Vanitas

— Не ведьма?! Из-за тебя погиб мой сын!

Люц обернулась и узнала тётку с рынка, та продавала хлеб.

— Ты сказала, что он «сгорит», — задыхаясь, продолжила она. — И он сгорел! На мельнице в пожаре!

— А мой муж?! — взревела другая, тучная торговка. — Мой муж упал замертво на пашне, как ты и накаркала, бесовка!

— Я просила не пускать сына на мельницу! — зло возразила Люция и стиснула озябшими пальцами цепи кандалов. Синие глаза сверкали от гнева. — Я говорила, не гнать старика в жару на пашню! Я видела их смерти во сне! Я предостерегала!

— Лживая тварь! — выкрикнул кто-то в толпе. — Ты сказала, «тьма падёт на поле», но явилась саранча! И сожрала весь урожай!

— Это была метафора, — буркнула Люция, отводя взгляд. — Я ж не знала, что туча снится к саранче.

— Обманщица! — хлестанул выкрик.

— Лгунья!

— Это из-за неё на нас свались беды! Из-за неё гибнет скот и гниёт зерно!

— Убить ведьму!

Люцию вытолкали на помост. Ступни скользили по доскам, покрытым льдом, и только грубые ладони озлобленных конвоиров на плечах не позволяли упасть, но они же подталкивали девочку к «обрыву».

«Сегодня я умру? — вопрошала Люц неизвестно у кого, и страх при виде бурлящей грязно-синей глубокой реки калёным свинцом прожигал вены. — Или нет».

Она не видела свою смерть.

Эта мысль на миг успокоила, и Люция даже рыпаться перестала. Но тут же вспомнила, что не спала толком этой ночью. Холод, выбивающий зубовную дробь, и зазывание ветра за ветхими стенками древнего сарая не давали расслабиться, забытья сном, отключиться. Всю ночь она сначала молила о пощаде, затем дрожала под тонким пледом, а в конце металась в бреду на соломенном тюфяке.

Уже и не вспомнить, что мерещилось ей в этих смутных обрывках полудрёмы. Могла и смерть родненькая пригрезиться. Могли и призраки прошлого наведаться.

Люцию поставили у самого края. Обветренные пальчики ног свисали с доски и ярко выделялись на фоне снега и быстрой воды.

— ….молюсям те Боже: помилуй дитятко грешное, тьму уразумевшее, во грех ступившее, и прости ему прегрешения, вольные и невольные, яко словом, яко делом… — заунывно читал старый монах из местной церквушки. Но Люция не слушала, слишком сильно грохотал в ушах пульс, слишком громко бурлила река, и собственное равное дыхание казалось оглушительным.

Всё не может так закончиться.

Не может.

Это неправда.

Люди не злые, просто заблуждаются, просто не помнят истины. Если им напомнить о духах, терринах, магии, если объяснить!..

Надежда звездой вспыхнула в сердце, и в отчаянном порыве Люция обернулась к деревенским жителям. Цепи мерзко лязгнули. Девочка поморщилась и раскрыла рот, чтоб пролепетать:

— Вы не по…

— Аминь! — грохотнул монах и с хлопком книги Люцию швырнули в воду.

Она даже пикнуть не успела.

Ледяная гробница захлопнулась над головой. Студёная вода обожгла кожу, горло, лёгкие. Казалось бы лёгкая одежда, не спасавшая от ветра и стужи, потяжелела за секунду и вместе с цепями потащила вниз, на дно. Люция брыкалась, резкие потоки швыряли её из стороны в сторону, ноги путались в юбках и водорослях.

Не всплыть. Не спастись.

Рот распахнулся в беззвучном крике-мольбе, и остатки кислорода умчались с пузырьками к свету на поверхности воды. Люц не выберется отсюда. Сопротивление бессмысленно.

Не исполнить ей данной клятвы.

И стоило подумать об этом, кожу над сердцем начало нестерпимо печь, и голубоватое свечение проступило через одежду, засияло в темной пучине. Люция до крови прикусила губы и сжалась в комок, чтоб сдержать болезненный вопль.

И… провалилась во тьму.

Люция распахнула глаза и обнаружила себя недалеко от замка, на опушке, под корнями одинокого кривого дерева. В её стылой ладони нахохлился тёплый, как огонёк, птенчик.

Ночное платье промокло от росы и неприятно холодило кожу. Чёрные кудри рассыпались по сочно-зеленой траве и, вероятно, окончательно превратились в гнездо.

Вот свита принца обрадовалась бы! Появился очередной повод поглумиться и напомнить, как она уродлива в сравнении с ними.

Люция невесело усмехнулась, и птенчик в ладони встревоженно заголосил, заставив девушку поморщиться. Она тряхнула головой и окончательно прогнала дрёму.

Угораздило же заснуть прямо на улице! Да ещё и в такую зябкую погодку. Всё же истинная суть даёт о себе знать. Кочевникам фарси всегда была близка природа: она успокаивает и даёт своим детям силу.

Возможно, ещё поэтому Люция никогда не простужалась, и дело не только в отличных генах далёких предков.

Птенец снова заверещал, и Люц проворчала:

— Ну что ты беленишься, окаянный? Сейчас верну тебя в гнездо. Только ради тебя припёрлась сюда ни свет ни заря. Чтоб из гнезда не выпал, чтоб не разбился… — бормоча, она поднялась на ноги. Шею и плечи нещадно ломило после неудобного сна на корягах, мышцы ног и рук ныли от интенсивных тренировок с «товарищами»-терринами, не говоря уже о синяках… Не успевали сходить старые, как благородные лэры одаривали новыми. — И никакой благодарности. Как всегда.

Люция тяжело вздохнула, и птенчик издал недоумённый: «Кар».

— Что, «кар»? — она размяла шею и искоса взглянула на воронёнка. — Дар у меня. Будущее зрею. И прошлое… своё. — И добавила тише: — Ничего другого, увы, не снится.

У всех терринов помимо магии и чар, есть Дары. Они предаются по крови, от родителя к ребёнку. Но предсказать какой именно дар (отца или матери, аль деда с бабкой) раскроется у чада — невозможно. Но то касается обычных терринов.

У клана полукровок-фарси детям всегда передаётся один дар — прорицание. И сколько бы не смешивались фарси с людьми, сколько бы не разбавляли кровь с бессмертными и смертными, не иссякнет род их. Ибо кровь прорицателей сильна. А покуда жив хоть один отрок, сумеет он клан возродить хоть из могилы, хоть из пепла.

Недооценил Магнус Ванитас фарси. Ох, недооценил!

И не удосужился проверить, не затерялся ли один ребёночек в лесу, в ночку ту, роковую.

И эта ошибка будет стоить ему жизни!