашним концертам, как к соревнованию. А раз он спел намного лучше, равное внимание казалось неправильным, несправедливым. Мальчик не до конца понимал, что взрослые не столько хвалили, сколько радовались творческим порывам детей, не пытаясь распределить по местам или выставить оценки.

Как-то в пятьдесят третьем году, в воскресенье, Ободзинские праздновали Восьмое марта. Праздновали у тети Оли. Только у нее была собственная кухня в четыре квадрата. Стол накрыли скромно: селедка да картошка, но это не омрачало праздник. Наоборот, шутили:

– Это вам не при румынах, дверь на ночь колбасой завязывать.

За столом говорили полунамеками: о незаслуженно репрессированных родственниках, о тихой ненависти к вождю пролетариата. Валере показалось, что празднуют не Восьмое марта, а недавнюю смерть вождя. Он уловил общее настроение по улыбкам, дружеским подмигиваниям и сияющим глазам, но на прямые вопросы взрослые не ответили. Валера понял: не обо всем можно говорить и нужно уметь хранить секреты.

У него тоже был секрет. Пока еще секрет… который скоро превратится в нагоняй от отца. Валера взял школьный ранец, вышел в большой овальный двор и с тоской посмотрел на цветущее каштановое дерево.

Сзади незаметно подошла Таня. Видно, увидела в окно, как брат скучает.

– Ты чего грустный, Валерка?

Она смотрела с искренним участием, и признание вырвалось само:

– Да я вот все думаю… Двойку схлопотал. – Валера кивнул на ранец, что висел на плече. – Батя узнает, покажет.

– Пойдем! – скомандовала она брату.

Скрывшись от глаз на лестнице, Таня поставила Валеру возле дверей «на шухере», а сама присела на ступеньку, разложив дневник на коленях. Аккуратно стерла двойку, вывела цифру три и показала работу.

– Ух ты! Ну-у, Таня, – протянул Валера. – Талант. И не подкопаешься. Недаром, что ты школу закончила!

Он воспрял духом, и они, довольные удавшейся авантюрой, вернулись за праздничный стол.

Войдя в комнату, Валера застал папу с Женей за беседой. Папа был, как обычно, в шутливом расположении духа и донимал Женю, чтоб та танцевала.

– Ну что, племянница, как дела? – игриво приподнимал он бровь, глядя на Женю, словно задумал чего.

– Все в порядке, – шутливо, но с достоинством отвечала девочка.

– А, ну станцуй нам нашу польку!

Судя по всему, Владимир Иванович просил ее уже давно, на что Женечка неуверенно отнекивалась и повторяла:

– Ну что я буду танцевать?!

Валера с Таней тут же поддержали:

– Станцуй, Женя!

Однако и совместная просьба не помогла.

– А я тебе рубль дам! Хочешь заработать? – вдруг предложил Владимир Иванович, чем окончательно убедил.

Женя знала: рубль – это пять пломбиров. А если два? Десять!

Вчера дедушке выплатили зарплату, и он одарил внуков – дал всем по рублю. Она оглянулась на хрустальную вазочку, где лежал дедушкин подарок, и радостно кивнула, зардевшись:

– Ну, рубль, как понимаете, хочу!

Владимир Иванович запел:

– Танцуй, танцуй. Выкруцай, выкруцай!

Таня с Валерой стали хлопать в ритм. И Женя закружилась в танце.

Она по-настоящему старалась, чередуя па польки. Полушаг с воздушным подскоком, приземление на полупальцы. Девочка следила, чтобы при переступаниях каблучки не касались пола. Губы беззвучно отсчитывали такт. Первая позиция, третья, шестая. На месте, с продвижением вперед, в повороте. Закончив танец, смущенно поклонилась.

Под аплодисменты семьи Валерин папа вручил племяннице рубль. И она счастливая понеслась к вазочке, но прежнего в ней не обнаружила.

– А где рубль! – разочарованно ахнула она. И тут только поняла, что ее разыграли. И никакого рубля у дяди-то и не было, а подарил он ей тот самый, ее рубль, который был прежде подарен ей дедушкой. Огорченная, Женечка села на стул.

– А я, как дурочка, танцевала…

Тетя Оля подбодрила дочку:

– Ну что ты? Володю не знаешь?

Валера все ждал, что папа признается, что пошутил зря. Вытащит из кармана другой рубль и подарит Жене. Но папа так и не вынул ничего из кармана, а вернулся с дядей Витей к столу. Тогда Валера сам попытался отвлечь сестру:

– Представляешь, каково мне? Каждый день такое надувалово!

– Танцуешь? – сложила губы трубочкой Женя.

Валера засмеялся:

– Еще и пою! И на барабанах играю: стучу крышками по кастрюлям!

Тут их позвала тетя Оля:

– Возвращаемся к столу! Пьем чай!

Пока рассаживались, Женя шепнула Валере:

– Я не буду обижаться. Он мой дядя. Вот был бы кто другой, – она нахмурилась, – обязательно обиделась бы.

После, когда папа, мама и он возвращались домой, Валера не удержался и спросил:

– Пап? А тебе не показалось, что Женя огорчилась?

– Валерик, в нашей жизни ухо востро держать надо, – добродушно улыбался папа.

– Ну ты мог… другой рубль ей подарить. Ты же обещал…

Отец остановился и, наклонившись к лицу сына, поучающе поднял указательный палец вверх:

– Никогда не иди на поводу у женщин! Когда ты непредсказуем, ты главный.

– Ох, смотри какой еще главарь нашелся, – захихикала Женя, игриво одернув отца за рукав.

А Валерик подумал, что зря позволил Тане помочь с двойкой. Получается, если Таня уладила проблему, а не он сам, то это не по-мужски? Решено. Больше просить о помощи не будет.

Однако история с двойкой повторилась. И, вспомнив данное себе обещание, Валера исправил ее в дневнике сам. Так, вместо того, чтобы решать проблемы, он стал от них уходить. К домашним заданиям теперь относился прохладно: если поставят двойку, всегда можно стереть. Постепенно интерес к учебе терялся. Четверки и пятерки в школьном журнале исчезали. В классе ругали, грозились вызвать родителей, и он начал прогуливать уроки.

Когда отца наконец вызвали в школу, тот схватился за ремень, но скоро отступился. И перейдя в восьмидесятую школу, Валера взял себе в привычку прогуливать. Во время прогулов он знакомился с затейливыми парнями старше него, которые острили, паясничали и дрались. И хотя он тянулся к искусству, музыке, мог бы получить музыкальное образование, но неизведанное манило больше.

У Валеры появилась новая жизнь: бездумная, вольная, опасная. Нет! Здесь, в портовом городе, главное талант и удача. Он видел, как фарцовщики за день могли «сделать кассу», равную трем зарплатам бабушки Домны. Как парни, вовсе не закончившие школу, пижонили заокеанскими шмотками на набережной. Как легко парень с гитарой мог увести красивую девчонку у самого обстоятельного отличника.

И однажды задумался всерьез. В один из дней семья в очередной раз собралась у бабушки Мани. Тринадцатилетний Валера скучал. Он утратил интерес к семейным посиделкам. Тянуло гулять, а не отвечать на ехидные шуточки взрослых. Он вяло огрызался, когда Мария Николаевна сказала: