Валька

Не доходя двух кварталов до крайнего, у самой городской черты, пляжа строился новый отель. Строился споро, и, судя по виду и интенсивности работ, строители хотели закончить работы к предстоящему туристскому сезону. У Гусева по поводу этого отеля давно были планы.

Он быстро нашел заведующего строительством, и от него узнал телефон и даже адрес хозяев. Офис находился в соседнем городе. Гусев сел на троллейбус, идущий вдоль берега. Мотор троллейбуса завыл, как овчарка, которой приснилось, что хозяин наступил ей на лапу, и через час Гусев в нужный ему город прибыл.

Попасть на прием к хозяевам не составило труда. Гусев умел располагать к себе деловых людей, знал многое о строительстве, разбирался в финансировании. В светлом, солнечном кабинете с видом на море сидел под портретом известного композитора Михаила Глинки молодой коренастый швед с вежливым лицом и детскими глазами, один из партнеров, свободно говорящий и понимающий по-русски. Он оценил деловитость Гусева и опыт, который чувствовался во всем, что говорил Гусев о финансировании подобных проектов, и выслушал доводы визитера внимательно. Гусев объяснил, сколько инспектор может запросить в виде взятки, и к чему может придраться, и указал на некоторые лазейки, которые могли бы помочь договориться с налоговой. И швед поверил. Гусев сказал, что если его возьмут в долю, он сможет единолично устранить все неувязки, произвести некоторые переделки, и успокоить инспектора – в смысле, добиться уменьшения размера взятки. Швед позвонил, и второй партнер, небритый широкоплечий сибиряк с уголовным лицом и татуировкой на шее, прибыл в офис через десять минут. Гусев, заручившись поддержкой шведа, объяснил суть дела сибиряку. Сибиряк смотрел на Гусева свирепо, недоверчиво, но все-таки склонен был согласиться с доводами. По видеофону связались с третьим партнером – евреем из Марокко. У него оказалась внешность человека, высоко поднявшегося в криминальном мире. Русского языка он не знал, и швед говорил с ним по-английски, а потом переводил сибиряку и Гусеву. Изложили суть дела. Еврей поинтересовался, что за человек Гусев. Гусев честно сказал, что недавно отсидел в тюрьме, и теперь ищет случая проявить свои коммерческие и организаторские способности. Швед, переводя, сделал удивленное лицо, но голос марокканского еврея потеплел, а сибиряк начал улыбаться – двое из троих, Гусев понял, что не ошибся, сыграл правильно. Еврей даже заметил, поправляя роскошный галстук, что лучшие люди в истории, бывало, сидели в тюрьме – к примеру, Сервантес, и, кстати, Достоевский. Сибиряк, желая показать, что он тоже эрудированный, добавил – «Или вот маркиз де Сад» – чем рассмешил шведа, и швед тоже потеплел.

– Пятьдесят тысяч? – полувопросительно сказал швед. Еврей на экране видеофона кивнул, сибиряк пожал широкими плечами и тоже кивнул.

– Поясните, – попросил Гусев.

– Вы вкладываете пятьдесят тысяч, – начал пояснять швед. – За это мы передаем в ваше распоряжение весь верхний этаж. Вместе с крышей. На два сезона. И вы гарантируете, что инспектор возьмет не более чем…

– Пятьдесят тысяч в какой валюте?

– В фунтах стерлингах.

– А в межсезонье?

– Не думаю, что вы сможете задействовать крышу в межсезонье.

– Я не об этом спрашиваю.

Швед поглядел в видеофон, и марокканский еврей кивнул. Швед перевел взгляд на сибиряка. Тот наморщил лоб, грозно задышал через нос, сделал над собой усилие, и тоже кивнул.

– Хорошо, межсезонье тоже ваше, – сказал швед, мигая детскими глазами.

Гусев прикинул. Пятьдесят тысяч фунтов стерлингов – за один сезон … можно окупить, если очень постараться. Даже за две трети сезона. Окупить полностью. Таким образом все прибыли со следующего сезона и межсезонья – его.

Договорились, что деньги Гусев принесет завтра. Обменялись телефонными номерами.

Гусев пошел сперва к морю, чтобы те, кто мог за ним следить из окна, не подумали, что он ездит на троллейбусе. Пройдя несколько километров вдоль берега, он по проселочной дороге, идущей круто вверх, дошел до междугородного шоссе, и еще полтора часа шагал до следующего городка, в котором была остановка троллейбуса.

Он набрал номер Землемера. Тот отозвался сразу и сказал, что через два часа будет в кафе у самой старой гостиницы города, на набережной, и будет рад видеть Гусева.

Гусев вышел на конечной остановке.

Тут же рядом стоял, готовый к отбытию, троллейбус, идущий в обратном направлении. Гусев остановился. Можно: забрать Вальку, сесть в такой же троллейбус, они часто ходят, и через два с небольшим часа быть в аэропорту. И вылететь в столицу. И начать все с нуля. Можно и без Вальки, кстати говоря. Жила без Гусева Валька, и еще проживет. А город этот у моря, с его хибарками, трущобами, отелями, и провинциальной набережной Гусеву основательно надоел. Столица – совсем другое дело. В столице круглые сутки горят огни, ходят по улицам веселые беззаботные люди, и всё возможно. Гусев еще немного посмотрел на открытую пригласительно дверь троллейбуса, круто повернулся, и пошагал в сторону набережной. Можно было сесть на городской, внутренний троллейбус, было бы быстрее, но Гусеву хотелось пройтись.

На полпути к набережной ему попался недавно открывшийся бар. Странно – бар на отшибе, а открыт в межсезонье. Гусев подумал, что можно зайти в этот бар, выпить, поговорить с посетителями, еще выпить, подраться, испортить костюм, и не идти к Землемеру. А идти домой, в каморку, и просить у Вальки прощения. За что он ее по роже ляпнул? Ну, болтает себе – и пусть болтает. Ну, поет скрипуче, подумаешь! Не каждый день ведь она поет. Можно и потерпеть. Ну, раздражает своей тупостью и чрезмерной исполнительностью. Недавно попросил ее купить ему бритву Жилетт, так она ее по всему городу искала. Сказал ведь – «Если не трудно». Ну, некрасивая, полная, икры толстоватые, лоб низкий, груди как … как что? Вялые какие-то груди. Соски какие-то не очень убедительные, цвета серого, что ли. Отвисший зад. Пупок, скрывающийся в складках жира. Непроходящие прыщи над копчиком. Пальцы узловатые.

Гусев пошел прочь от бара. Начинало припекать. Он снял пиджак и перекинул его через руку.

Справа по ходу показалась маленькая, уютная церковь, стилизованная под русскую старину, с золотой маковкой. Входные двери распахнуты настежь, внутри свет. Краем глаза Гусев увидел двух молодых людей – мужчину и девушку – поднимающихся по ступеням ко входу. И прошел мимо, не замедляя шага.

Землемер сидел у столика на улице, и двое его охранников почтительно стояли рядом, слегка потея.

– Присаживайся, Гусев! – Землемер собственноручно пододвинул Гусеву стул. – Что будешь пить? Или есть?

– Все, что дадут, – ответил Гусев лихо, и сел, подбадривая сам себя.

Заказали цыплят табака, вина, и фруктов.

Землемер был в прекрасном расположении духа.

– Тут один мой знакомый скоро подойдет, присоединится. Не возражаешь?

Гусев не возражал.

Знакомый Землемера оказался человеком средних лет с большим пузом и тремя подбородками.

– Это Владик, – объяснил Землемер. – Я покупаю у него яхту. Вон, видишь – яхта стоит на якоре?

Гусев вежливо посмотрел – действительно, неподалеку от них у пирса стояло пришвартованное нечто – длинное, похожее на прогулочный кораблик. Но может и яхта. Может, ее так замаскировали. Чтобы не украл кто-нибудь и не продал египтянам.

– Ты хотел со мной о чем-то важном поговорить, – сказал Землемер.

Гусев кивнул и изложил суть дела. Шестьдесят тысяч фунтов стерлингов. Через шесть месяцев он, Гусев, обязуется отдать Землемеру семьдесят.

Землемер слушал внимательно, и Владик тоже слушал.

– Говоришь, дело верное? – спросил Землемер, ковыряясь вилкой в вазочке с нарезанными персиками и ананасами.

– Да.

– Подробнее, конечно же, не скажешь?

– Нет. Зачем?

– Ну как это – зачем? – Землемер оставил вазочку в покое и отпил кофе. – Ну вот, например, ты мне говоришь, что за дело и где, а потом действуешь как мой агент. Получаешь проценты за находку; затем проценты за представительство и переговоры. А риск я весь беру на себя. Тебе и горя нет.

– Тогда и прибыль получается вся твоя.

– Зато для тебя никакого риска. Получишь свои законные семь или девять тысяч. Подумай, Гусев.

– Нет. Ты меня знаешь, Землемер.

– Да уж знаю, знаю. Но семьдесят тысяч мало. Очень мало.

– Я знаю.

– Девяносто.

– Это же пятьдесят процентов, Землемер!

– Так ведь за полгода.

– Я все просчитал. Твое дело – сказать да или нет. Если возьмешь больше – обесценишь. Мне нужно подняться, Землемер. Дашь мне подняться – будут другие дела, выгоднее.