Вариации на тему

Так было. А теперь? Теперь у нас на душе светлеет, когда вкатывается на нашу улицу швыряющийся черепицей самосвал или хлещущий цепями грузовик. И чем сильнее грохочет машина, чем тяжелее и расхристаннее она — тем милее нам. И наоборот: чем опрятнее, чем аккуратнее едет — тем большую неприязнь вызывает…

А началось все с маленькой ямки, даже скорее — выбоинки: упал из кузова кирпич или гайка с колеса сорвалась. Сначала была эта вмятинка величиной с фасолину, такую не всякий и разглядит. Но день за днем ее края трескались, осыпались, и ямка все расширялась, все углублялась…

Теперь ее и ямкой-то не назовешь! Настоящая яма. Пожалуй, пара здоровенных бочек войдет! Только нам этого мало. Нам нужна такая ямища, куда можно было бы слить целую железнодорожную цистерну… Вот почему, услыхав рев дизеля, все мои соседи настораживают уши и ждут оглушительного грохота: бах-та-ра-рах! Яма опять осыпается, расширяется, углубляется!.. Благодарными взглядами провожаем мы отважного водителя, не побоявшегося ударить рельсовым бампером казенной машины по крутому краю ямы. Особенно нравятся нам шоферы под хмельком — эти лихачи на все готовы, согласны самосвал загубить — лишь бы яму углубить!.. К сожалению, встречаются еще отдельные-несознательные водители: они объезжают нашу яму медленно и осторожно — будто на свои кровные резину покупали! Слава богу, таких водителей можно по пальцам пересчитать, и потому яма наша растет как на дрожжах. Бах-трах! — крошится асфальт, бегут трещины, осыпается гравий, расползается песок… А мы потираем руки: месяц-другой — и бывшая фасолина превратится в форменный адский провал!

Вот тогда-то мы и вздохнем с облегчением: в такую пропасть уж непременно ухнет машина, и не как-нибудь — вверх колесами! Поднимется шум, слетятся спасательные команды, раненых увезут, погибших передадут родственникам, автомобиль вытащат, яму забором огородят… И глядишь, в одно прекрасное утро прикатит бригада дорожников и так красиво залатает ее, что и следа не останется!

Вот почему клянем мы осторожных водителей: ведь они отдаляют день, когда наша улица вновь станет гладкой, красивой и ровной!

3 ДЕЛОВЫЕ ЛЮДИ

БИБЛИОФИЛЬСКИЕ СТРАСТИ

Наконец «Икарус» тронулся. Впереди был неблизкий путь. Рядом со мной уже успела задремать сбившаяся с ног, обвешанная авоськами женщина. А за спиной послышались тихие голоса.

— Простите, если не возражаете, — вежливо зашелестел первый голос, — если вы не против, то я бы вытащил свой портфель из-под вашего узла и пристроил его сверху.

— Вытаскивайте сколько угодно, — не стал возражать второй.

Сидевший за мною мужчина поднялся, поменял местами лежавший на сетке багаж.

— Дело в том, — пояснил он, усаживаясь обратно, — что у меня в портфеле книга. Чрезвычайно ценная книга.

— Что вы говорите! — В голосе его соседа прозвучала нотка заинтересованности. — А нельзя ли, простите, полюбопытствовать, что за книга?

— К сожалению, сам еще не успел посмотреть, всего час назад в руки попала, да еще завернутая. Я, видите ли… как бы это сказать… библиофил.

— Что вы говорите! — еще больше оживился второй. — Чрезвычайно приятно слышать! С вашего разрешения, я и сам из породы книголюбов.

Спинка моего кресла со скрипом накренилась вперед — это любители книг, несмотря на тесноту, привстали и пожали друг другу руки.

— А не доводилось ли вам слышать, что недавно издали одну презанятную книжицу! — начал второй, даже причмокивая от наслаждения. — Такую книжицу, почти весь тираж которой отправился за рубеж. Но я… — Он со значением помолчал. — Я ее достал!

— Слышал. Но знаю, что на днях, — возразил первый, — совсем на днях, вышла еще одна книга. Ее вообще никому не продавали. Но мне… — он помолчал еще значительнее. — Мне продали!

— Знаю я ее, — не уступил второй, — мне тоже достали. Три рубля шесть копеек, не так ли?

— Да, — разочарованно подтвердил первый. — Но мне удалось еще одну книгу отхватить, и уж такую… уж такую…

— Это какую-же такую? — во втором голосе послышалась явная ухмылка.

Атмосфера у меня за спиной накалялась. Там закипали самые благородные страсти — библиофильские. Они разогревали салон автобуса не хуже, чем горячий воздухоотопитель.

— А такую… — Голос снизился до таинственного шепота. — С башней на обложке!

— Ах, с башней… Этих, с башнями-то, у нас… чтобы не соврать… штук двадцать!

— Но у меня со старинной башней, — отважно защищался первый, — и, кроме того, моя башня крыта черепицей, красной фигурной черепицей!

— Имеем. И с черепицей, и без черепицы, и с фигурной, и с нефигурной, — с неколебимым спокойствием возразил второй.

— А может, у вас есть, — в первом голосе прозвучало уже неприкрытое ехидство, — может, есть у вас книга с печатью черепичного цвета? А?

— С печатями-то, — отрезал второй, — книги с печатями… хе-хе… это же треть моей библиотеки!

— Я понимаю, что вы имеете в виду, — с истинно библиофильской догадливостью ответил первый, — однако у меня печать не на шестнадцатой странице, а на обложке, и, кроме того, моя печать нарисована!

— Подумаешь! — торжествующе пропел второй голос. — Письма какого-то короля какому-то некоролю! Два экземпляра. Третий уже поменял.

Первый голос долго не проявлял признаков жизни — так долго, что я было решила: благородное топливо исчерпалось на все время поездки. Однако…

— А вот мне как-то такое попало, — через добрых полчаса вновь зазвучал он, — такая необыкновенная книга в руки приплыла, настоящая библиографическая редкость… уникум!

Даже через спинку сиденья ощутила я, как второй весь подобрался, напрягся, словно рысак на бегах, почуявший, что его вот-вот обойдут.

— И что же в ней такого редкого? — с деланным безразличием осведомился он.

— У этой редкости, у этого уникума на переплете золоченый замочек: хлоп! — закрыл, и никакой жучок носа не сунет!

— Интересно, — в голосе второго прозвучала коварная нотка, — давно ли приобрели вы эту книгу?

— Недавно, с полгода всего.

— И о чем она повествует? Не расскажете ли содержание или, может, какую-нибудь мудрую цитатку вспомните?

Предложение было таким неожиданным и наглым, настолько шло вразрез с благородным духом библиофильских турниров, что даже я, совсем посторонняя, не утерпев, обернулась и осуждающе взглянула на нарушителя неписаного кодекса книголюбов. Это был удар ниже пояса.