Валтасар

Мы прождали там до утра. Отцу тогда было тридцать девять, а мне тринадцать, но я был не по возрасту высокий. У отца было удостоверение работника почты, я — всего лишь школьник, но от гестапо следовало держаться подальше. Тем более, что мы были соседями Лихновских. Утром оказалось, что всю их семью забрали, а позже мы узнали, что двух сыновей Лихновского отправили в Освенцим за принадлежность к Армии Крайовой [39] .

Когда в 1995 году я был в Кельце на премьере своей пьесы «Любовь в Крыму», на приеме услышал фамилию «Лихновский». Оказалось, это один из тех самых Лихновских — после освобождения он вернулся из Освенцима и поселился в Кельце. Надеюсь, что и сейчас живет там, и сердечно ему кланяюсь.

39

Амрмия Крайомва (АК) — вооруженные силы польского подполья во время Второй мировой войны, действовавшие в основном в пределах довоенной территории польского государства. АК подчинялась польскому правительству в Лондоне и была основной организацией польского Сопротивления.

В Подгуже постоянно чувствовался трупный запах. Расположенный сразу за Вислой, окруженный холмами, с большой рыночной площадью и несколькими улочками, до войны убогий, пролетарский этот пригород как нельзя лучше отвечал планам Гитлера. Еврейский квартал Казимеж находился по соседству, хотя и на другом берегу. Достаточно было выселить всех из Подгуже и переместить туда евреев, чтобы появилось временное гетто, жители которого будут обречены на уничтожение в концлагере.

На Келецкой евреев не было. В то время все — и особенно дети — жили больше жизнью своего района, а не города. Вот одно из двух воспоминаний, оставшихся у меня от предвоенных лет, — года не помню, но в школу я еще не ходил. Дело было летом. Я шел с матерью по Плянтам, от Главпочтамта к Вавелю [40] . На скамейках сидели мужчины, многие — бородатые. Женщин не помню. Мужчины говорили между собой на незнакомом мне языке. Меня поразило, что они были одеты в черное.

40

Плянты — парковое кольцо в Кракове, окружающее Старый город (Stare Miasto). Возникло на месте древних городских стен, снесенных по решению австрийских властей в 1810–1814 гг. (после раздела Польши эта часть Польши перешла к Австрии). Вавель — королевский замок в Кракове, существует с XI в.

Второе воспоминание — более позднее. Мы ехали автобусом из Женгува в Камень на последние перед войной каникулы и минут на пять остановились в местечке Соколув. Там почти никто не выходил. За окнами стояла толпа детей — не помню, чтобы я видел таких детей даже в предвоенной Польше. Все босые, с заскорузлыми от грязи подошвами, в потрепанной одежке, но зато на каждом — шапка, пусть даже самая жалкая. Они разглядывали автобус и все молчали. Тогда я уже знал, что это евреи. Пассажиры громко их обсуждали, высказываясь весьма неодобрительно.

Эти отрывочные воспоминания связывает одно — ощущение взаимной отчужденности.

Над квартирой, куда нас поселили, находился чердак. Соседей не было. На чердак попадали через люки в потолке. Однажды я помогал матери развешивать там белье. Было темно, я держал в свободной руке свечу. И вдруг заметил в песке маленькую фотографию, снятую знаменитым «кодаком». На ней крупным планом был запечатлен молодой мужчина с семитскими чертами, в мундире Войска Польского. Снимок явно довоенный. Больше на чердаке я ничего не обнаружил — как и всю квартиру, его успела тщательно вычистить команда из Baudienst.

Кто и почему оставил эту фотографию? Может, запечатленный на ней человек привез ее из Казимежа и намеренно оставил в Подгуже перед самой экзекуцией? На этот вопрос я так и не получил ответа.

В мае я схватил воспаление среднего уха, потом моя сестра всадила себе в глаз маникюрные ножницы, а долгожданная высадка союзников в Нормандии произошла только шестого июня 1944 года. Последнее событие укрепило уверенность, что Германия будет разгромлена и война скоро закончится. До эпохи пенициллина при воспалении среднего уха приходилось терпеть невероятную боль. Я лежал в постели и пил компот из ревеня, он появлялся каждый год именно в мае. Сестру спасло своевременное вмешательство матери и известного краковского глазника, доктора Вильчека, который, понимая наше финансовое положение, не взял ни копейки.

Прежде чем мне поставили диагноз, мать водила меня к врачу. С тех пор май для меня — роковой месяц. У меня предчувствие, может быть, ошибочное, что я умру в мае. Май всегда прекрасен, но в том году он был особенно прекрасным. Болезнь, высокая температура, яркое солнце — все вместе возбуждало меня и одновременно наводило безграничную грусть. Ветер на улицах гнал клубы пыли, на всем был налет эротичности: нарождающаяся сексуальность, созревание, женщины без пальто, — что-то сладко-горькое, противное и вместе с тем блаженное обволакивало мою жалкую тощую фигуру в очках. Мир, внезапно расширившийся благодаря маю и уникальным историческим событиям, казалось, возносил меня ввысь и в то же время был невыносим.

В июне кончилась школа. Надо было решать, что делать дальше. В условиях Третьего рейха в моем распоряжении были следующие профучилища: торговое — двухлетние курсы для продавцов — и химическое, выпускающее лаборантов с начальными знаниями для химической промышленности.

И это все. По окончании семилетки мне предстояло пополнить ряды трудящихся поляков, получать раз в месяц натуроплату водкой, продовольственный паек и необходимый запас наличных на курево в купюрах Генерал-губернаторства [41] . Тем временем приходили все более волнующие вести. На Восточном фронте бои шли уже в границах довоенной Польши, на Западном — войска союзников прочно укрепились в Нормандии и через Ла-Манш прибывали все новые подкрепления, а разгромленные люфтваффе прекратили свое существование. Отец принес с почты тревожное известие: в гестапо поступили доносы, и надо ожидать арестов. В считанные дни мы собрались, заперли квартиру и уехали в Боженчин.

41

Административно-территориальное образование на территории оккупированной нацистской Германией Польши (1939–1945) со столицей в Кракове. Губернатор Г. Франк был казнен по приговору Нюрнбергского процесса. На территории Генерал-губернаторства действовало законодательство Германии, однако большинство его жителей не имели статуса граждан Германии и во многом были ограничены в правах. Целью режима была полная германизация территории и геноцид поляков и польских евреев; нацисты не пытались создать марионеточное польское правительство, вся администрация носила чисто немецкий характер.

Снова Боженчин

Я не был в Боженчине два года. Теперь тут стало небезопасно. Рота немецкой жандармерии завладела так называемым Католическим домом — двухэтажным зданием с театральным залом, в котором прихожане представляли благочестивый репертуар. Католический дом соседствовал с дедовским, и теперь не стоило близко к нему подходить. Только издалека и украдкой я посматривал на двух украинок, привезенных жандармами. Бабы хоть куда, держались вместе, стирали, штопали и говорили на незнакомом языке.

Движение войск через Боженчин не прекращалось. Однажды прибыла автоколонна вермахта и разместилась в деревне. У сестер Залесных, двух старых дев, остановилась молодая женщина с очень светлыми волосами, уложенными высоким валиком надо лбом и волнами спускающимися по бокам. Откуда-то прослышали, что она артистка. Говорила она только по-немецки.

Вскоре у сестер Залесных стал появляться офицер; вместе с актрисой они уходили через садовую калитку в неизвестном направлении. Наблюдать их возвращение я не мог, так как ложился спать раньше. Разнесся слух, что актриса со своей труппой открывают Fronttheater [42] . Репетиции проходили в театральном зале Католического дома.

42

Фронтовой театр (нем.).

Взобравшись на грушу, а с груши на ограду, я через окно увидел рукав немецкого мундира, который двигался в такт исполняемой на виолончели мелодии: «Ich habe meine liebe Musik, Musik, Musik» [43] . Когда же показался профиль артистки, я испытал неописуемое счастье — увы, недолгое. Следует добавить, что шел 1943 год, а я с 1939-го не слышал ни одной ноты, поскольку слушать музыку было строго запрещено.

Красная Армия наступала на всех фронтах, и в любой момент мы ждали окончательного освобождения. В то время — в период с июля до конца августа 1944 года — мы были уверены, что «окончательное» освобождение придет с Запада. Великая наивность. Наши знания о Западе были минимальны. До тех пор, пока в Варшаве не началось восстание [44] . Шестьдесят с лишним дней и ночей, до полного его разгрома, стали для нас ускоренным курсом обучения на тему «Что такое Запад» [45] .

43

«У меня есть моя любимая музыка…» (нем.).

44

Вооруженное выступление в Варшаве (1 августа 1944 г.), направленное против немецких оккупантов и организованное подпольной Армией Крайовой. Восстание длилось 63 дня и закончилось 2 октября капитуляцией повстанцев. В ходе Варшавского восстания погибли 10 тыс. повстанцев, 7 тыс. пропали без вести; погибло около 150 тыс. гражданского населения; значительные потери понесли и немцы. Варшавское восстание — одно из самых трагических событий Второй мировой войны и вызывает многочисленные споры историков.

45

Во время Варшавского восстания ни западные союзники, ни Советская Армия, стоявшая у стен Варшавы, не оказали повстанцам помощи, о которой просило командование Армии Крановой.

Но все это мы узнали значительно позже. А тогда, в том памятном июле, нарастающая угроза лишь слегка отравляла удивительно радостное настроение.

Из Кракова доходили известия о том, что немцы каждый день на заре сгоняют жителей строить укрепления для защиты Третьего рейха. Под страхом смерти в работах принимали участие тысячи людей, однако в душе все уже праздновали неминуемый крах этого самого Третьего рейха. Приходили также вести с востока. По слухам, какие-то две бабы перешли Вислу близ Баранува и своими глазами видели советских солдат, даже покупали у них махорку. Дед Кендзор вызвал к себе моего отца и долго с ним что-то обговаривал. Отец позвал меня, и мы вдвоем начали копать яму под верандой. Копали несколько дней, пока не скрылись под землей, и я начал догадываться, что мы готовим подземное убежище. Оно было хорошо продумано — со стороны выглядело невинно и ничуть не походило на укрытие. Потом мы с отцом изнутри укрепили его досками, но на этом этапе мне было приказано отправиться в противоположный конец сада и вырыть там обыкновенный стрелковый окоп. Выполняя это задание, я наткнулся на свинью, закопанную год назад. Я вспомнил одну из бессонных ночей после вскрытия могил в Катыни в апреле 1943 года, и мне стало дурно. Так что я уже не видел, как дед Кендзор потихоньку отнес в убежище отрезы на костюмы, тюбиков сто крема для обуви «Эрдаль» и еще множество всякой всячины, которая должна была обеспечить им с женой безбедное существование после войны и до скончания века.