Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль
Шрифт:
По популярному поверью, чем темнее глаза у человека, тем лучше он видит в темноте. Никто не знал, правда это или нет, но здесь был не тот случай, чтобы устраивать эксперименты. Еще помогали, говорят, кислое, сладкое и красный цвет. Красный цвет на корабле был, в фотолаборатории, но от нее до визира нужно было добираться минут по крайней мере десять, что лишало идею смысла. Кислым и сладким сигнальщиков на вахтах кормили непрерывно.
– О-очень длинный… На корме что-то круглое… Мачта громадная, но башен не вижу…
Темнота впереди вдруг сменилась часто захлопавшими вспышками. Сбоку ахнули, у Москаленко
– Лево сорок!
Командир крейсера, первым понявший, что сейчас будет, закрыл ладонями лицо, одновременно плотно зажмурившись и отвернувшись. Далеко между «Кронштадтом» и стрелявшим с треском лопнули шары осветительных снарядов и достаточно быстро погасли. Снова наступила темнота, теперь гораздо более непроницаемая.
129
Неизвестное судно (лат.).
Большие недолеты. Странно. Разомкнув веки, он увидел вокруг себя пытающихся проморгаться, трущих глаза руками людей – зажмуриться успели далеко не все. Корабль тяжко разворачивался влево; даже на таком ходу и в относительно спокойном море его маневренность могла бы быть и получше. Впрочем, с «Советским Союзом» дело обстояло вовсе худо, так что надо было радоваться тому, что есть.
Они открывали углы А, как говорят англичане, то есть приводили цель в сектора действия всей главной артиллерии.
Предупредительно подняв руку, Москаленко остановил готового задать вопрос артиллериста и повернулся к связисту:
– Теплосвязью достанем до начальства?
– Так точно, товарищ командир, пока достанем.
– Передать: «Крупный пассажирский лайнер. Затемнен. Вооружен. Прошу указаний». Как там на визире, что скажут?
От рубки до визира можно было, в принципе, докричаться через стекло, но проще было воспользоваться телефоном. Тысячи километров обрезиненных проводов не зря тянули через посты и отсеки – связь на «Кронштадте» была налажена отлично.
– Две трубы, чуть наклоненные, две мачты. Две стрелы или что-то подобное почти рядом друг с другом на юте.
– «Амстердам»?
– Такого быть не может. Но похож.
– Передача с «Союза»: «Огонь не открывать».
– Очень похож на «Амстердам», очень. Как там? «Если что-то похоже на утку, двигается как утка и крякает как утка, так, значит, это утка и есть». Так?
– Так. Но тогда нам нужно что-то быстро разбить. Или сломать. Или выкинуть за борт. Меня очень нервирует такое везение. В природе такого не бывает.
– Да-а-а… Меня, признаться, тоже. Кто как думает: он порожний идет или груженый?
– Шел на запад, значит, порожний.
– Тогда еще ничего. Я имею в виду, тогда попроще цель получается, не такой торт со свечками.
– Чем он по нам стрелял, этот торт?
– Семьдесят шесть мэ-мэ, я полагаю. Пять миль – и недолетом…
– Сигналит…
– А?
– Сигналит, говорю. Как в прошлый раз. Как будто год назад
это было.– Что сигналит?
– Как обычно. «Назовите себя». Далось им это…
– У этого, во всяком случае, капитан не мандражирует. Рацией пользоваться не стесняется, огонь открыл. Сколько, интересно, боеприпасов пойдет, чтобы такое великолепие утопить?
– До хрена.
– А топить сам себя он не будет. А если и будет, то займет это часов шесть.
– А к этому времени здесь будет не протолкнуться, согласен. Что там «Союз»?
– Подходит. Прожектора включил. Нет, выключил.
Линкор, видимо, просто привлек к себе внимание, разразившись длинной серией вспышек сигнального прожектора. В ответ снова тонко хлопнуло несколько пушек, разрывов даже не было видно.
– Пора кончать эту комедию…
Все закивали, ситуация действительно затягивалась.
– Мать моя женщина… Мужики… – Прильнувший к оптике офицер, не разгибаясь, поводил плечами влево-вправо. – Клянусь мамой, там черно от народу.
– Дай!
Москаленко отодвинул кавторанга от стекол, сам припал прищуренным глазом к командирскому визиру, синхронизованному с ночным. Да, действительно, в свете снова включенного Ивановым освещения копошение на огромных палубах лайнера было ясно различимым. «Гос-споди… Сколько же там тысяч человек? – подумал он. – Дивизия? Полдивизии?»
– Почему же он тогда на запад шел?
Каперанг удивленно посмотрел на спросившего. Похоже, последнюю фразу он произнес вслух.
Сбоку шарахнуло, все повернулись вправо и успели увидеть угасающий в темноте сноп огня.
– Соблазнившись удачной наводкой… – понимающе кивнул командир БЧ-2 [130] . – Давно пора.
Линкор дал одиночный выстрел под нос лайнеру, и тот сразу же начал сбавлять ход. «Кронштадт» включил и свои прожектора, добавив света на сцене. Да, здорово похож на «Амстердам». И на палубах полно народа, суетятся у многочисленных шлюпок.
130
Артиллерийская боевая часть.
– Не представляю, что сейчас будет. Что делать, главное, непонятно… Как мне повезло, что Гордей Иваныч решать будет… Вот пусть и решает… Сколько же здесь тысяч?..
– Я думал, мы все от радости сбесимся. Никто и не мечтал ведь…
– Топить надо. Топить в темпе и сматываться. Через три часа здесь каждая собака с округи соберется.
– Может, госпитальное судно? Потому и шло из Европы, с ранеными.
– Цвет. Маркировка. Освещение ночью. Пушки какие-никакие. Куда там, к черту, госпитальное…
– На наших тоже красных крестов нет…
– Потому нет, что немцы в них целят не стесняясь! А тут на хрен джентльменство, война с реверансами! Передать на линкор: «Прошу разрешения открыть огонь». Точка. Всё.
«Советский Союз» вместо ответа сам открыл беглый огонь противоминным и универсальным калибрами. Сигнальный прожектор на фоне огня и дыма не читался, теплограмма тоже не проходила по понятным причинам, но кто-то на линкоре догадался и через минуту передал маломощной внутриэскадренной радиостанцией запрещение: справятся, дескать, сами.