Ванечка и цветы чертополоха

— Марья Антоновна, вы что-то говорили о переписке между Павлом Кругловым и вашим сыном. Если будет такая необходимость, мне придётся с ней ознакомиться.

Женщина ответила не сразу:

— Это ваше право. Вы же должны во всём разобраться.

— Спасибо за доверие.

Через минуту следователь вышел из комнаты. Его поразила в ней только бедность обстановки. Старая лежанка, старые кровати, старые два шкафа. Старое, старое, старое… Как будто жизнь в ней остановилась. Только в серванте — несколько относительно новых фотографий и на книжной полке — не очень ветхих и пыльных книг. Марья Антоновна была хороша собой в молодости, как и её мать. Отца почему-то не было на фотографиях.

— У Вани есть дневник?

— Я не знаю. Иногда он писал что-то в тетрадях. Но, возможно, это были уроки.

— Посмотрите, пожалуйста. Если он есть, он мог бы многое прояснить.

— Хорошо. Я поищу. Можно мне задать вам вопрос?

— Задавайте!

— Когда вы вернёте мне тело сына для погребения?

— Думаю, через несколько дней. Возьмите мою визитку, — он протянул карточку, — позвоните мне дня через три. К тому времени наверняка буду точно знать. Перед уходом я быстренько осмотрю участок. Проводите?

Женщина кивнула и пошла вперёд, показывая дорогу. Они вышли в терраску. Рядом была вторая дверь, за которой тянулся подсобный коридорчик, ведущий на примыкавший к задней стене дома скотный двор. В коридоре им на пути попалась полосатая кошка, видневшаяся в тусклом освещении лампы. На полках стояли банки, ящик с куриными яйцами, лежали инструменты. В уголке над ведром висела кульком марля с творогом. Около этого ведра и тёрлась кошка. На скотном дворе стояла в стойле коза.

— У вас коза есть? — удивился Евгений Фёдорович.

— Да. Коза, куры и кошки. Козу для себя только держу. От одной молока мало.

Они прошли скотный двор насквозь и вышли через распахнутую дверь в сад. На улице уже начало смеркаться. Овощник остался у них справа позади. Перед ними лежало картофельное поле, которое можно было обойти с двух сторон по тропинкам. С левой стороны забор соседей прятался за кустами малины, а тропинка стелилась мимо них, дальше — мимо вишнёвых с одной стороны и яблоневых деревьев с другой стороны. Участок разлёгся по наклонной к лесу, поэтому где-то внизу тропа пропадала из виду. С правой стороны её сестрица подходила к небольшому щитовому домику, по пути заглядывая к «скворечнику», в котором справляли нужду.

— Что там за строение? — поинтересовался следователь.

— Там летний домик. В нём есть душ и комнатка с кроватью, на которой в тёплое время года спал Ваня.

— Дом очень старый?

— Ему, наверное, лет десять. Нет. Двенадцать лет. Его мой бывший муж поставил ещё до того, как смылся от нас.

— Пойдёмте взглянем.

Они направились правой тропинкой. Небольшой козырёк прикрывал от дождя единственную ступеньку. Дом был не такой маленький, каким казался издалека. Марья Антоновна достала из кармана передника ключ и отперла дверь. Небольшая площадка предваряла сбоку душ, а прямо комнату. Пол был из узкой доски. В комнате имелось небольшое квадратное окно с пёстрыми шторами, под ним — аккуратно заправленная пёстрым покрывалом кровать, рядом с кроватью — тумбочка, в ней — тетради, ручки, нож, перо ворона, пара сухих цветов, туалетная вода, дезодорант, несколько учебников, пара книг по истории и навигации, политическая карта мира и карта звёздного неба. «Увы, бедняге никогда теперь не стать моряком!» — с грустью подумал Палашов и заметил в восточном углу высоко под потолком маленькую полку с иконами Божьей Матери, Иисуса Христа и Николая Угодника.

— Откуда у него эти книги, карты?

— Паша привёз из Москвы. Ваня попросил, он и привёз.

— Куда ведёт вторая тропинка?

— В лес. Там у нас родник. Мы там питьевую воду берём.

— Дорога в лес мимо участка Глуховых встречается где-нибудь с этой тропинкой?

— От той дороги тоже тропинка к роднику есть.

— Ясно. Ваня ночевал здесь всё лето?

— Да. И днём здесь читал, писал.

Палашов аккуратно приподнял подушку и увидел тёмно-синюю записную книжку.

— Похоже, это и есть его дневник. Возможно, мне придётся его изъять. Прочтите-ка вы его сама. Вдруг вы узнаете что-то очень важное о сыне. И скажете об этом мне, если это меня касается.

— Хорошо.

В душе был белый поддон со стоком, над ним располагалась угловая полка с дешёвым мылом, шампунями и мочалками. На стене благоухал берёзовый веник на длинном гвозде. Шторка защищала стены и пол от брызг во время купания. Вода нагревалась тэном, её приходилось таскать вручную. За перегородкой была скамеечка и вешалка для полотенец и одежды. Тазик для стирки выглядывал из-под скамейки. Два больших полотенца и одно маленькое висели на бельевой верёвке, на улице. Верёвка была натянута между двумя столбами.

— С вашего позволения, я удаляюсь до завтра, — сказал Евгений Фёдорович, когда они с Марьей Антоновной вышли на улицу. — Держитесь.

Ей ничего другого и не оставалось. Он тронул под локоть бедную, уставшую страдать женщину. Она была совсем невысокой, и следователь мог запросто спрятать её к себе под мышку. Но она была холодной и гордой. Беда как будто укрепила её, а не сломила. Она кивнула, глядя ему в лицо карими глазами, отпуская его. Он ещё на секунду задержался, затем развернулся и быстро пошёл в сторону дома. Больше он не стал заходить внутрь, а, обойдя дом кругом, вышел через открытый для жителей деревни проход к роднику. На улице он заметил, что круглолицая соседка наблюдает за ним через штору со своего крылечка, но не подал виду.

На часах было уже без пятнадцати девять. Становилось всё темнее и холоднее. Палашов спешил обратно к Миле. Притом он обнаружил кратчайший путь. За сараем, возле лип, дорога по диагонали через луг уходила прямо в сторону дома девушки. По ней он добрался бы за пару минут, но он ещё раз обошёл все дома. Жизни по-прежнему не было ни в одном из них, кроме дома Глухова. К Глуховым Евгений Фёдорович решил зайти завтра. Ему надо было разобраться сначала с Милой. И предстоящий разговор с Милой почему-то его волновал.

VI

Спиридоновка. Июнь 1995 года.

— Ванюшка, сынок, пойдём скорее. Мне кажется, там уже вся деревня собралась. Сейчас весь хлеб раскупят, нам с тобой не достанется.

Это раз в неделю приезжал к ним грузовик с хлебом, потому что жители постоянные в деревне были, а магазина не было. Ванюшка никак не мог оторваться от мультфильма. Он не был избалован: телевизор показывал всего две программы — первую да вторую. Мультик или сказка — для этого ребёнка настоящий праздник и большая редкость, доступная только потому, что сосед Валерка антенну установил. Мать это прекрасно понимала и терпеливо ждала сына. Но время бежало, а он всё никак не выходил из комнаты.

— Мамуль, здесь же рядом совсем! Ты иди, пока в очередь вставай, а я подтянусь к тебе! Мульт уже заканчивается!

— Хорошо!

Марья Антоновна посмотрелась в зеркало, поправила незамысловатую прическу, пригладила воротничок платья.

Стоял конец июня. Погода была отличной, солнечной, тёплой, но пока ещё не утомляла зноем и навязчивыми насекомыми. Машина, привозившая хлеб, останавливалась на дороге за сараями напротив дома Кругловых. Прежние хозяева — старики — умерли, а молодёжь продала отчий дом, не желая таскаться из Москвы в такую даль. Они давно уже переехали в Москву работать и жить. Шли времена, когда жизнь в российских деревнях постепенно вымирала, особенно в областях центрального региона. От Москвы до Спиридоновки далековато, а потому дома не отпугивали ценой покупателей. Правда, желающих было совсем немного, но вот Кругловы как раз и нашлись. Они вывозили на лето бабушку с двенадцатилетним мальчонкой подышать свежим воздухом, «покушать витаминчиков», набраться сил. С ним Ванюшка и подружился.