Вальс на разбитых бутылках

* * *

Солнечный день заменил серый вечер и, проходя пустынными улочками к железнодорожному вокзалу, где находились и ближайшая к гостинице станция метро, и автобусная остановка, трудно было поверить, что где-то наступление нового года собирается праздновать шумная толпа. Попадавшиеся редкие прохожие тут же исчезали за массивными дверями парадных, либо ныряли в небольшие рестораны и бары. У некоторых из них Нариман ненадолго останавливался, пытаясь разобраться в вывешенных у входа меню и сравнивал цены. Шел дальше, успокаивая себя тем, что поужинает в центре. Дойдя так до остановки, на одном из отъезжавших с парковки автобусов он увидел высветившийся и даже, как ему показалось, издевательски подмигнувший ему номер.

Это был «175-ый», на котором Нариман собирался добраться до одного из знаменитых римских фонтанов. Он с досадой вынул карту и удостоверился, что с данной остановки в нужном ему направлении отходит только этот номер. Не хотелось нырять опять в черную кишку метро и он покрутил головой в надежде найти расписание, пока не увидел аккуратную телефонную будку. Тотчас же забыв об отъехавшем автобусе, поспешил в нее. Вместе с билетами на метро сегодня утром он купил телефонную карточку с тем, чтобы позвонить и поздравить с наступающим годом Салиму и детей, но насыщенный событиями день начисто вытеснил все это из памяти. И теперь, подгоняемый угрызениями совести, он почти вбежал в кабинку и недоверчиво набрал длинную очередь цифр, из которых родными были лишь последние. Характерное пиликанье заменилось короткими отрывистыми гудками. Нариман опустил трубку на рычажок и вновь набрал цифровую очередь. Наступила тишина. Он стал терпеливо ждать. Неизвестно сколько бы он еще так простоял с телефонной трубкой у уха, если бы не увидел подъезжающий автобус, весело подмигивающий номером «175». Поколебавшись с минуту, он повесил трубку и поспешил к раскрывшимся дверям.

Выпуская и набирая пассажиров, автобус продвигался по заданному маршруту, проезжая мимо церквушек и небольших площадей, уже знакомых ему по первой прогулке по Риму. По мере удаления от вокзала в сторону популярных городских площадей становилось оживленнее на улицах. Вместе с новыми пассажирами в автобус входило и особое предпраздничное настроение. Вскоре дремотный и несколько сонный салон автобуса, отъехавшего от железнодорожной станции, преобразился, наполнившись шумом, говором и смехом. Выйдя на нужной остановке, Нариман вначале пытался сориентироваться по карте, но потом, обнаружив, что почти все направляются в одну и ту же сторону, просто присоединился к неторопливо идущим и переговаривающимся впереди. И пройдя последнюю узкую улочку, очутился на небольшой площади со знаменитым фонтаном. Продвинувшись немного вперед, остановился, не решаясь протискиваться дальше.

Несмотря на то, что собралось так много людей, было на удивление тихо и покойно. Все говорили вполголоса и постоянно прибывающие на маленькую площадь тут же переходили на этот уважительный полушепот. После того как большая группа туристов покинула площадь, стало чуть посвободнее, и Нариман смог спуститься вниз к фонтану. Почти прижавшись друг к другу, все сидели полукругом, заворожено глядя на мчавшихся морских коней. Уже спустились сумерки. Зажглись фонари по обе стороны фонтана и специальная подсветка, окрасив воду в розово-оранжевый свет, придала всей скульптурной композиции еще большую силу и выразительность.

Нариман занял освободившееся пространство на каменном выступе, так и не разобравшись ступенька это или барьер, и тоже погрузился в таинственное и вместе с тем романтическое настроение. Лишь изредка раздавались смешок или реплика и казалось, что издалека доносящиеся звуки приближающегося праздника вообще никогда не достигнут этой площади. Постепенно продвигаясь по каменному выступу, он оказался прямо напротив величественно мчавшейся на него статуи бога Океана и, сидя здесь, стал наблюдать за своеобразным ритуалом. Перед тем как уйти с площади, все обязательно подходили к фонтану и, поворачиваясь спиной, бросали через левое плечо монетки с тем, чтобы вернуться опять в вечный город. Вспышки фотокамер высвечивали казавшиеся одинаковыми лица с застывшими улыбками и поднятой вверх одной рукой.

Перед фонтаном встала еще одна пара, но вместо того, чтобы сфотографировать друг друга на память, они начали о чем-то переговариваться. Затем неожиданно направились прямиком к Нариману и жестами попросили их сфотографировать. Нариман встал. Оба быстро заняли прежнее место у фонтана и, обнявшись, застыли перед камерой. Показывая пальцами цифры, он сосчитал до трех и нажал на кнопку. Вспышка высветила еще одну «скульптуру» прижавшихся друг к другу людей с полуоткрытыми ртами и нелепо поднятыми вверх руками. Но парочка не успела бросить монетки в воду. Он вновь сосчитал до трех и зажатые в пальцах монетки полетели на этот раз в фонтан. Кивнув в ответ на благодарственный жест, он вернулся к каменному выступу. Его место уже было занято. Постояв еще немного у самого фонтана, Нариман попытался рассмотреть блестевшие в воде монетки. Порылся в карманах и тоже извлек на свет одну монетку.

Повернувшись спиной к фонтану, он приподнял руку с монеткой, мысленно сказал: «Хочу вернуться сюда опять», – и, окинув взглядом площадь, застыл. Маленькую площадь Fontana di Trevi со всех сторон окружали приснившиеся ему перед отъездом здания. Стало неуютно. Он заставил себя бросить в фонтан монетку и почти бегом поднялся наверх. Отойдя к витрине расположенного напротив фонтана магазина, прижался к стилизованной колонне. Пытаясь успокоить бешено колотившееся сердце и, оказавшись вновь лицом к лицу с богом Океаном, попытался вспомнить во всех деталях свой сон. Вновь придирчиво оглядел площадь и высившиеся над фонтаном здания. Задержавшись взглядом на вывеске «Farmacia» по правую руку и более красноречивым, чем само название, красным крестом, он несколько успокоился. «В моем сне не было никакой аптеки!» – возликовало что-то внутри. Нариман ухватился за эту мысль, как за спасительную соломинку. Машинально потирая лоб, ушибленный во сне, успокоил себя и тем, что ярко освещенных окон тоже не было. Все окна были задернуты тяжелыми гардинами. Переведя взгляд на узкий проход между домами, через который согласно составленному им заранее маршруту можно было пройти к метро, он опять почувствовал неясную тревогу, охватившую его внизу у фонтана. И понял, что боится того, что как только окажется в проходе, здания обязательно сдвинутся точно так же, как в его злополучном сне. Отгоняя эту навязчивую идею, он достал карту. Но особенно рассмотреть что-то и перепроверить себя еще раз не удалось, а к установленным по обе стороны фонтана фонарям, напоминающим формой королевскую корону, вновь спускаться не хотелось. Спрятав карту в карман пальто, он заверил себя в том, что все неприятные ассоциации исчезнут, как только он поужинает, и почти выбежал с площади, руководствуясь каким-то неизвестно откуда охватившим его суеверием.

Подозрительно оглядываясь на окна нависшего над ним здания, он благополучно прошел через узкий проход, выйдя на шумную, празднично украшенную улицу. Разглядывая витрины все еще открытых магазинов, направился в сторону станции метро, надеясь набрести по дороге на забегаловки, вроде тех, что уже сегодня встречались ему в центре. Пораженный невероятным шумом, остановился напротив одной из широко распахнутых дверей. Из-за плотного сигаретного дыма почти ничего невозможно было разглядеть. Но специфический аромат подсказывал ему, что он стоял перед пиццерией, и ноги сами понесли его внутрь.

Как из тумана, выплывали перед ним очертания деревянных столов с шумевшими за ними посетителями. Расторопные официанты, словно наперегонки, бегали по всему ресторану, едва не задевая его большими тарелками с горячими круглыми пиццами. Один из них на ходу что-то прокричал ему. Вернувшись, бросил на освободившийся столик меню и, прежде чем Нариман успел хоть как-то отреагировать, смешался с сигаретным дымом отчаянно куривших посетителей. Пройдя к столу и сев за него, он открыл меню, пробежал глазами названия и цены и начал разглядывать ресторан, атмосфера которого напоминала скорее переменку в первом классе. Вначале показалось, что он здесь единственный иностранец. Впрочем, наверняка что-то утверждать было сложно, так как разглядеть более-менее можно было лишь лица сидящих за соседними столиками. Наверное, он один и еще сидевший неподалеку с родителями мальчуган, хранили молчание. Мальчишке было от силы лет семь. Он удивленно смотрел на кричащих и хохочущих взрослых и подавленно молчал. Его родители заливались смехом, глядя на него и друг на друга, видимо, в первый раз увидев свое чадо спокойно сидящее с полуоткрытым ртом.

Нариман подумал о детях и поерзал на стуле, упрекнув себя в том, что стоило вначале позвонить, а потом уже ходить по ресторанам. Рядом «притормозил» все тот же официант, продолжая выкрикивать что-то остальному обслуживающему персоналу. Решив, что он, видимо, тут «главный», Нариман ждал, задрав голову, когда на него обратят внимание. Мельком взглянув на него, «главный», отвернувшись, опять крикнул что-то. Вновь повернувшись, внимательно посмотрел на Наримана и нагнулся, но, услышав первое слово, которое было произнесено на английском, тут же выпрямился. Придвинул к себе меню, жестами приглашая ткнуть пальцем в заказываемую пиццу и марку пива. Меню исчезло вместе с официантом.

Нариман был несколько раздосадован. Но глядя, как весело смеются другие и аппетитно едят «большущие» пиццы, заразившись всеобщим настроем, опять начал улыбаться. Возникший перед ним вскоре бокал пива, окончательно вернул бодрое настроение. Достав из кармана разговорник, он начал листать его.

Над пиццерией летало уже знакомое за день «Grazie mille!» и «Certo!» [9] Нариман начал изучать разговорник, радуясь, как первоклассник, уловленным на слух словам и найденному переводу. Удавалось это с трудом, потому что вырванные из общего гула и контекста слова, зачастую не имели смысла, но если кто-то громко повторял короткое выражение, то Нариман тут же находил его в разговорнике. Эта игра ему необычайно нравилась и постепенно он перестал ощущать свое одиночество в этом шумном многоголосом ресторане, лишь иногда задумываясь над тем, почему сейчас, когда наконец-то предоставлен себе самому, навязчиво думает о Салиме и детях.

Перед ним появилась на блюде пицца, и он приступил к еде, слегка подивившись тому, что ничего не было перепутано в заказе.

– Nemmeno! Nemmeno! [10] – упрямо закричал мальчишка с соседнего стола, которое, освободившись, тут же оказалось занятой семьей с двумя детьми.

Девочка была помладше и внимательно следила за мальчишкой, время от времени вскакивающим со своего стула и как в школе, словно отвечая на урок, выкрикивающим одно и то же слово. Нариман отложил пиццу и быстро нашел перевод. Девочка теперь присоединилась к брату, и они вместе вскакивали и кричали, а он чувствовал внутреннее удовлетворение оттого, что понимает смысл того, что они выкрикивают.

Нариман не знал, что сидит и, глупо улыбаясь, доедает пиццу. А все оттого, что вспомнился Ширван, лопоухий водитель типографии, где он подрабатывал в студенческие годы, хвалившийся перед ним всякий раз, что возит «живого» иностранца и разговаривает с ним.

– На каком языке? – не выдержав, спросил однажды Нариман.

– На английском, конечно же, – гордо ответил Ширван. – А на каком еще?

Плотно сжав губы, чтобы не рассмеяться, Нариман выдавил из себя:

– Скажи что-нибудь по-английски, я тебя прошу!

Ширван вздохнул, почесал голову, затем живот и, выпрямившись как в хоровом пении, выдохнул:

– Танк ю! [11]

– Что-о? – округлив глаза, переспросил Нариман.

– «Спасибо», да-а! Не понимаешь, что ли? А еще студент! Учиться надо!

Нариман, сдерживая смех, стал снова просить:

– Еще что-нибудь скажи, прошу!

– А больше я ничего не знаю, – набычившись, ответил Ширван, – а ты зубы не скаль, займись работой и запомни, что dil bilmək jaxşı şeydir! [12]Словно испугавшись того, что из далекой юности вдруг, и правда, появится здесь Ширван и начнет скалить зубы, Нариман, все еще улыбаясь нахлынувшим воспоминаниям, быстро спрятал разговорник в карман висящего на массивном крючке пальто. С таким веселым выражением лица и застал его официант, принесший счет. Нариман громко сказал ему последние слова Ширвана, потонувшие в общем шуме. Официант слегка наклонился вперед, показывая всем видом, что внимательно слушает, но Нариман лишь выразительно продемонстрировал свое портмоне.

Расплатившись, он вышел из пиццерии и, оглядываясь в поисках телефонного автомата, дошел до стации метро Barberini. Спустившись вниз, сразу поспешил в первую же телефонную кабинку и, набрав длинную очередь цифр, услышал бесстрастный голос, выдавший информацию о том сколько минут он может говорить в выбранном направлении. Услышал гудки, а затем и Салиму.

– Салима, это я! – сам не зная почему, взволновался Нариман.

– Ай Нариман, гурбан олум! [13] Как хорошо, что ты позвонил! Я здесь себе места не нахожу. Умираю от беспокойства… У нас все хорошо. Как ты, Нариман?

Салима кричала так, что он тут же засомневался, если у них действительно все в порядке.

– Все хорошо. Вы как?

– Все отлично, не беспокойся за нас. Стол накрыли…

– Салима…

Нариман попытался вставить слово, но жена, не слыша его, продолжала скороговоркой:

– Хадиджа с Эльнуром тоже у нас. Карим сейчас приедет. Все тебя целуем, обнимаем. Дети тоже тебя целуют… Все! Хватит! Этот разговор стоит уйму денег! Твой голос услышала, словно весь мир мне подарили! Больше не звони! Обнимаем! Целуем!Некоторое время он вслушивался в короткие гудки. Захотелось перезвонить, рассказать Салиме, как не хватает ее именно сейчас, сказать, что он их всех крепко любит и как здорово, что они есть у него, позвать к телефону детей, услышать, как они торопливо сменяют друг друга у аппарата, и уловить прерывистое дыхание самой младшенькой Мединки, которую все хором уговаривают сказать что-нибудь. Постояв в нерешительности, он повесил трубку.

Проехав одну станцию, Нариман вышел из метро и почти тут же очутился на площади со знаменитыми испанскими лестницами. Уже вовсю гремели выстрелы ракет, а временами раздавался резкий неприятный звук сирен и хлопушек. Здесь было настоящее столпотворение. Все громко переговаривались. Пришлось набраться терпения и встать в очередь с тем, чтобы пройти поближе.

Споткнувшись обо что-то валяющееся на первой ступеньке, и слегка замешкавшись, Нариман начал подниматься по правой стороне, стараясь не наступать на пустые бутылки и банки из-под кока-колы, минеральной воды, пива и обильно разбросанную разноцветную упаковку всевозможных закусок. Удавалось это не всегда, так как свет фонарей, украшавших лишь верхнюю часть лестницы едва доходил до середины. На испанских лестницах, стоял тот же гул, что и на площади. Добравшись до верха, он посмотрел вниз, слегка опираясь на балюстраду, затем стал спускаться по левой стороне, все также стараясь не наступать на валяющийся мусор, натыкаясь теперь на сидящих на лестнице людей. Совершив этот ритуальный круг, он решил не задерживаться особенно на площади, бывшей излюбленным местом паломничества не только туристов, но и карманников.

Опасаясь все прибывающей массы людей и раздающихся совсем рядом пронзительных, способных до смерти напугать сирен, он пересек площадь и вышел на улицу, ведущую к Piazza del Popolo, той самой площади, где он собрался встречать новый год, и начал неторопливо продвигаться вперед.По обе стороны улочки тянулись лотки со всякой всячиной и яркими электрическими лампочками, установленными по пять-шесть штук, на металлическом каркасе. Временами цепочка лотков прерывалась входом в бар, ресторан или частный дворик. В образованном таким образом свободном пространстве тут же размещались одиночные продавцы, демонстрирующие новогодние хлопушки. Большей частью это были самодельные устройства, наполненные воздухом баллончики с массивным спусковым крючком, нажав на который и можно было получить омерзительные звуки различной тональности. Увидев своими глазами пугающую пронзительным звуком «сирену», Нариман почти даже перестал вздрагивать от доносившихся с разных сторон звуковых эффектов. Его внимание привлекли теперь два молодчика, сумрачно орудовавшие метлами у входа в кафе. Похожее на витрину большое окно, видимо, совсем недавно разлетелось вдребезги. Что послужило причиной этого инцидента, было неясно. Быть может, стекло не выдержало натиска толпившихся у входа, а может быть, какое-то праздничное самодельное устройство сработало не так, как надо. Он постоял рядом, наблюдая как осторожно ступают по битому стеклу продолжающие заходить и выходить из кафе люди. Затем прошелся до последнего лотка, установленного прямо у входа на площадь, и остановился, пораженный исходящим откуда-то из-под земли гулом, пока не понял, что гул этот создают собравшиеся на площади люди. До полуночи оставался еще один час, но казалось весь город уже хлынул сюда.

Нариман стал продвигаться к середине, но вскоре остановился. Оглядевшись, поймал себя на том, что перестав различать отдельные слова, пытается вслушаться в непрерывный гулкий монолог. Рассеянно взглянув на стоявших рядом с маленькими бутылочками шампанского в руках, вздрогнул от неожиданного открытия. Еще не решив, что собирается делать, подгоняемый собственной забывчивостью, стал выбираться обратно. Теперь почти у всех в руках он видел бутылки шампанского и ругал себя за то, что не обратил на это внимания раньше. Выбравшись из плотной людской массы, уже более размеренным шагом он направился в сторону той улочки, через которую попал на площадь. Замедлил шаг, разглядывая медленно въехавшую полицейскую машину и двигавшийся в проложенном ею коридоре микроавтобус скорой помощи. Машина осторожно завернула направо, а микроавтобус все также медленно продвигался вперед.

Выйдя с площади, он подошел к первому лотку. Здесь торговали большими бутылками шампанского. Дождавшись, пока на него обратит внимание один из трех бойких продавцов, он ткнул пальцем в бутылку шампанского. Продавец тут же растопырил пальцы, показывая цену. Он помотал головой и жестами объяснил, что хотел бы купить бутылку поменьше. Теперь уже продавец отрицательно помотал головой и тут же отвернулся.

Нариман начал обходить все лотки теперь уже в обратном направлении, постепенно удаляясь от площади. Казалось, что все маленькие бутылки раскупили. Отчаявшись, он решил было повернуть назад, когда увидел движущийся прямо на него лоток с мерно покачивающимися электрическими лампочками. Среди батареи различных напитков с блестящими этикетками он увидел скромно прижавшиеся друг к другу три маленькие бутылочки. Нариман не помнил, чтобы когда-нибудь так обрадовался шампанскому. Он механически махнул рукой, словно останавливая попутку, но его опередила энергичная женщина. Встав рядом, она обдала его запахом терпких духов и быстро взяла одну из трех бутылочек, как только лоток поравнялся с ними. Протянув купюру, она повернула в сторону площади. Провожая взглядом дамочку с бутылкой и двумя одноразовыми стаканчиками, Нариман перевел взгляд на проплывающий мимо него лоток и вновь остро ощутил свое одиночество.

«Зачем вообще мне шампанское? С кем это, интересно, я его буду распивать?» – думал он, разглядывая спешивших на праздник. Наблюдая как удаляются, словно плывущие по воздуху, электрические лампочки лотка, постепенно затерявшегося за людскими спинами, он медленно поплелся за ним. Возвращаться с пустыми руками не хотелось. Чтобы как-то оттянуть момент принятия решения, он начал отыскивать в обгонявших его прохожих печать одиночества. И как-то успокаивался, замечая маленькую бутылочку и лишь один пластмассовый стаканчик в руках неспешно шагающих в сторону площади. Мимо прошел, едва не задев его плечом, старик. Взглянув на его бутылку с болтающимся на горлышке одноразовым стаканчиком, Нариман вдруг почувствовал глубокую симпатию к его неторопливо удаляющейся одинокой спине. Бодро зашагал следом, думая о тех одиноких людях, которые в эту ночь выходят на улицы и площади города встречать Новый год, чтобы на одну ночь забыть о своем одиночестве. Его обогнала громыхающая тележка и остановилась прямо посередине улочки. Подойдя поближе, он увидел, что она завалена бутылками шампанского всех объемов и сортов. Цены узнавать не пришлось. Это за него сделали окружившие продавца покупатели. Нариман лишь удивился тому, что чем меньше была емкость, тем дороже она стоила. Недолго раздумывая, он выбрал наконец бутылку средних размеров. И расплатившись, поспешил обратно.

Когда он, обгоняя всех, достиг последнего лотка перед входом на площадь, плотно «закупоренного» собравшимися отпраздновать наступление Нового года, стало ясно, что пробраться до середины уже нет никаких шансов. Неизвестно сколько времени провел бы здесь Нариман, растерянно разглядывая горожан в ярком освещении электрических лампочек лотков, если бы не подошедший с несколькими бутылками в руках парень в светлой куртке. Монотонно выкрикивая что-то, он нырнул в толпу, осторожно раздвигая людей. За ним проследовали еще пятеро. Не долго думая, Нариман тоже пристроился к этой живой цепочке. Продвинувшись с их помощью вперед, он остановился, когда дальше протискиваться уже было абсолютно невозможно. Оказавшись зажатым со всех сторон, он встал на цыпочки. Оглядевшись, обнаружил, что выход на улочку, через которую он попал на площадь, остался по левую от него руку. Ближайшая станция метро, следовательно, должна была находиться на противоположной стороне, значит, переходить площадь нужно было в любом случае. Правда, Нариман не знал еще, как он это будет делать, но решил, что после того, как пробьют часы все начнут расходиться и его так или иначе людской волной вынесет в нужном направлении.

Стоявшие рядом переговаривались, смеялись. В толпе все время происходили какие-то колебания, движения, сопровождаемые извинениями, слившимися в один единый свистящий звук. Стало даже теплее. Наримана трогали, легонько передвигали. Так как двигали вперед, то он, не протестуя, покорно подчинялся этим беззлобным подталкиваниям и незаметно для себя очутился неподалеку от машины полицейского патруля. Полицейских было трое. Двое мужчин и одна женщина. Выйдя из машины, они по одному заводили в нее отогреваться малышей, которые выпрыгивали потом оттуда с конфетами и печеньями. Нариман засмотрелся на женщину в полицейской униформе. Она была красива и знала это. Свет прожектора падал прямо на нее каждый раз, когда она поворачивалась лицом в его сторону. В этом искусственном освещении, установленном на всех крышах зданий, обрамляющих площадь, она была словно на сцене. Глядя на ее широкие черные брови и по-детски пухлые губки, раскрывающиеся в улыбке, он думал о том, что встретить улыбающуюся красавицу-полицейского, раздающую малышам конфеты, можно лишь в новогоднюю ночь. Одновременно стало неуютно и от промелькнувшей мысли, что находиться рядом с полицейской машиной может оказаться далеко небезопасно. Однако картинки возможных бесчинств, возникшие в его воображении, пропали, как только он оглянулся на лица стоявших рядом и мирно улыбающихся людей.

Толпа вдруг задвигалась и загудела. Встав на цыпочки, он увидел лишь море голов. Вновь опустился, поднял голову наверх и высмотрел несколько маленьких звездочек. Прежде чем успел вскинуть руку с часами под свет прожекторов, увидел как все, словно по команде, стали лихорадочно открывать бутылки. Нариман вспомнил о своей бутылке, за которую все это время держался, как за ручку портфеля, и замер, лишь сейчас поняв, что давно уже не открывал шампанского и вообще никогда не умел этого делать без того, чтобы кого-то не облить.

С тоской оглядев спины стоящих перед ним людей, он опасливо перевел взгляд на свою бутылку, затем, обреченно вздохнув, снял блестящую обертку и ухватился за пробку, которая на удивление легко подалась. В бутылке что-то слегка зашипело. Нариман слегка приподнял бутылку, пытаясь что-то вычитать на этикетке, усомнившись в том, что держит в руке действительно бутылку шампанского. Не успев похвалить про себя предусмотрительных итальянцев, позаботившихся о том, чтобы в новогоднюю ночь, в толпе подобно этой, такие неумехи, как он, не забрызгали бы стоящих рядом, в неожиданно зависшей на мгновение тишине он услышал первый удар часов. Стоящие рядом выкрикнули тут же: «Dodici!» [14] – эхом прокатившееся по толпе. Раздался второй удар. «Undici!» [15] – откликнулись хором окружавшие Наримана. Он умел считать по-итальянски лишь до пяти и удивился, не слыша привычного уху счета. «Наверное, они считают от двенадцати», – догадался он. «Dieci! Nove! Otto!» [16] – размеренно прокатывалось по толпе за каждым ударом часов.

Совершенно разные по характеру и судьбам люди, собравшиеся на площади, превратившись в единый живой организм, хором отсчитывали последние мгновения уходящего прошлого. Что-то задрожало внутри, к горлу подкатил комок, увлажнились глаза и, не пытаясь объяснить самому себе, что происходит у него на душе, Нариман зашептал с покатившимися из глаз слезами: «Altı, Yeddi, Səkkiz…» [17] Что-то заканчивалось прямо сейчас на этой площади, в совершенно чуждом к его боли городе, в окружении ничего не подозревающих о нем людях, и начиналось нечто новое. Находясь между двумя этими неумолимо отодвигающимися и также неумолимо приближающимися временными пространствами, он ощущал полную беспомощность. Оттого, что не знал каким будет для него, для его родных и близких, для его города и его людей приближающийся новый год. Чувствуя себя маленьким беспомощным ребенком, неумело живущим, спотыкаясь об разбросанные какими-то чужими дядями и тетями предметы, и кое-как добирающимся каждый вечер до своей узкой кровати. Неизвестность пугала, страшила, но упакованный в толпе совершенно чуждых ему по языку и культуре людей, он почувствовал себя вдруг увереннее. «Due!!!» [18] – продолжала считать толпа. «On bir…» [19] – шепнул Нариман.

С последним ударом все слилось в один мощный выкрик, прокатившийся над толпой. «А-а-а-а!!!» понеслось со всех сторон, постепенно формируясь в «Ау-угу-ури!» Кричали все.

– Augurii! [20] – кричали у него за спиной, кричали рядом и кричали стоявшие перед ним.

– Аугури, – смеялся Нариман, не вытирая крупные слезы и, отхлебнув шампанского, приподнял его над головой и вновь закричал, словно пытаясь защититься от беспристрастно наблюдающей за ним силы с безмолвного черного неба с немногочисленными скупыми звездочками.

– Augurii! – крикнул кто-то над ухом и Нариман очутился в чьих-то объятиях. Чмокнув в щеку, его выпустили. Он увидел отпустившую его девушку и застыл от удивления. Стоявшие до этого рядом незнакомые друг с другом люди обнимались и расцеловывались. Наримана вновь кто-то крепко обнял. Похлопав по плечу, мужчина одного роста и комплекции с ним продвинулся дальше.– Аугури, – смог лишь шепнуть в ответ Нариман и опять почувствовал в горле комок.