Ванечка и цветы чертополоха

Пашка усмехнулся своему словцу, которое помнила Лиза, и почувствовал, как трыкнули нитки на его рубашке — это Максимка крутил-крутил, да и оторвал пуговицу.

Лиза подскочила и принялась отнимать трофей у ребёнка. Тот озорно хохотал и не давался. И они вдвоём с Пашкой, охотясь за пуговицей, несколько раз столкнулись лбами. И всё-таки Пашкино проворство победило, и пуговица была у него. Он её спрятал от греха в задний карман джинсов. Незамедлительно Макс принялся крутить другую пуговицу. И так как малыш был пока в безопасности, старшие вернулись к разговору. Лиза поставила чашки на обеденный стол подальше от ребёнка и уселась на стул напротив Пашки.

— Теперь я совершенно счастлива. У меня есть сын. И меня никто не рвёт на части. Живу себе спокойно и радуюсь. От работы тоже пока отдыхаю. С мамой помирилась. Я с ней в ссоре была. В общем, тишь да благодать.

Она прихлебнула чай.

— Так зачем ты пришёл, Паша?

Он внимательно посмотрел на неё, лаская взглядом каждую морщинку её лица, те же желанные губы, дерзкие голубые глаза.

— Да просто я люблю тебя, Лиза.

В этот миг Макс оторвал вторую пуговицу, и охота возобновилась. В этот раз победительницей стала Лиза. Она передала пуговицу Пашке, и руки их на мгновение соприкоснулись.

— Так, проказник, иди к маме. Дай Паше чаю попить.

Она забрала Максимку, и Пашка сразу как-то вдруг осиротел.

— Лиза, поехали со мной в Петербург, а? И ты, и Макс. Мне так тебя не хватает! А теперь не будет хватать обоих.

— Не выдумывай, Паш. Ты хотел меня бросить, бросил, и нечего начинать сначала. Когда вырвешь кого-нибудь из сердца, это очень больно, анестезия не помогает, а кровь сочится и сочится… Забудь меня, забудь!

Пашка уткнулся носом в чашку и очень долго молчал. Он мучительно воображал себя без Лизы. Старался вбить в шальную голову, что Максимка — сын Виктора.

— Ты очень неуклюжий. Вломился в мою жизнь, растоптал все основы, на которых она строилась, и грубо покинул её. Ты проехался катком по росткам моих зарождающихся чувств. К тому же, Павел, ты очень молод. Тебе, если не ошибаюсь, почти восемнадцать. Очень ещё молод. Для меня навсегда слишком молод. Столько девчонок ещё повстречаешь! Ты учишься на моряка?

Он хмуро кивнул, не поднимая на неё глаз.

— В академии Макарова, на судовождении.

— Ну? Вот видишь. У тебя отбою не будет от девчонок. Посмотри на себя! Красивый, сильный, упрямый! Моряк! Да ты что?

— Лиза, — мрачно начал он, — ты видишь на мне подарочную упаковку? Или, может, я похож на шлюху? Нечего уговаривать меня, не утруждайся. Молодость, как известно, недостаток, который очень быстро проходит. Лиза, ты несравненная, понимаешь? — Он отчеканил каждое слово: — Нельзя тебя забыть. Невозможно!

Максимка, притихший у матери на руках, вдруг негромко, но задорно рассмеялся.

— Ты только сейчас это понял? Почему не возвращался?

— Хотел посмотреть, смогу ли без тебя жить. Мне показалось, ты хочешь того же. Сначала я упрямился, обламывал своё желание, а потом не мог приехать. А теперь моего лучшего друга убили… И если я потеряю ещё и тебя…

Он махнул рукой по глазам и носу и замолчал, борясь с подступающими слезами.

Лиза терпеливо ждала. Максимка прижался к её груди и начинал подрёмывать. Почувствовав в себе силу говорить, Павел произнёс тихо:

— Завтра днём я возвращаюсь в Питер. Позволь остаться у вас на ночь.

— Год назад тебя невозможно было выгнать, а сейчас ты вдруг спрашиваешь разрешение.

— Год назад ты была с хорьком, а сейчас ты с Максимкой. Кажется, ему спать пора.

— Да. Мы побежали мыться. — Лиза с ребёнком поднялась. — А то сейчас такой ор начнётся!

Когда она уже была одной ногой на пороге, с её губ невзначай слетело:

— Оставайся. Я тебе рада.

Мозг Пашкин одурманился от странного коктейля чувств. Через боль утраты рвалась такая напористая радость!

Он с улыбкой стукнул кулаком по столу и залпом выпил остывший чай. Потом встал, сорвал с себя рубашку через голову и повесил на спинку стула, на котором сидел, откинул назад волосы и в таком полуобнажённом виде отправился в ванную. Там никого не было, а ванна наполовину наполнилась московской водой. Пашка присел на краешек ванны и предался приятным воспоминаниям под монотонное гудение газовой колонки. Дверь резко распахнулась, Лиза, заметив наготу гостя, застыла на пороге на секунду, но потом как ни в чём не бывало прошла внутрь с голеньким Максимкой на руках.

Пашка спокойно улыбнулся им и отодвинулся в сторону. Лиза остановила поток воды и, нагнувшись в лёгком тонком халатике, погрузила малыша в воду. Ноги её полностью обнажились, подол прикрывал только ягодицы. Пашка сглотнул и постарался не обращать на это никакого внимания. Он заглядывал в ванну, радостно наблюдая, как резвится малыш. Лёжа на спинке в руках матери, он бил ручонками по воде, сильно напрягая мышцы и весело улыбаясь.

— Поплыли, — тихонько скомандовала Лиза и начала катать малыша по воде, рисуя его головкой цифру «8».

Нечаянно женщина скользнула боком о Пашкин пах. Тут ему и сорвало гайки. Разум отключился, а руки потянулись к соблазнительным ногам и начали гулять по ним, как блуждающие огни. Лиза некоторое время продолжала купание, но потом замерла и с упрёком заметила:

— Если ты не остановишься, я нырну в ванну.

Он неохотно оторвался от неё и вышел. Мерил и мерил ногами квартиру: коридор, спальню, детскую и обратно. Но плоть не унималась, а разум не прояснялся, улиткой спрятался в ракушке и отказывался показывать рожки.

Лиза с Максимкой заняли детскую, и его моцион сузился. Ему было обидно, что он не может пойти и спокойно наблюдать, как она управляется с ребёнком. Когда он тихонько приоткрыл дверь детской и увидел, как, лёжа на диване, малыш потягивает молоко из маминой груди, он немедленно закрыл дверь и отскочил от неё со стоном. Он переоценил свои возможности. С прошлого лета он воздерживался от интимного общения с женщинами, и курсантская жизнь помогала в этом, но теперь страсть ударила в голову в тройном объёме. Его пошатывало, начинало уже знобить. Он свернулся калачиком на кровати, закрыл глаза и тихо постукивал зубами.

Когда Лиза, уложив мальчика, вошла, наконец-то, в спальню, он уже ничего не мог, не хотел, от нервного перенапряжения раскалывалась голова. С порога она спросила:

— Паша, что случилось? Ты заболел?

Он вскочил с кровати, подошёл к ней, упал на колени и зарыдал, как ребёнок, уткнувшись лицом ей в живот. Он плакал, пока не промочил ей весь подол. Она гладила его по волосам, по вздрагивающей спине. Молчала. Ей было ясно — это особый случай. Таким она его раньше не видела, таким она никогда его больше не увидит. Прошло немало времени, пока он успокоился.