Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной

— Как много слов, Лоу. Таких красивых, ничего не значащих слов… И ты правда думаешь, что став духом, я прощу тебе тот маленький, не стоящий внимания факт, что ты убил меня? Лишил жизни, отделив душу от тела и не пуская обратно?

— Да, не сразу, — он спокоен и даже уверен. — Но со временем ты поймешь, это выход. Это самый приемлемый выход. Для всех. Для тебя тоже. Ну зачем тебе возвращаться, что ждет тебя там? Анхен, который счастлив с другой, а твое присутствие лишь болезненно давит ему на совесть, и потому он вечно будет стремится уйти, скрыться, заняться делами. Ясмина, которой тебя искренне жаль, и которая хотела бы тебе помочь, да не в силах, в то время как тебя все ее попытки лишь раздражают, потому как ревность… Да, ее тебе не хватит, чтоб воткнуть ей нож в сердце, но чтобы просто ее ненавидеть — вполне. А потом ты погубишь ее, и вина за это сожжет тебе душу… Тебе это правда надо?

— Да прекрати! Ты сам себя разве не слышишь? Это же бред, Лоу! Как я могу погубить вампиршу?! Как?! И, главное, откуда такая уверенность? Какие-то сны, которых никто не помнит, обрывки твоих ощущений, которые вчера ты трактовал так, а сегодня иначе… Что будет, если ты опять ошибся, а, Лоу? Что будет, если твоей сестре от меня ничего не грозило, а, напротив, я могла бы ее спасти, будь я рядом, но меня не было, ты помешал? Может быть, в тех снах, про которые лишь ты и помнишь, гуляло не чувство моей вины, а пережитый страх, что самое страшное едва не случилось? Ты разве знаешь доподлинно? Или опять додумываешь «чтобы итог сошелся»?.. И, кстати, сестрица твоя мне как раз на днях снилась. Довольная, словно с пережору, качалась себе на качельках и ржала на весь парк. И ничего там про смерть, знаешь ли. И «чувства вины» ни малейшего.

— А подробнее? — напрягается Лоу. — Что именно тебе снилось?

— Для тебя только сны и имеют значение, верно? — чуть разворачиваюсь, чтобы смотреть мимо него. Вдаль, на степь, к которой он меня приговорил. — Да ничего судьбоносного мне не снилось. Так… Яська твоя была девочкой, совсем маленькой, и качалась на тех качелях, что ты для меня в саду у Анхена сделал. Ну, вернее, она на своих качалась, тех, что вы ей когда-то делали. Но, поскольку как выглядели те, я не знаю, видела эти.

— Те были сплетены из цветущих лиан, — чуть прикрыв глаза, просвещает меня Лоу.

— Ну, видишь, как хорошо. Чего не знаю, то и не снится. Выглядела она, кстати, точь в точь, как ты, если б вдруг стал ребенком. И лицо, и волосы…

— Седые?

— Нет, белые. Как здесь. И дли-инные. Так и летали за ней, будто крылья.

— Так может, — он взволнованно сглатывает, — это был мальчик?

— В юбке?

— Почему… в юбке?

— Потому что это лишь сон, не надо искать в нем то, чего нет. Я Ясмину в жизни не видела. Поэтому перенесла на нее твой облик. И, поскольку для меня естественно, что маленькие девочки носят юбки и длинные волосы, я перенесла эти знания на вампиршу…

— Да, конечно. Вот только мы с Ясей действительно очень похожи. Глаза, разве что…

— Синие!

— Что? — недоумевает он.

— У Ясмины во сне глаза были синие. Очень яркие, словно подсвеченные изнутри. Может, это из-за того, что она смеялась? Знаешь, она вся словно лучилась от радости, — вспоминая подробности сна, я вновь погружалась в те чувства, что тогда испытывала. И вся моя неприязнь к Ясмине сегодняшней, Ясмине, перечеркнувшей всю мою жизнь, испарялась, когда перед моим мысленным взором вставала Яся-ребенок, и я вновь смотрела на нее — жадно, пытаясь запомнить каждую черточку, и радовалась ее радости, и боялась, что тяжелые железные качели ударят ее, когда она вздумала пролететь их, яростно раскачивающиеся, насквозь. И огорчалась, что она улетела — слишком уж быстро…

— Что именно она сказала тебе? — уточнил Лоу по ходу рассказа. — Просто «смотри, как я умею»?

— Ну да, — вот нашел, к чему прицепиться. — Ну, или «могу». Да, «здесь могу», если тебе это важно. Имелись в виду, видимо, способы хулиганства с качелями, — меня вновь передернуло, стоило вспомнить, как тяжелые железные качели летят навстречу хрупкой маленькой девочке. Нда, моя б воля — она б у меня точно исключительно на лианах качалась. — Но это все ни о чем. На самом деле во всем этом сне важно лишь одно — птичка. У нее на шее была моя птичка. Моя душа, как ты утверждал когда-то. Поганка украла мою душу. Моего Анхена. И улетела, весело хохоча… И нет, у меня не было желания запустить ей вслед чем-нибудь тяжелым. Ни чувства вины, ни жажды убийства… Так что бред все твои выкладки, Лоу. Твои очередные ошибочные воспаленные фантазии. Они в самом деле стоят моей жизни? Ты в этом уверен?

Молчит. Смотрит вроде на меня, но будто насквозь.

— А где сейчас твоя птичка? — интересуется, наконец.

— На мне, — тянусь рукой к шее, но там, понятно, ничего нет. Мое зримое тело сейчас — это всего лишь результат его фантазий. — Знаешь, я ее не носила, Анхен так и не принял ту историю. А вот после этого сна — надела.

— И она дала тебе достаточно сил, чтоб я наконец-то смог тебя зацепить, — кивает Лоу. — А теперь она дает тебя силы вновь и вновь пытаться бороться против моей блокады… И ведь пару раз ты едва не вырвалась… — он вновь задумывается, уходя глубоко в себя, его взгляд пустеет. — А про птичку тебе напомнила девочка из сна… А ей дала ее ты, больше некому… — он опять размышляет о чем-то о своем, путая сны и явь, прошлое, будущее и несуществующее. — Как ее звали? — огорошивает он меня вопросом.

— Кого?

— Девочку. В твоем сне.

— Ясмина, разумеется, как еще? Ты вообще меня слушал?

— Слушал. Очень и очень внимательно. Повторяю вопрос. Когда проснулась и разобрала свой сон по полочкам — что и откуда подсознание позаимствовало — то поняла, что тебе снилась Ясмина. А во сне, просто глядя, но еще не анализируя, ты называла ее как-то?

— Ясей и называла, — пожимаю плечами. Кто-то себя уже явно до белки довел со всеми этими снами и знаками. — Ее звали Яся, Ясмина, это я знала во сне и без всяких анализов. Что ты надеялся, я вызнала в этом сне? Ее тайное имя?

Молчит, вновь углубившись в свои коэрские мысли. А я вновь пытаюсь уйти. Проснуться, пока он слишком занят сличением знаков. В духи долины я не записывалась. И вообще, может, нет ничего, может, все это он придумал! Я же вижу, что он не в себе. Мне бы только проснуться!

Мгла. Серая, беспросветная. Но она рассеется, вот уже совсем скоро, я почти ощущаю лед простыней под моими ладонями… Рывок. И жесткие пальцы, обхватившие меня за предплечье. Оборачиваюсь. Мгла никуда не делась. Только в этой мгле нас теперь двое: я и Лоу. Мы посредине, она вокруг. Не ушла. Но и не мешает. Ждет.

— Так хочется жить? — его серые бездны смотрят в упор.

— Разве право на жизнь есть лишь у твоей сестрички?

— Присмотри… за сестричкой. Ты все же нужна ей.

О!.. Смотрю на него, не в силах сказать ни слова. Да даже подумать… Он что, передумал? Он, все же, меня отпускает?

А он разжимает пальцы, и мгла кружит водоворотом, увлекая меня за собой. А он остается во мгле, и лишь взгляд его преследует меня до конца. Серый пепельный взгляд, полный ужаса от возможной ошибки. И шепот: «боги, не дайте мне ошибиться…»

И я просыпаюсь. Ведь лишь наяву холод может быть столь пронзителен. И лед… Лед! Никаких простыней, только лед под моей спиной! И тьма вокруг, и дышать практически нечем… В безумной панике ору, бьюсь, ощущая стенки ящика, в котором… Ударяю руками в боковины, в крышку… Она откидывается. Сама не верю, но она откидывается, и я вижу белый потолок, светлые стены… Вылезаю. Руки не слушаются, ноги тоже… вываливаюсь, скорее…

Действительно, ящик. До боли похожий на гроб. В комнате, похожей на морозильную камеру. И пара обнаженных человеческих тел на полу. Да, хозяина нет, но Младшие дома Ставе, все эти ир ра Ставэ, что кормятся за его счет, в обмен на бесконечную преданность… Мертвецкая… И если она заперта…