Вампокалипсис: Третья кровь

Стаса затрясло. Ползун… Он был здесь. Не в дурном обескураживающем сне, не во мраке ночной комнаты, а здесь и сейчас, он явился во плоти, застав как всегда врасплох. Охранник-Ползун был уже совсем близко, но Стас не мог более заставить повиноваться собственные ноги. Это был конец. Потому что…

…ловушка захлопнулась.

– Я закончила, – откуда-то издалека, словно с другого конца длинного тоннеля, донесся голос Веры. Затем ее шаги: сперва быстрые, затем – переходящие в бег.

Ползун немного замедлил движение, будто прислушиваясь. Но не останавливался; глухие удары локтей отражались в узких стенах коридора.

– Очнись! – Вера залепила Стасу чувствительную пощечину. – Очнись же!

Это вернуло ему способность двигаться. Стас посмотрел вниз как раз в тот момент, когда мертвый охранник попытался ухватить одной рукой лодыжку Веры. Стас врезал ногой по тянущейся руке, и охранник, потеряв равновесие, уткнулся лицом в пол.

Добежав до поворота в холл, они были вынуждены ненадолго остановиться, чтобы перевести дух. Стас отер с лица холодный пот, затем осторожно прикоснулся к руке Веры, их глаза встретились. И взгляды эти нисколько не нуждались в словах.

Прежде чем покинуть офис, они оглянулись в сторону, откуда долетел какой-то мягкий хруст. Охранник, сев на полу в том месте, где они его оставили, с отрешенным видом жевал большой палец своей правой руки.

Голоса во тьме

После того как парень и девушка вышли на улицу, свет несколько раз мигнул, а затем и вовсе погас, отдавая офис во власть непроглядного мрака, две фигуры, скрытые темнотой, возникли на верху лестницы, беззвучно спускаясь к ресепшену.

Элея: Третья кровь… Ее время еще не настало. Они плодят слишком много падали.

Рубинштейн: Я прослежу за этим. А как быть с девчонкой и ее дружком?

Элея: Они не опасны, я займусь ими сама, позднее.

Рубинштейн: Во Львове небольшая проблема…

Элея: Знаю. Роберт упустил их. Я думаю, они направляются сюда.

Рубинштейн: Они теперь знают, кто мы.

Элея: Они тоже не смогут нам помешать. Никто не сможет.

Рубинштейн: Я верю в это. С каждым днем мы становимся сильнее.

Элея: Это так. Осталось совсем немного. Потерпи.

Рубинштейн: Позволь мне заняться новыми городами. Харьков, Донецк, Симферополь…

Элея: Я подумаю. Возможно, именно тебе я и поручу это. Роберт слишком неосмотрителен.

Рубинштейн: Спасибо тебе.

Элея: И убери ту падаль в коридоре.

Рубинштейн: Я все улажу…

Голоса стали отдаляться обратно вверх по лестнице, а затем окончательно растворились во мраке.

Два звонка

Одиночество не самая подходящая подруга, чтобы разделить осенний вечер, когда дождь монотонно стучит в окно, и тоска разъедает сердце и пустые стены. Но, случается, это единственное общество, на которое ты вправе надеяться, и тогда остается одно – бежать. Вечер выдался на редкость промозглым; осень, ворвавшаяся с темного дождливого неба, словно мстила за лишние солнечные дни. Но все же безлюдные улицы и мокрые тротуары казались лучше молчаливых стен. После часа блужданий по Новой Дарнице, Лора основательно продрогла и наконец решила вернуться домой.

На перекрестке, где по левую сторону дороги начинался сквер, она вспомнила о парне в синей рубашке. Примерно месяц назад на этом самом месте она загадала, что если догонит его до конца тротуара, обязательно случится что-нибудь хорошее, как однажды Лора получила долгожданного щенка колли, когда обогнала высокую нескладную девчонку по прозвищу Шпала, возвращаясь много лет назад домой из школы. Ей удалось догнать парня, но… Ничего хорошего так и не случилось.

Сквер тонул в неприветливой безмолвной темноте, и Лора предпочла идти по другой стороне дороги вдоль ряда домов, где было светлее. Она подумала о муже (точнее, бывшем муже – бумаги о разводе еще не до конца оформлены, но в ее случае это лишь чистая формальность), которого случайно встретила три дня тому назад. Это произошло на кладбище. Она только приехала, он – уже возвращался, направляясь к главным воротам. Лора невольно замедлила шаг, надеясь, что он ее окликнет, но он не окликнул. Разошлись, так и не сказав друг другу ни слова, будто никогда даже не были знакомы. На могиле дочери лежал свежий букетик алых гвоздик.

Его молчание всегда угнетающе действовало на Лору, а после смерти Кристины оно стало просто убийственным. Она знала, муж винит ее и лишь ее в смерти дочери, но он не проронил ни слова. Все ее отчаянье, вся боль поселились в этом отнимающем последнюю надежду молчании. Лора с радостью была готова принять любые оскорбления, даже побои, только бы сорвать проклятую печать его безмолвия. Она пыталась заговорить первой, старательно провоцировала на взрыв – он не слышал ее. На четвертый день после похорон Кристины муж собрал вещи и ушел. Так же молча.

Прокручивая в очередной раз сцену их короткой встречи на кладбище, Лора подумала, что в его жизни, видимо, еще не успела появиться другая женщина. Она бы это поняла даже без трехдневной щетины на его лице и неумело выглаженных брюк. Пускай теперь это уже не имело значения, но…

Дойдя до следующего перекрестка, Лора ощутила чей-то пристальный взгляд. Мысль о том, что за ней кто-то следит здесь и сейчас, казалась до нелепости странной. Но чувства говорили обратное. Она замедлила шаг и оглянулась. Длинная улица, затуманенная моросящим дождем, была совершенно пустынна. И все же ощущение было чересчур сильным, чтобы просто списать его на депрессию или расшатанные нервы. Кто-то наблюдал за ней, теперь Лора в этом была абсолютно уверена. Возможно, со стороны сквера; темные нагромождения кустов могли скрывать кого угодно. Например, грабителя. Чтобы не выдать охватившего ее волнения, Лора заставила себя идти в прежнем темпе. У нее почти получилось. Проходя мимо ряда освещенных окон на первом этаже, глянула на часы: половина одиннадцатого. Конечно, Новая Дарница не самый благополучный район в городе, но для открытого нападения посреди улицы было еще слишком рано. Наверное, слишком рано.

Возле дома, где находился Офис, Лора немного успокоилась, задышала ровнее, даже вспомнила девушку-менеджера, приглашавшую ее несколько недель назад посетить презентацию компании, которой тот теперь принадлежал. На презентацию Лора так и не сходила, а полученные буклеты куда-то задевались, вероятно, спрятались в том потаенном месте, куда обычно стремятся попасть ненужные вещи.

Она вдруг уловила какое-то движение слева и обернулась. От резкого движения каблук правого сапога зацепился о выбоину в тротуаре и сломался. Лора упала, сильно приложившись коленом об асфальт и согнув при этом две или три спицы зонта. Несколько секунд, оглушенная болью, она лежала без движений, глядя в направлении кустов по другую сторону дороги. Все произошло слишком быстро, слишком неожиданно. За миг до падения Лоре показалось, что свет фонаря мигнул, будто что-то мелькнуло прямо перед лампой, а затем нечто, напоминающее скрюченную фигуру, спрыгнуло вниз с самой верхушки и скрылось в кустах.

Но ведь это абсурд… Кто и зачем стал бы забираться на фонарь поздним вечером и прыгать с высоты, равной трем этажам; тем более, ни звука падения, ни каких-либо других звуков Лора не расслышала. Их отчасти мог заглушить шорох дождя, только… И, тем не менее, это был чистый абсурд. Как и то, что секунду или две она могла различить две ярко-желтые точки, светящиеся в кустах прямо напротив того места, где она упала. Скорее всего, просто блики в глазах, вызванные резкой болью в колене.

Решив, что всему виной какая-нибудь крупная птица, Лора попыталась встать на ноги. Колено жутко ныло; прикоснувшись к нему рукой, она обнаружила, что чулок порван, и зашипела от боли – кожа была содрана, и на руке осталась кровь. Лора сделала пару осторожных шажков. Дела оказались еще хуже, чем она полагала: мало того, что ушибленное колено вынуждало ее сильно хромать, на правом сапоге еще и отломался каблук. Поискав его глазами, Лора увидела каблук рядом с выбоиной, о которую тот зацепился. Она подобрала с тротуара зонт, снова глянула на злополучный каблук – ну и черт с ним, все равно эти сапоги давно свое отходили.