Ваниль
Шрифт:
— Ты заставишь своего мужчину выпить эту микстуру, и Бог затуманит его зрение. Он примет тебя за нее, и будет восхищаться только тобой.
Я не знаю, подействовало ли заклинание, но правда в том, что после того, как я подала торговцу чай и вернулась отдыхать к Лейле, я увидела как волк вошел в логово! Он потерял голову и направился к моему ложу, как сомнамбула, шепча слова, которые меня возбудили:
— Это я, я люблю тебя, откройся мне!
От удивления Лейла едва не закричала. Но, помня мои советы, она не проронила ни слова и спряталась в углу, прижав ладонь ко рту.
Я развела бедра, околдованный мужчина был ослеплен, он принимал меня за Лейлу. Я не собиралась говорить ему, он уже трудился над моим телом, и сделал бы это
Неважно! Старик трудился надо мной как бог. Ибо его член был настолько толст, что я раньше и не видела таких, круглый, у него была мозолистая шероховатая головка, всегда тершаяся о шаровары, и меня это ласкало, заводило до потери разума! Однако я сдерживала себя и не произносила ни слова, чтобы он не разгадал мой план, а также потому, что я не хотела смущать Лейлу, которая, казалось, начала дышать громче, и я представляла, как она наблюдает за нашими утехами. У меня в свидетелях была сама невинность, но меня это не смущало. Я предлагала девственнице неожиданный урок, который она не увидела бы нигде, кроме как в этих знаменитых сказках «Тысячи и одной ночи», где речь идет об утехах Шахерезады. Мой любовник М. иногда развлекался, читая мне их в постели, чтобы я училась, говорил он, покусывая мои груди, повторяя, что в сочетании с природой дух превращает любовь в «произведение искусства».
Когда он рухнул на матрас, я повернулась к Лейле. Она была очень бледна. Я прошептала:
— С этого дня ты больше не сможешь сказать что ничего не знаешь о любви, по крайней мере, ты знаешь, что такое облапошить!
Что до меня, я знала, что если мы займемся любовью второй раз, то мне захочется начать снова. Тогда с нашим путешествием и поисками Зобиды было бы покончено. Пока торговец храпел, я вытащила его кошелек с большой, как птица, пачкой купюр. Я попросила Лейлу собрать наши вещи, и мы поспешили покинуть город, пока хозяйка дома не вернулась и луна не поднялась над крышами.
Мы шли всю ночь и часть утра.
Поля тянулись за полями. После посевов и оливковых деревьев появились апельсиновые плантации и миндальные деревья, лимоны и яблони, виноградники, гнущиеся под тяжестью гроздей, всевозможные дары природы, которые показывали, что мы еще далеко от песков. Для удовольствия мы собирали фрукты прямо с деревьев, иногда в ущерб земледельцам, которые пускали по нашему следу собак. Мы отдыхали в садах более щедрых хозяев. Мы сбивались с дороги, не умея прочитать ни одной надписи на указателе. Крестьяне указывали нам путь и давали пару лепешек или кувшин молока. Мы следовали советам, шли вдоль линии железной дороги, ручья или мимо гробницы святого, спрятавшейся на склоне холма.
Лейла смотрела на меня с улыбкой на губах Она вспоминала мои развлечения с давильщиком масла и хотела узнать больше, я была в этом уверена. Я подбодрила ее:
— Ты думаешь, что в определенном возрасте женщины должны воздерживаться от любви, не так ли?
— Ну, возможно… Когда не было детей…
— Я не так красива и не так молода, как ты, — оборвала я Лейлу. — У меня нет ни твоих глаз газели, ни твоей чудесной осанки. Но если бы любовью занимались только прекрасные и молодые люди, об этом было бы известно. Нет, девочка моя, желание не связано ни с красотой, ни с возрастом. Как раз наоборот, иногда желание вызывают недостатки. Что-то такое, что имеется в недостатке или в избытке. Ты видишь следы оспы, которые остались у меня на лбу, мой слишком большой рот и левый глаз, который слегка косит? И самые красноречивые из моих любовников…
— Ваших любовников?
То же удивленное и ошарашенное выражение, как и вчера, появилось на лице Лейлы.
Я подумала: «Какая простота! Может, она
думает, что я должна выходить замуж за все члены, которые подворачиваются мне под руку!» Но, помня, что девушка знала меня только как Зобиду из Зебиба, женщину, которую боялись и уважали, и было слишком рано открывать ей мое прошлое — она почувствовала бы недоверие, и это помешало бы мне ее учить, — я исправилась:— Я упомянула любовников, чтобы ошеломить тебя и заставить твое сознание раскрыться, в надежде, что раскроется и твоя миндалинка. На самом деле я говорила о моем втором муже, Бог забери его душу, который считал, что у меня самые сладострастные в мире глаза как раз из-за этого косоглазия. В мой слишком большой рот его член входил со всеми почестями, и мой язык умел бесконечно его ласкать. Я источала запах, который привлекал моего мужчину, когда я его хотела, и мы не тратили лишних слов. Но больше всего его восхищало мое влагалище. Мало кто имеет такую вульву, уверял он меня, она жадная и щедрая, прилежная и смешливая, она умеет поймать член и освободить его, втянуть и сжать, поглощать с аппетитом и выбрасывать с решимостью.
Покраснев, Лейла выдавила из себя:
— У давильщика масла не было столько времени, как у вашего второго мужа — Бог возьми его душу, — чтобы все это увидеть.
Я не смогла понять ее интонацию. Была ли это ирония со стороны Лейлы или девушка владела редкой для нас вещью — способным рассуждать умом?
Я сказала с двусмысленностью, которая показалась мне подходящей:
— Ему требовалось влагалище, а мне член. Ничего больше.
День подходил к концу, когда мы вышли к большой оливковой роще. Человек, ехавший на нагруженном сундуками муле, показал нам холм в виде полумесяца, пристроившийся к маленькой деревне. Он продал нам две бараньи шкуры и матрас за несколько дирхамов.
— С этим вы сможете продержаться. Здесь даже ночью не холодно.
И прежде чем я спросила, он добавил:
— Не ищите убежища в деревне наверху. Там нет ни одной живой души.
— Она покинута?
— Рассказывают, что ее разорили вороны какого-то неизвестного вида, большие, как ястребы, с острыми, как копья, клювами.
— Это ужасно, — сказала Лейла. — Какое несчастье!
— Заслуженное несчастье! — твердо сказал человек, вытаскивая свой выпачканный в табаке шарф. — Жители были безумны и беззаботны. Они почитали языческую богиню, какую-то Финус. Мы мусульмане, а не идолопоклонники! Эти отступники воздвигли на улице статую волшебницы и вместо того, чтобы преподавать мальчикам Коран, читали им стихи, будто наши дети должны учиться любви вместо религии! Хуже того, они заменили пятничную молитву ораторскими состязаниями и вывешивали поэмы, признанные самыми красивыми, на стены мечети. Наш великий муфтий сказал, что это харам [4] . Поэты — люди без веры и закона, и поэтические соревнования запрещены, потому что они напоминают Джахилийю [5] , хаос, который существовал до Пророка, да благословит его Бог!
4
Недозволенное.
5
Эпоха, предшествовавшая приходу ислама, которую мусульмане уподобляют временам неведения.
Мы слушали молча, но он и не ждал ответа. Он лукаво припугнул нас:
— Если, несмотря ни на что, решите провести ночь в этих руинах, не бойтесь: вы будете не одни.
Я подумала о джиннах и душах мертвых, которые должны были бродить в темноте. Он поправил:
— Это совсем другая компания!
И, видя наше недоверие, добавил:
— Вы в долине Слез.
— А как называется деревня наверху? — спросила Лейла.
— Ишк [6] , — ответил он, засмеявшись, прежде чем поднять свой шарф и проворно удалиться, похлопывая мула по бокам.
6
Любовь.