Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной
Шрифт:
— Говорил? Может быть, абстрактно. Вот только убеждая меня быть с Анхеном, вновь и вновь, раз за разом толкая в его объятья, ты забывал уточнить, что «моя судьба» — это просто быть для него «суррогатом», напоминающим, что где-то есть «настоящая» — твоя несравненная сестричка… — от горечи сводит скулы.
— Да нет, дракос тебя раздери! Ты все цепляешься к тем словам, ты мне так их и не простила, но эти слова — ложь, весь смысл их был в том, чтоб развести вас с Ясминой по времени! Ну я же живой, Лара, — смотрит он на меня с тоской и болью. — Я слишком живой для коэра, — чуть качает недовольно головой, вздыхает, берет себя в руки. И пытается объяснить спокойней. — Ты — для него, и она — для него, и отменить это я не в силах. Но его жизнь длинна, твоя нет, вы с Ясминой могли бы просто никогда не пересечься. И быть счастливы — каждая… Я ведь
— Не суррогат, — горько киваю я. — Ключ и катализатор. Это ж так все меняет! — пытаюсь вложить весь сарказм, на который еще способна. — А половинка, спутница и возлюбленная — это, конечно, прекрасная Она чистейших эльвийских кровей?
Молчит, едва заметно качнув головой.
— Я бы хотел, — наконец, произносит. — Да, я хотел бы. Я видел их парой еще в те дни, когда она была ребенком, я знал, что дитя, которого не сможет подарить Арчара, моя сестра ему однажды родит… Вот только богам нет дела до чьих-то фантазий и чьего-то счастья… — болезненно сжимает губы и молчит, глядя невидящим взглядом куда-то мимо. Затем, словно решившись, чуть трясет головой, будто прогоняя раздумья, и продолжает, уверенно глядя мне прямо в глаза. — Ну а раз так — мне нет дела до подобных богов… Не надо мне такого солнца. Ни третьего, ни четвертого…
Молчу, потонув в водовороте его объяснений. Я, все же, отвыкла от него за эти полгода. От его предвидений и предчувствий, поиска указующих знаков за каждым событием, его манеры видеть окружающих лишь фигурами на божественной доске, все движения которых — лишь замысловатый рисунок ради высоких божественных целей. Каждый день проживая «здесь и сейчас», выстраивая по кирпичику наше совместное с Анхеном счастье, гоня от себя неправильные мысли и неправильные ощущения, стремясь стать той, с кем любимому хорошо и уютно, я не задумывалась о том, что такое наш с ним союз в рамках вселенной. Я просто жила. Просто проживала каждый свой день с ним. Им… Если бы я не заболела, не сломалась, если бы я согласилась бы зачать этого ребенка…зачала бы… то сейчас… он бы не стал проводить обряд зачатия с Ясминой, или это не изменило бы ни-че-го?..
— Понимаешь, Лар, боги, конечно, оставляют нам знаки, и их много, целая россыпь… — А Лоу продолжал меж тем о своем, о коэрском. — Но когда ты позволяешь своим чувствам взять верх, когда начинаешь жить идеей, мечтой, когда фанатично служишь этой мечте… В один прекрасный миг ты забываешь, что это — всего лишь твои желания, а не предначертанное свыше. Ты перестаешь беспристрастно внимать знакам, ты трактуешь их так, чтоб итог сходился: предаешь больше значения одним, не замечаешь других, веришь, что сможешь чуть скорректировать третьи… И я видел, да, я чувствовал, что не все так гладко, но я трусливо закрывал глаза, мне казалось, что я смогу… исправлю, сглажу… И все будет — и третье солнце, и счастье моей сестры…
— Погоди, я не понимаю уже ничего! — прерываю его бессмысленные бормотания. — При чем тут все это? Со счастьем у твоей сестры все, вроде, хорошо, куда уж больше? И любимый мужчина, и ребенок, зачатый чуть ли не с первой попытки, а не через двести лет мучительных неудач. Учитывая, что портал к третьему солнцу ты собирался открывать исключительно ради сестры с ее дитятей, дабы все их почитали и любили, — так все тебе только на руку. Да и титул авенэи куда уж более почтению способствует.
— Помнишь… — невесело, обреченно даже тянет Лоу. И продолжает — хрипло так, горько, — да, я жил только ради этих двух целей: третье солнце — и ее счастье. Ее счастье — и третье солнце. И две цели слились для меня в одну… Так давно, что я уж и не помню… А теперь — я не могу больше прятать глаза, не замечать, я вижу это ясно, словно это уже случилось: для того, чтобы моему народу был открыт вход в третий мир — не сейчас, не сиюминутно, но однажды потом — моя сестра должна умереть. Именно ее смерть спровоцирует те события, что приведут однажды… —
его голос срывается, он замолкает, закрыв лицо руками. — И вопрос встал иначе, — продолжает он минуту спустя ровным безжизненным голосом, выпрямляясь в кресле и не мигая глядя перед собой глазами, полными пепла. — Третье солнце — или ее счастье. Спасение моего народа — или ее жизнь. А при таком раскладе я выберу жизнь сестры, Ларис. Прости, но я выберу жизнь сестры.— У меня ты прощения за что просишь? Я, знаешь ли, не принадлежу к тому народу, который ты сегодня передумал спасать. И который, в массе своей, никогда спасаться и не жаждал. Им, как и тебе, и вампирами быть неплохо.
— Да, я знаю, но… боги все же ведут мой народ к спасению… Долгой, мучительно долгой дорогой… по которой никто не рвется идти… И все знаки указывают на то, что именно ты станешь той формальной причиной, которая погубит мою Ясмину. Принесет ей смерть, — он смотрит мне в глаза, будто пытаясь прочесть там… Что? Подтверждение своих слов? Мое понимание изложенной им позиции?
А я… впервые начинаю сомневаться в его здравом рассудке. Все же детские травмы, вечная жизнь между сном и явью, бесконечные попытки услышать божественный шепот и прозреть будущее… Скорректировать будущее, помочь богам, помешать богам… Может, все эти плетения судьбы существуют только в его голове?
— И как же я погублю ее, Лоу? Она вампирша, коэрэна, авенэя… Любимая жена, в конце концов. А я? Человечка, не сумевшая стать для вампира кем-то большим, чем девочка для досуга… Да, досуг затянулся, но… Уж не думаешь ли ты, что, снедаемая дикой ревностью, я всажу нож в ее сердце? Даже будь в моей душе столько ненависти, нож я всадила бы ему — не ей. Она передо мной ни в чем не виновата, она и не знает, что я существую, а он… обещал… Он мне обещал увести туда, где я смогу жить, смогу вылечиться…
— Так, может, и увезет. Решит выполнить свое обещание, отдать долги… А Яся останется здесь одна, без поддержки, без защиты… И она вовсе не коэрэна, не унаследовала… А уж за то, что она теперь авенэя, Владыка первый готов ее растерзать… Я не знаю, Лара, я не сказал, что ты ее убьешь, это абсурд, но косвенно… Чувство вины, Ларис. Оно просочилось из будущего в прошлое и витало над девочкой студенткой, приходя к ней во снах… сумбурных снах, ведь вы еще не знакомы… Будь ты не причем, оно не травило бы твое подсознание…
— Каких еще снах?
— Уже не помнишь… А мне рассказала однажды, и я с тех пор забыть не могу… Неважно, Ларис. Но если ты — причина ее гибели, мне остается только одно, — он вздыхает, но продолжает твердо, — предотвратить вашу встречу. И способ у меня для этого тоже остался только один.
— Нет… — шепчу я, отчаянно дергаясь, не веря, не желая верить, что он безумен настолько, что он действительно решил сделать это… Я проснусь, я непременно проснусь, это только сон! Это только мой воспаленный бред, нет ни Лоу, ни свадьбы Анхена и Ясмины. Я проснусь!
Явь сбивается, идет волнами, сереет туманом, я ухожу, улетаю, просыпаюсь… Почти.
В этой степи не растет ни одного цветка. Лишь ковыль, седой и безумный. Даже дерева, взращенного для того, чтобы прятать нас от солнца, здесь больше нет. Впрочем, нет здесь и солнца. Все небо затянуто облаками. Белесыми, словно стебли вечного ковыля.
— Ты сильная, Лар. Даже удивительно, насколько сильная. Но ты не сбежишь.
Мой коэр сидит на траве напротив меня. И даже не скрывает уже, что он — мой тюремщик.
— Знаешь, мне казалось всегда, что есть что-то еще, — я смотрю на него, и вроде все уже понимаю, но не могу ненавидеть. — В твоем отношении ко мне, в твоей заботе, в твоем участии… Не ради Анхена, не ради воли богов, не во имя воплощения каких-то там хитрых комбинаций… Мне казалось, есть еще и симпатия между нами, и приязнь… Такая простая личностная привязанность. И хоть самую капельку, но я все же тебе дорога. Сама по себе, вне знаков и предначертаний.
— Ты мне дорога, — кивает он. — Я же сказал, мой дом без тебя опустел. Будь это не так, я бы выбрал тебе иное место. А так — останешься здесь, со мной. Будешь духом-хранителем моей самой любимой долины, незримой хранительницей моего очага… Никогда не состаришься, никогда не умрешь, никогда не будешь страдать от обескровливания, сколь бы я в запале не выпил. Ты ведь помнишь, как нам хорошо было вместе? Все это вернется, но уже без всяких ограничений. Болезни тела оставят тебя вместе с телом. Да и зачем оно тебе — тяжелое, уязвимое, подверженное разложению? Ты будешь духом — свободным, прекрасным…