Вальс на разбитых бутылках

Выстрел первого новогоднего салюта раскатился над площадью. Поднявшаяся вверх красная точка раскрылась белыми цветами. «А-а-а!» пронеслось в толпе. Цветы постепенно исчезли, оставив за собой печально закружившиеся золотые листья, тающие в полете. «А-а-ах!» выдохнула площадь разом. Нариман, запрокинув голову, восхищенно смотрел на непрерывный фейерверк. Гулкие выстрелы звучали один за другим, разукрашивая небо в фантазию соцветий, живущих в мгновении. «А-а-а! А-а-х!» раздавалось то и дело в толпе.

Половинку соцветий закрывало собой возвышающееся по правую сторону здание, но Нариман не жалел о том, что не сумел пробраться до середины площади, ему хватало и той половинчатой красоты, что вспыхивала прямо над головой. Что-то ушло, стерлось, забылось. Он ощущал себя перед чистым листом бумаги, на который можно переносить лишь нужное и доброе из уже исписанных его непонятным почерком страниц прошлого. Он закрыл глаза, вытянувшись в сторону неба, словно желая удержать в себе раскрывающиеся в ночи серебристые и золотистые цветы фейерверка. Легкие капли тронули его веки, губы и щеки. Нариман открыл глаза. «Дождь все-таки пошел», – подумал он прежде, чем успел ощутить толчок. Едва удержавшись на ногах, он слегка отступил назад, получив тут же второй удар.

Недоуменно оглянувшись, он увидел странно пригнувшихся, словно прячущихся от чего-то людей. Какое-то мгновение он стоял почти один, вытянувшись во весь свой невысокий рост, крутя шеей, все еще не понимая отчего приседают окружающие его люди, пока не увидел поблескивающие на свету перекрестные брызги шампанского, которыми неподалеку от полицейской машины одна группа молодчиков обливала другую. Почему-то в этот момент ему страстно захотелось узнать, где прячется красивая женщина полицейская. Встав на цыпочки, он попытался высмотреть ее и охнул от боли. Брызги шампанского попали прямо в лицо. Схватившись за глаз, он присел, как и все. Повернувшись спиной к обливающимся, начал лихорадочно искать платок в нагрудных карманах. Для этого полную бутылку с шампанским, от которой он успел отхлебнуть лишь один глоток, пришлось зажать между ног. Найдя платок, он закрыл им больной глаз, продолжая сжимать коленками бутылку, твердо решив, что обязательно найдет обидчика и выльет ему на голову остатки шампанского. Как именно он это все проделает, было неясно ему самому, потому что все мысли были заняты горящим глазом. Временами казалось, что он вообще останется без глаза. «Воды бы сейчас», – тоскливо подумал он и схватился опять за бутылку. Наконец-то, из глаз потекли слезы и боль постепенно ушла. Теперь заныли спина и коленки.

Брызги достигали его ушей и серебристым покрывалом обволакивали вычищенное Салимой драповое черное пальто. Сидя на корточках, он размышлял над тем, когда же у них закончится шампанское. Рядом повизгивали. Он попытался поменять немного положение, пытаясь размять онемевшие конечности. Немного привстав, застыл от увиденной картины. На небе красивыми цветами, на которые уже никто не обращал внимания, все еще раскрывались новогодние ракеты. Все сидели на корточках, закрываясь от брызжущего над их головами шампанского. В свете прожекторов казалось, что это свежевспаханная земля, которую усердно орошают. Времена кто-то резко вставал и встряхнув бутылку, пытался облить воображаемого противника, попадая на головы и спины сидевших рядом. Все это было настолько абсурдно, что и Нариман вдруг развеселился. Правда, брызги уже достали его несколько раз. Он успевал закрывать лицо платком. Увернувшись в последний раз, решил снова присесть, но как только он пригнулся в толпе произошло движение, и он чуть было не упал на прячущуюся за ним женщину. Сидевшие на корточках впереди него по одному начали вдруг подниматься. Видимо, передние ряды дрогнули под обильными струями и, окончательно промокнув, начали отступление. «Шампанское закончилось!» – ликовал Нариман, крепко держа в руке свою бутылку, которую уже ни за что не выпустил бы по двум соображениям. Во-первых, она была полна еще этой противной шипучки, которая представлялась ему теперь грозным оружием, а во-вторых, ее все равно некуда было приставить без риска, что споткнувшись об нее, кто-либо не покалечится в этой суматохе.

Он отступал вместе со всеми с бутылкой в руках, стараясь удержаться на ногах и переживая за то, что все дальше удаляется от метро. Эта мысль иногда замедляла его, но энергичные толчки в спину и бока, быстро отрезвляя, заставляли двигаться дальше. Добежав вместе со всеми до здания неподалеку от той улочки, через которую он попал на злополучную площадь, Нариман остановился. Здесь все отряхивались и вытирались. Он не обратил внимания на то, что уже никто не смеялся, так как был раздражен и напуган сам.

Одежда намокнув и впитав в себя запах шампанского, тяжелым мешком висела на плечах. В воздухе тоже завис неприятный запах. Фейерверк закончился. Часть людей пыталась протолкнуться к улочке с лотками. Встав на небольшое возвышение, Нариман наблюдал за образовавшейся там непроходимой пробкой из людских голов, рук и ног. Казалось, что живым из этой давки выбраться не удастся никому. Он тоскливо перевел глаза на освободившееся пространство на том самом месте, где до этого вместе со всеми сидел на корточках, и обнаружив, что полицейская машина тоже куда-то исчезла, повернулся к стоявшим рядом людям.

Постепенно все оживились, начали переговариваться. Некоторые горячо что-то обсуждали. Другие размахивали руками в направлении, из которого только что были вытеснены. А самые смелые выбегали из укрытия, пытаясь определить, если дождь из шампанского уже перестал. Наблюдая за ними, Нариман взбодрился. Он тоже не терял надежды пересечь площадь и выйти к станции метро. Еще раз оглянувшись на заблокированный людьми выход с площади, успокоил себя тем, что даже если пробраться сейчас на эту улочку, все равно не успеть на станцию до закрытия метро. Протерев лицо, тряхнул головой и, привстав на цыпочки, постарался определить сколько может занять переход через площадь. «В обычное время, наверное, не больше пяти-семи минут, но сейчас…» – мелькнуло в голове и он обругал себя за то, что не сиделось в гостинице или каком-нибудь ресторанчике.

Прежде чем Нариман успел что-то решить, наблюдая за тем, как постепенно освободившееся впереди пространство вновь наполнялось людьми, что-то мелькнуло в воздухе и, словно выстрел, раздался треск лопнувшего стекла. Потом еще один. Затем со всех сторон с какой-то зловещей методичностью послышались характерные звуки разбивающихся бутылок. В ту же минуту из репродукторов вырвался наружу вальс. Нариман изумленно смотрел, как над площадью крутятся бутылки и шлепаются вниз под торжественную музыку, поглощающую властными аккордами звуки разбивающегося стекла. «Вылили жидкость, теперь уничтожаем тару», – разозлился он, поняв, наконец, что происходит. Все бросились врассыпную и вскоре укрытие, где он продолжал оставаться, вновь было переполнено людьми. Нариман вдруг ощутил страшную усталость. «Все тот же древний город… хлеба и зрелищ…», – попытался он взбодрить себя, но лишь вымученно улыбнулся этим мыслям, успокоившись тем, что как только перебьют все бутылки, то можно будет и выбираться.

Вскоре, и правда, перестали мелькать в воздухе бутылки и собравшиеся у здания опять разбрелись по площади. Устав от собственной нерешительности, Нариман потоптался на месте, разминая отекшие ноги. Кольнувшая его в правый висок мысль, что ближайшее к площади метро вскоре тоже закроется, вынудила, мельком взглянув на часы, сдвинуться с места. Он вошел в толпу, как и раньше пристроившись к одной из цепочек, и стал проходить к центру. Часть людей уже покинула площадь, поэтому можно было довольно быстро продвинуться вперед. Но вскоре вновь пришлось протискиваться между стоящими в ожидании еще чего-то горожанами. Едва не наступая на пятки, Нариман старался не отставать от высокого парня в мокрой дутой куртке, периодично выкрикивающего: «Scusa! Permesso!» [21] И ничего не видел перед собой, кроме его мокрой объемистой спины, лишь по нарастающим звукам вальса догадываясь о том, что приближается к центру площади. Неожиданно парень остановился. Где-то очень близко вновь шлепнулась об землю бутылка. Инстинктивно пригнув голову, Нариман закрыл глаза. Когда он, приподняв голову, снова открыл глаза, вместо дутой куртки парня увидел перед собой крепко державшуюся друг за друга парочку. Встав на цыпочки, обнаружил, что находится перед расчищенным кругом, посередине которого возвышается какой-то обелиск. Свет дополнительных прожекторов, установленных на противоположной стороне падал на вальсирующие почти в центре пары. Одинокая бутылка иногда взлетала вверх и разбивалась почти у самых их ног. Пространство периодично пересекали люди, крича что-то на бегу. Стоявшая впереди него парочка тоже неожиданно рванула вперед и, перебежав, смешалась с толпой напротив. Нариман застыл, ощущая подталкивания дышащих в затылок людей, наблюдая за летящими в круг бутылками и пытаясь рассмотреть танцующих. «Это Штраус», – зачем-то сказал он себе, прислушиваясь к торжественным аккордам. Словно поддакивая ему, немного не долетев, неподалеку приземлилась еще одна бутылка, горлышко которой, отскочив, упало почти у его ног. С криком сорвались и побежали навстречу друг другу одновременно несколько человек с обеих сторон и благополучно разминувшись, добежали до противоположных половинок круга.Со стороны все это было похоже на игру, но на самом деле каждый пытался выбраться в нужном ему направлении. С той стороны, где стоял Нариман, вновь бросились вперед несколько человек. Несколько замешкавшись, неожиданно для себя самого, угрожающе вытянув вперед бутылку с шампанским, с криком «А-а-а!» он побежал за ними. Сделав несколько шагов, остановился, поняв, что совершенно не учел того, что бежать придется по битому стеклу, банкам, оберткам и всему тому, что распивалось и съедалось здесь за сегодняшний вечер. Что-то шлепнулось сзади него и, напугав, заставило опять броситься вперед. Заметно отстав от группы «перебежчиков», скользя по мокрым осколкам, наступая на оставшиеся целыми горлышки, он кое-как достиг середины. Едва дыша, мельком взглянул на кружащихся в вальсе среди битого стекла и мусора. На мгновение показалось, что все это он где-то уже видел и под впечатлением охвативших его чувств остановился, словно желая рассмотреть получше и запомнить нечто, промелькнувшее слишком быстро. Удар в голову сбил с ног. Нариман упал, приземлившись на одно колено, упираясь ладонью в какую-то прилипшую к асфальту бумажную обертку и нелепо приподняв над головой бутылку с шампанским. Порадовался тому, что осколков здесь было поменьше и, подобрав слетевшую с головы кепку, все еще толком не понимая, что произошло, поспешно поднялся и побежал дальше.

Достигнув противоположной стороны, он перевел дух и устало поплелся к одному из прожекторов. Прислонив к нему злополучную бутылку, стал ощупывать колено. Затем, зажав кепку под мышкой, начал рассматривать руки. По лбу что-то потекло. Механически вытерев рукой, ощутил что-то влажное на пальцах и, быстро поднеся к глазам, увидел кровь. Рана на лбу тут же стала гореть. Похолодели кончики пальцев, ослабели колени и, прислонившись к штанге прожектора с мученическим выражением лица, он стал оседать вниз. К нему склонились. Кто-то сказал фразу, из которой ему понятно было лишь слово «Dottore» [22] . Покрутившись в голове, куда-то исчезли заранее приготовленные на такой случай итальянские и английские фразы из разговорников. Он мял в руке кепку и тоже шептал побелевшими губами к уже собравшимся вокруг него сочувствующим то единственное, что понял. Его быстро подняли на ноги и, придерживая с двух сторон, закричали что-то, размахивая руками. Было больно от этих криков, от грохочущей совсем рядом музыки, попадающей ударяющимися друг об друга тарелками куда-то близко от раны на лбу. Кто-то сильно сдавил плечо. Нариман, словно очнувшись от глубокого сна, увидел поддерживавшего его все это время мужчину. Приглядевшись в направлении, на которое он интенсивно указывал жестами, увидел втиснутую в толпу машину скорой помощи.

Подбадриваемый непонятными возгласами, он побрел в сторону скорой. Мужчина некоторое время шел рядом, затем исчез, смешавшись с толпой. Оказавшись рядом с машиной, некоторое время Нариман просто стоял бездумно разглядывая дверцу. Неизвестно сколько бы он так простоял, если бы не врач скорой помощи, вылезший наружу с сигаретой в руках. Внимательно оглядев Наримана, не сдвинувшегося с места и неподвижно стоявшего прямо перед ним, он мотнул головой, приглашая его войти.

В машине было тепло и, наблюдая за мурлычущим себе под нос врачом, неторопливо и осторожно обрабатывающим его рану, Нариман успокоился. Положив какую-то прохладную мазь, обращаясь к самому себе, врач щелкнул пальцами и сказал:

– È finita» [23] .

Заговорила рация. Он что-то громко и отрывисто ответил и, взглянув на часы, расхохотался. Нариман сидел, прислушиваясь к доносившимся снаружи голосам и шуму и выжидающе смотрел на него. Они встретились взглядом. Врач жестами показал Нариману, что тот свободен и, помахав на прощание рукой, отвернулся.Выбравшись наружу, он постоял некоторое время рядом с машиной, ослепленный ярким светом прожекторов и оглушенный звуками, запахами все еще шумевшей площади. Затем, сориентировавшись, присоединился к потоку уходивших в сторону станции метро.

– Mamma! Augurii! [24] – раздалось откуда-то сверху.

Задрав голову, Нариман увидел прямо над собой проплывавшего молодчика в кожаной куртке с массивными цепями, свисающими до самого живота, и миниатюрным сотовым, почти затерявшимся в его огромной ладони. Другой рукой он прокладывал себе дорогу. Шумно прошла, толкаясь и скаля зубы, группа парней. Кто-то из них нажал на «сирену». Нариман поморщился от резкого звука и тут же схватился за лоб. Пощупав повязку, вспомнил про кепку, которую все это время не выпускал из рук. Продолжая идти, расправил ее в руках и только тут обнаружил, что кожа на кепке спереди лопнула. Нахлобучив ее на голову, вначале расстроился, потом успокоил себя тем, что благодаря испорченной кепке избежал швов на лбу. Потом вдруг страшно обиделся: «А может у меня сотрясение?!» Ему показалось, что врач скорой помощи недостаточно времени уделил ему. С этими мыслями он уже почти выходил с площади на улицу, когда людской волной его вновь отшвырнуло назад. Оказавшись прижатым к стене, он выставил одну руку вперед, сдерживая напор двигающихся на него спин. А другой инстинктивно схватился за лоб. Встав на цыпочки, попытался понять, что произошло на этот раз.

На выходе с площади была та же давка, которую ему уже довелось испытать на противоположной стороне. Все пытались пробиться к входу в метро, которое находилось по левую руку. Сообразив в чем дело, Нариман начал уходить вправо и постепенно выбрался из людского плена. Отойдя подальше и встав на безопасном расстоянии на относительно свободный островок дороги, он огляделся. Прямо перед ним там, где должна была находится станция метро, возвышалась нелепая куча, в которую сбилась молодежь, атакующая подступы в подземные переходы. Отчаянно сигналили пытающиеся уехать машины на порционно вываливающихся с площади на улицу людей.

Нариман перебежал дорогу и, еще толком не решив, что собирается делать дальше, отчаянно замахал медленно движущемуся в его сторону такси. Затем побежал к машине сам и, открыв дверцу, буквально упал на сидение. Таксист что-то негромко сказал ему. Порывшись в нагрудном кармане, Нариман извлек на свет визитку гостиницы и неоправданно громко и раздельно сказал на одном дыхании:

– Отель Галилео, плиз, то есть прего [25] .

Таксист молча тронул машину. Искоса взглянув на него, Нариман добавил:

– Аугури!

Машина опять остановилась. Впереди сигналили.

– Augurii, – задумчиво отозвался таксист и тоже пару раз равнодушно нажал на сигнал.Они медленно проезжали запруженные людьми улочки. Нариман разглядывал возбужденные радостные лица горожан. На тротуаре, собравшись в небольшую группу, некоторые радостно что-то выкрикивали. Около одной из таких групп такси задержалось и Нариман обнаружил, что здесь люди толпились у банковского автомата. Он удивился, но перед глазами всплыло лицо Яшара и радостно сказало ему что-то про «исторический момент». Поняв, что начисто забыл о вводе новой валюты, Нариман хлопнул себя по лбу и тут же взвыл от боли. Таксист резко повернулся и внимательно оглядел его. Не обращая на него внимания, забыв о боли и обо всем на свете, Нариман вначале прильнул к окну, затем быстро открыл его.

«Исторический момент» проходил крайне воодушевленно. Двое парней, поддерживая на весу третьего с купюрой евро над головой, исполняли своеобразный танец. К ним с воплями радости присоединялись все, получившие со своих счетов новый денежный знак. Стоявшие еще в очереди перед банкоматом с некоторой завистью смотрели на тех, кто уже демонстрировал купюры евро, размахивая ими перед носом прохожих и перед окнами проезжавших машин. Все танцевали и смеялись. И ничто не могло омрачить эти минуты, даже если кто-то вздумал бы сейчас рассказать обо всех неудобствах, которые начнутся уже на следующий день в музеях, ресторанах и гостиницах Рима.

Такси плавно тронулось. Нариман, заразившись общим весельем, все еще улыбаясь, закрыл окно. Водитель включил радио. Салон машины наполнили звуки вальса. Он решил, что ведется прямая трансляция с площади, и вспомнил про оставленную у прожектора бутылку. Вначале расстроился, думая, что кто-то может облить шампанским из его бутылки или кого-то поранить, затем постепенно успокоился, разглядывая ярко освещенные улицы, пешеходов, переходивших дорогу группами, толпящихся у банкоматов и танцующих с новыми денежными знаками в руках горожан. Гордый сознанием того, что увидел своими глазами момент ввода новой валюты, Нариман улыбался возбужденным людям, разделяя в этот момент их радостную эйфорию. Постепенно усталость вечера навалилась на него, откинув на мягкое сидение такси. Немного ныла голова и, чтобы не видеть прыгающих на счетчике такси цифр, он прикрыл глаза и задремал.

Машина медленно двигалась по ночному Риму. Мельком взглянув на задремавшего пассажира, таксист усмехнулся. Неожиданно мужчина всхлипнул во сне. Слегка притормозив, таксист вновь недоуменно оглядел его и только сейчас увидел на голове под кепкой кусочек белой повязки. Покачал головой и, немного убавив звук радио, осторожно повез его в направлении гостиницы «Галилео».

А Нариману снилась его узкая кровать, с которой поднял его запах свежеиспеченного хлеба. Не в силах пошевельнуться, он встал в спальне, пытаясь выйти в соседнюю комнату. Но кто-то с силой удерживал дверь. Стало душно. Задыхаясь, он попытался толкнуть обеими руками вдруг легко поддавшуюся дверь и непослушными ногами вошел в пустую гостиную. Появился стол, за которым один за другим расселись дети. Кто-то поставил на середину самовар, подаренный в день их свадьбы. Бесшумно вошла Салима. Дети что-то щебетали, потом затихли и под их удивленными взглядами Нариман и Салима медленно закружились в вальсе. Она с тряпкой в руке, которой вытирала его черный чемодан, а он, придерживая лоб, разбитый в новогоднюю ночь в Риме.

Примечания

1

Хаş (азерб.) – азербайджанское блюдо, известное также как «еда бедняка», варится из телячьих ног. Готовят его в основном зимой, оставляя на медленном огне на всю ночь. Похлебку едят на заре, добавляя соус из виноградного уксуса и мелконарезанного чеснока.

2

Xala, baсı (азерб.) – тетя, сестра; уважительное обращение к старшим по возрасту (здесь)

3

atа (азерб.) – отец.

4

Вокзал «Термини»… эта часть города изобилует карманниками и бандами, похищающими детей (англ.)

5

müəllim (азерб.) – 1) учитель; 2) также, уважительное обращение к лицам мужского пола.

6

оборванец (азерб.)

7

Но базилики (здесь . церкви ) всегда открыты! (англ.)

8

«Можно, например, пройти пешком за один день от Колизея через Форум до Испанской Площади и затем к Ватикану напротив…» (англ.)

9

Большое спасибо! Конечно! (итал.)

10

Я тоже нет! (итал.)

11

Искаженное «Thank you» (англ.) – спасибо.

12

Хорошо знать иностранные языки! (азерб.)

13

gurban olum (азерб.) – да, буду я жертвой твоей!

14

Двенадцать! (итал.)

15

Одиннадцать! (итал.)

16

Десять! Девять! Восемь! (итал.)

17

Шесть, семь, восемь (азерб.)

18

Два! (итал.)

19

Одиннадцать (азерб.)

20

С Новым Годом! (итал.)

21

Извини! Разрешите! (итал.)

22

Доктор (итал.)

23

Конец (итал.)

24

Мама! С Новым Годом! (итал.)

25

please (англ.), prego (итал.) – пожалуйста.