Ванечка и цветы чертополоха

Палашов и Бургасов колесили по дороге в Новомосковск. Туда был час езды, значит, молодые мужики домчатся минут за сорок. Тонкая струйка дыма улетучивалась в оконную щель. Часть пути протекала по двухполосной в одну сторону трассе. Предстояло краем зацепить Грицовский, а там сойти на узенькую вертлявую дорогу.

— Расскажи подробности по делу о краже скота, — попросил Палашов и затянулся.

— Да всё то же, Жек. Безработица, нищета. У этого Михаила Евграфова — жена и дочь. Представь, мужик толком не работает, а мясо домой здоровыми кусками таскает. Поди жена довольна.

— Блин, мы-то работаем, а на кусок мяса тоже едва зарабатываем. Вот засада-то. Ну, ты ему объяснял про сотрудничество со следствием?

— Объяснял.

— А доказательства какие? Вещь-доки там…

— След его обуви. Земля на его ботинках. Да его сам сторож признал.

— Тем более, зря он так. Как думаешь, уже осознал ошибку?

— Похоже, не совсем, раз не колется. Задумал, видать, прикрыть остальных и сесть один, герой. Если не признается, пойду с его женой разговаривать, все его связи поднимать.

— Как дочь его зовут?

— Наталка.

— Ага.

На подъезде к Грицовскому повернули налево к Новомосковску. После выкрутасов дороги поднырнули под два моста, второй — железнодорожный. А когда по обочине потянулась высоковольтка, Палашов опять заговорил:

— Мне кажется, тебе надо с Сашурой откровенную воспитательную беседу провести. Что она батьку мучает? У тебя же нет на неё видов? Нет. Представь себе лицо Аркадьевича, если ты ему о видах на его малолетнюю дочку заявишь! Мол, буду ждать и вечно любить…

— А так всё хорошо начиналось!

— Я уже слышал недавно эти слова.

И тут же Палашов вспомнил, где сидела в машине та, что их произнесла. Аккурат на месте Кирилла. Вспомнил и её невыносимое хулиганское бедро.

«Мрак!» — только и подумал он, отгоняя от себя этот призрак, а вслух сказал:

— Всё ж таки хорошо там, где нас нет.

IX

Июль 2001 года.

Бургасов видел, как по-особому смотрит Лашин на жену и дочку. Он и жена рядом напоминали двух колобков и странно, что дочка не вышла у них третьим колобочком, а, напротив, была худышкой. Сашура иногда заходила проведать отца, и тогда обязательно пикировалась с Кириллом остротами и дружескими подтруниваниями. Чувство к ней было тёплым и сладким, как парное молоко, словно она его младшая сестрёнка. Но однажды Палашов поведал ему, что Сашура в него, Кирилла Бургасова, влюблена. Молодой мужчина сильно смутился, начал стесняться и избегать девчонки, ведь ей было всего двенадцать лет. Она, напротив, зачастила с приходами, а отец не понимал, чего она капризничает, устраивает сцены, и списывал всё на переходный возраст. Это был случай, когда всезнающий и всепонимающий Леонид Аркадьевич оказался глух к собственной дочери. Женька Палашов на его жалобы молчал, как партизан, утаивая очевидную ему причину.

Палашов же смотрел особенным взглядом на всех без исключения женщин. Кирилл не мог определить, что именно этот взгляд выражал, но списывал его на голодание по женскому обществу. Он прекрасно понимал, что Жека совершенно один — ни матери, ни сестры, ни жены, ни дочери. Единственная тётка и та — далеко.

У Палашова вообще был особый взгляд. И особая манера поведения. Он смотрел, вёл себя и разговаривал так, будто всё происходящее вокруг само собой разумеется, что по-другому и быть не может, что в данных обстоятельствах естественно ему всё рассказать, показать, что он всегда и что бы ни случилось на твоей стороне. Он давал людям такую установку, располагал к себе, умея подобрать нужное слово или промолчать. Это поведение не было какой-нибудь вымученной продуманной тактикой, оно было естественным, как дыхание, сон, испражнение. И никогда Кир не видел его равнодушным, безучастным или жестоким. Он жалел людей, даже самых тупых и говнистых, и изо всех его сил старался понять в каждом конкретном проявлении. Жека давал им больше времени, если это требовалось. Всегда старался дать им надежду. Он никогда не выслуживался, не пытался кому-то что-то доказать, преследовать какую-то личную выгоду. Порой он доходил до самоотречения. Не будь всего этого и какой-то нечеловеческой внутренней силы, он бы давно бросил своё неблагодарное занятие.

Один раз, когда Кирилл закончил дела в судмедэкспертизе и ждал Жеку, ему представился случай заговорить с молодой медсестрёнкой. Он принялся её окучивать, и дело шло успешно. Но тут подоспел Палашов и в одно мгновение разрушил все его чары просто своим присутствием. Он не подал виду, как огорчён. Даже влюблённая в него Сашура менялась в лице, стоило к ней приблизиться Палашову. Он постоянно чувствовал себя в тени старшего товарища, хотя дела вёл не хуже. Подумаешь, чуть ниже, неприметнее, темноглазее, не такой шутник, зато плечи такие же крепкие, взгляд твёрдый, воля стальная, по зубам может дать не хуже, да и по части женщин не плох, вроде бы не от чего страдать самооценке. И всё же Палашов его затмевает. Особенно в глазах женщин.

Отношения у них дружеские, доверительные. Кир не выдержал и поделился с Жекой беспокойством, открыто признался сопернику, что проигрывает, на что тот ответил:

— Прости, дружище. Ничем не могу тебе помочь. Это совершенно неконтролируемый процесс, сродни какому-нибудь торнадо. Неужели ты думаешь, мне хочется влюбить в себя всех женщин? Мне приятно, что я им симпатичен, но не более того. Поверь, найдётся такая, для которой ты будешь единственный. Бродит просто где-то пока, не знает, что её Кирюха тут мается.

Месяц назад совершенно стихийно Жека предложил ему составить компанию, когда выдалась возможность встретить «самую обворожительную» женщину Венёва с работы. Недолго думая, Кирилл согласился. Любопытно всё-таки, кто сейчас подкаблучивает занятого следака. Ему со своего места, ох, как хорошо известны трудности таких взаимоотношений!

И вот они отправились на Кольцевую улицу в пекарню. Женщину о встрече не предупредили. В здании пекарни в небольшом помещении приютился магазинчик с хлебом, пирожками и кое-каким избранным тульского производства провиантом. В нём мужчины прикупили по самсе с курицей, вышли и встали в сторонке у забора поджидать подругу. Пока женщина, очевидно, собиралась домой, мужчины подкрепляли силы произведёнными ею вкусностями. Вот только курицы в той самсе почти не оказалось, хотя в названии её наличие чётко значилось. Помимо чёрного перца с луком прослеживались, как иногда пишут на упаковке, «следы» курицы в виде хрящиков и жил. Получалось, они ели не самсу с курицей, а самсу со следами курицы и кунжутом.

— Вот так всегда, — ухмылялись они, — напишут одно, а подадут другое.

Едва они закончили шевелить челюстями, как на выходе из пекарни показались две женщины.

— А вот и моя Любаня, — пробормотал Жека, и почему-то эти слова встревожили Кирилла. Он посмотрел на товарища, пытаясь понять, которую из двоих тот имеет в виду. Он смекнул, что Палашов смотрит на невысокую пышную крашеную блондинку, а потому решил присмотреться к её напарнице, высокой худощавой шатенке с разметавшейся от ветра чёлкой. Вглядываясь в лицо, он размышлял, не мог ли видеть её раньше, ведь Венёв — некрупный городишко.

Когда она заметила мужчин, глаза её просияли, остановились на Жеке. Вот так, он ошибся. Любаней оказалась вот эта красотка, на которую он бы с радостью запал, не будь она Любаней.

— Вот, Светик, это мой Женька, — сказала шатенка приподнятым голосом, приобнимая Палашова и целуя в щёку. — А это…

Она озадаченно повернулась к Кириллу.

— Кирилл Бургасов, его коллега, о котором он, вероятно, не раз рассказывал, — подсказал Кир.

— Очень приятно, мальчики. Но я побегу, а то мне ещё Борьку из садика забирать, — приветливо и торопливо промолвила Светик с улыбкой, и действительно скорёхонько засеменила в сторону улицы Белова.