Ванька-ротный

Кто-то вылез неосторожно вперед. Потому, что тут же сразу послышались далекие, глухие раскаты орудийных выстрелов и к опушке леса понеслись снаряды (целой чередой). Командир полка тут же ушел по дороге в глубину леса за поворот, пехота подалась немного назад, а мы с Сергеем остались и наблюдали за ребятами.

Я попробовал было лечь, но из-за сугроба (снега) ничего не было видно я поднялся на ноги и встал за толстый ствол высокой ели. Снаряды ложились по опушке леса и вдоль дороги. С каждой минутой обстрел усиливался. Группа Сенько дошла до снежного бугра (на дороге) поднялась на него и стала неестественно пятиться. Ни звуков винтовочных выстрелов, ни трескотни пулемётов не было слышно. Полета трассирующих тоже не было видно. Я увидел, как трое взмахнули руками и стали валиться на спину. Ну вот, Бридихин добился своего! Глаза у меня были открыты, я ясно видел происшедшее, но вдруг почувствовал, что оторвался от ели и отключился от внешнего мира. Мысли мои вдруг ушли во внутрь. Что было дальше я ясно не помню. Я лишь почувствовал, что меня что-то ударило между ног. Как будто до этого я сидел верхом в седле на кобыле и был внезапно выброшен из седла. Острой боли при этом не было. В памяти произошел какой-то провал. То ли меня (наяву) снарядом ударило, то ли всё это я видел во сне. Очнулся я в блиндаже, открыл глаза и посмотрел в потолок, пытаясь вспомнить, что же собственно произошло. Смотря на верхние ряды бревен первого наката, я стал изучать их шершавую кору. Закопченные сучкастые бревна были разной толщины. Здесь были такие — толщиной в руку. Сергей сидел на корточках около железной печки…………

Всклокочены … в сиянии (пылающего) пламени.

— Это меня мина или меня снарядом?

Сергей поворачивает голову, говорит тяжело — Не знаю! …… На повозке отправились в лес. Обратно ещё не вертались (вернулись). Ночью пойдут вытаскивать раненных и убитых. Вечером ко мне в землянку пожаловал (майор) Денисов.

— Ты что расклеился? Командир полка хотел с тобой поговорить. Капитана Чернова убило. Снаряд разорвался в проходе блиндажа, где он стоял. Мне доложили, что ты сильно контужен. Вот я и зашел к тебе.

— У меня нижняя часть спины болит. Хочу встать и не могу.

— Ладно, лежи! В штаб вернусь, велю лошадь за тобой послать. Отправим тебя в санроту.

Через некоторое время к землянке подъехали сани, заложенные сеном и укрытые брезентом. Сергей и повозочный уложили меня на них. В санроте меня осмотрели, выписали эвакокарту и приготовили на отправку в тыл. В эвакокарте поставили какой-то чужой диагноз. В суматохе и беготне что-то перепутали. На утро я стал понемногу оживать и ходить. Мне показали машину и помогли забраться во внутрь. Открытая полуторка тронулась, и мы поехали куда-то в направлении Смоленска. По дороге на Смоленск нас здорово потрясло. Боли в пояснице стали стихать. Я мог вполне стоять на ногах и ходить не сгибаясь. Нас довезли до какой-то деревни и ссадили. Санитарный грузовик (заглох и завести его) на дороге сломался.

— Кто может самостоятельно, добирайтесь на перекладных — объявил нам сопровождающий санитар — Остальные, кто не может ходить останутся здесь, ждать в деревне. Из госпиталя придет за вами машина.

Мы сидели на завалинке покосившейся от времени избы. Со мной рядом пристроился старший лейтенант, тоже слегка контуженный.

— Слушай, капитан! — обратился он ко мне. — Направления у нас на руках. Ты сам откуда?

— Я из Москвы.

— И я из Москвы. Может мотанем в Москву? За сутки туда доберемся. Не всё ли равно где в госпитале лежать? Пока из госпиталя за нами сюда придет машина, мы будем уже в Смоленске. А может успеем доехать до Москвы. (Я тоже контуженный). А в Москву зайдем в эвакопункт, оттуда согласно документов в любой госпиталь направят. Скажем машина сломалась в пути. Ждали, мол, когда заберут. Сутки болтались в какой-то деревне. Сопровождающий уехал за машиной, а мы вторые сутки не ели. Самое страшное (если) по дороге задержат! (Снова пошлют на фронт).

— Ты что это серьезно?

— На полном серьезе! Ты на фронте давно?

— С сентября сорок первого.

— А ты?

— Я на фронте уже год и ни разу не был дома. Знаешь как домой охота?

— У тебя как ноги? Идти сможешь?

— Ноги у меня двигаются, голова болит. У меня есть лекарство от головной боли, хлебнешь пару глотков, и сразу все пройдет! Ст. лейтенант скинул с плеча вещмешок, достал фляжку, открутил крышку и подал её мне.

— Давай, пошел! Я следом за тобой! В таком деле нельзя одному. Нужна братская компания. А вдвоем нам с тобой, море по колено. Я взял фляжку, запрокинул голову, сделал выдох и не дыша хватил несколько глотков. В фляжке был чистый и неразведенный спирт.

Ст. лейтенант сунул мне в руку (кусок) обломок сухаря.

— На закуси, капитан! И давай покурим перед дорогой.

— В Москву, так в Москву! — сказал я похрустывая сухарем. — Черт с ними со всеми! Четвертый год валяюсь на снегу, сколько под пулями из них, сколько натерпелся и выстрадал за это время. С сорок первого, не вылезая с передка, воюю, а со стороны командира полка вижу одну злобу.

В Смоленске мы зашли на вокзал, сунули в окошко военному коменданту наши документы, он наложил на них визу — "В Москву", написал нам записку в кассе получить два билета. В вагоне мы опрокинули фляжку до дна, залезли на верхние багажные полки, за места нам платить было нечем и под стук колес быстро заснули. Ночью, где-то около Вязьмы нас разбудили. Кто-то потянул легонько за локоть меня (вниз), я открыл глаза и свесил голову с полки.

— Ваши документы, товарищи офицеры! Старшего лейтенанта тоже разбудили.

— Вы куда следуете, товарищ капитан?

— В госпиталь! Там в документах сказано!

— Это мы видим, но вам придется сойти с нами на следующей станции!

— А почему нельзя в Москву? Не всё ли равно где нам лечиться?

— Мы разберемся. Если начальство разрешит завтра поедите дальше.

Нас сняли с поезда. Мы спрыгнули на полотно и пошли за лейтенантом куда-то в сторону. Ночью было темно, но мы и не думали от него бегать. Он был вооружен наганом, а мы свои пистолеты сдали в санроте. В тыл с оружием нашему брату было следовать запрещено. Вскоре мы подошли к темному бараку, нас завели в отдельную пустую комнату. В углу стоял стол и по стене, на косых неструганых ногах (ножках), лавка.

— Вам придется здесь подождать! Я пойду доложу о вас начальству! — сказал лейтенант, вышел из комнаты и прикрыл за собой дверь. С ним везде были два солдата. Но они, пока мы шли до барака, куда-то исчезли (в ночной темноте). Никаких признаков не было, что за дверью с той стороны стоят часовые. Два небольших окна в пустой комнате были не зарешечены. На стене, против двери висел портрет нашего главнокомандующего в маршальских погонах. В комнате от пола пахло сыростью. (Видно) Обычное дело, когда мыть пол заставляют солдат. Они (как обычно) это делают (солдаты) просто, (видно) выливают на пол несколько ведер воды, а потом шваброй сгоняют в (широкие) щели воду (между досок). Мы сели у стены на лавку, скрутили закрутки (газетные), задымили махоркой и стали молча рассматривать комнату.

— Как ты думаешь? Это не КПЗ? — сказал я своему спутнику.

— Какое КПЗ? — спросил ст. лейтенант.

— КПЗ, это камера предварительного заключения.

— Откуда ты такие названия знаешь? Ты что служил раньше в милиции или в конвое.

— Нет я в этих заведениях раньше не был и не служил. Я в полковой разведке был. У меня были ребята штрафники. Во всяких разных делах и под следствием побывали, в тюрьмах сидели, в лагерях сроки по уголовным делам отбывали. Рассказывали всякое. Выражение КПЗ я из их рассказов запомнил (усек). Вот я и думаю, зачем нас задержали.

— Чего мы такого преступного сделали?

— А ты как думаешь? Ты явный дезертир! В Москву махнуть собрался.

— Ты уж совсем, капитан! Сутки ещё не прошли. Скажем в пути задержались. У нас документы на руках.

— Это ты следователю скажешь!

— Не валяй дурака, капитан. Мы с тобой всего несколько часов в самовольной отлучке. Сутки не прошли — значит не дезертиры.

— У тебя совесть есть? Ты перед Родиной виноват!

— Какая совесть? Ты на счет совести у тыловиков спроси. Подумаешь преступление! В Москву, домой ехать собрались. И сразу враги, предатели Родины?

— Враги не враги, а штрафная обеспечена! Я несколько помолчал, а потом добавил;

— Ладно не горюй! Я просто хотел проверить тебя, не раздумал ли ты ехать в Москву.

— Конечно нет! Что ты! Через некоторое время в комнату вошел лейтенант. Это было новое лицо. Ночной лейтенант не появился. Этот чистенький такой, аккуратно подстриженный (и гладко причесанный).

— Вот и (уполномоченный или следователь) опер пожаловал к нам — (подумал) шепнул я напарнику, вставая с лавки. Лейтенант внимательно посмотрел на меня, сел на табурет и перевел взгляд на ст. лейтенанта.