Вариант «Бис»: Дебют. Миттельшпиль. Эндшпиль

Борт лайнера, похожего издали на светящийся серебром в отраженном прожекторном свете спичечный коробок, вспыхивал и рассыпался искрами, иногда закрываясь тонкими водяными столбами близких недолетов. Даже одни шестидюймовки линкора выдавали сорок пять снарядов в минуту на борт.

– Убийство… – шепнул сзади молодой голос. – Ну это же убийство, ну так же нельзя. Ну пусть же шлюпки спустят, а?

Командир обернулся в ярости.

– Убийство?! – Голос Ивана Москаленко был похож на шипение. – Ты говоришь «убийство», недоделок? Когда в таллинском переходе наши сантранспорты пикировщики били, по красным крестам целясь, – это было убийство. Когда гидросамолеты на воду садились и плавающих людей из пулеметов расстреливали на выбор – это тоже было убийство. Когда наши десанты полосовали на пляжах Крыма, в прибое, – это убийство. Где ты был, щенок? Мы санитары моря, на хрен! Не нравится смотреть – прыгай за борт. И еще радуйся, что не нам приказ дали, а сами топят. Убийство было бы по шлюпкам стрелять. И пришлось бы. И, может, придется еще…

– Я вот что напомню всем присутствующим… – Чурило, полностью сохранивший самообладание, был угрюм, хотя и не более, чем обычно. – Бой в море Бисмарка [131] . Читали материалы?

– Так точно… – Голос у виновника ярости командира был совсем тих.

– Доложите.

Старший лейтенант с нечастой среди младших офицеров ленточкой ордена Нахимова на груди нерешительно повернулся к командиру.

– Глухой? – мрачно поинтересовался тот.

– Третьего-четвертого марта сорок третьего… – Голос молодого офицера был нетверд, он все время косился в сторону рубочной щели, где вспыхивало и дрожало яркое белое зарево. – В море Бисмарка, японский войсковой конвой из восьми транспортов с сильным эскортом. Атакован в течение двух дней дважды, с высотным и топмачтовым бомбометанием, «бофортами», А-20, В-17, В-25. Воздушное прикрытие было связано боем… Американцы заявили о потоплении всех восьми транспортов и четырех или пяти эсминцев…

131

Почти безнаказанное избиение японского войскового конвоя союзной авиацией 3–4 марта 1943 года закончилось потоплением восьми войсковых транспортов и четырех эсминцев. Помимо экипажей погибло 3220 японских пехотинцев, многие из которых были расстреляны уже в воде пулеметами американских и австралийских самолетов. В западной литературе это ныне расценивается как совершенно логичное и правильное решение. Аналогичные эпизоды с участием японских, немецких и советских моряков и летчиков гневно осуждаются.

– Молодец. А что было потом?

Старший лейтенант молчал.

– Не помнишь? Так я напомню. Потом спасающихся на шлюпках расстреливали из крупнокалиберных пулеметов. И знаешь почему?

Тот стоял неподвижно, бледный, даже головой не покачал.

– Земля была рядом, острова, – просто сказал Чурило. – Многие могли бы спастись, добраться до Лаэ. Зачем это им было надо? Производственная необходимость, так сказать… Ну что, закончили они там?

Артиллеристы «Советского Союза» уже закончили. Полтораста осколочно-фугасных снарядов, выпущенных с расстояния в четыре с половиной мили, ушли в корпус и ватерлинию лайнера, освещенного, как стройплощадка Дома Советов в ночную смену. Прошли три с небольшим минуты, но судно уже пылало от носа до кормы, а затем начало уходить носом под воду, встав почти вертикально. Было удивительно, что громадный лайнер, даже с такого расстояния поражающий размерами, сдался так легко. С палуб в воду срывались шлюпки и детали конструкций, калеча людей. Хотя кто еще мог остаться на такой палубе… Шесть килограммов и двести пятнадцать граммов взрывчатки в каждом снаряде. И снарядный корпус из хрупкой стали…

Советские моряки, так и не подошедшие к пылающему, быстро погружающемуся в воду судну, не могли знать, как им несказанно повезло. Нет, загруженный войсковой транспорт сам по себе был невероятным, в природе не встречающимся везением, стоящим столько, сколько не помещалось в сознании: десятков Золотых Звезд, десятков танковых батальонов, нескольких не переброшенных пехотных дивизий, в том числе и тех, что не будут переброшены из-за произошедшего. Но это был все же не «Ниеу-Амстердам». Бывший голландский трансатлантик, находившийся буквально в полутора сотнях миль, вовремя шарахнулся в сторону, ужаснувшись радиограмме своего собрата.

На пойманном, как теперь уже стало понятно, именно русскими кораблями транспорте «Уэйкфилд» находились лишь войсковые части. Личный состав 81-го саперного батальона, личный состав дивизионной артиллерии – четыре полных батальона со штабом и службами, с 589-го по 592-й, многочисленные мелкие части спецназначения, натренированные на американской земле, включая всю дивизионную разведку, «черный» батальон квартирмейстеров. Почти десять тысяч человек, почти все из 106-й пехотной дивизии «Золотые львы», носящие погоны молодые и крепкие мужчины.

На растворившемся в пространстве «Амстердаме», выжимающем теперь из своих турбин все возможное, были преимущественно медики: 64-й полевой госпиталь, отдельные медчасти, многие тысячи армейских врачей и медсестер – самый ценный персонал из всех возможных на войне служб. Пехотинца можно натаскать за три месяца, а можно и за три недели, если совсем уж подопрет. Хорошего командира взвода удается подготовить за полгода, даже летчика – за год-полтора. В то же время врача нужно готовить восемь лет только до выпуска, когда он начнет хоть что-то соображать. И все это чуть было не ушло на дно, в холодную толщу воды, беспомощно и без надежды.

«Амстердам», попадись он русским, тоже не ускользнул бы: построенный в тридцать восьмом году, корабль давал лишь двадцать с половиной узлов, и пушек на нем было достаточно только для того, чтобы отогнать вздумавшую состязаться с ним в скорости всплывшую субмарину, не больше. И не подняли бы на нем флаг Красного Креста – из-за тех же пушек, да и из-за батальона связистов, плывшего на войну вместе с девчонками-медсестрами и зелеными резидентами [132] Хопкинса, Ю-Пенна, Йеля, десятка других медицинских школ, выбравших службу в полыхающей Европе. Так что повезло. Не замолили бы…

132

Клинический ординатор в американских больницах.

«Уэйкфилд» был невезучим кораблем с начала и до самого конца. Все-таки что-то есть в судьбе кораблей, предопределенное с самого начала, как и в человеческой судьбе. Повоевавший пехотинец, танкист, летчик часто, посмотрев на соседа, может подумать про себя: «А ведь его завтра убьют» – и оказаться прав. Кто знает, почему так выходит – может, и вправду что-то общее объединяет все сущее на земле…

Первый раз океанский лайнер, тогда еще «Манхэттен», действительно очень похожий на построенного шестью годами позже голландца, отличился в феврале сорок первого, сев на мель у Вест-Палм-Бич, штат Флорида. Потом, уже переименованный в «Уэйкфилд», он получил японскую бомбу на разгрузке в Кеппель-Харборе тридцатого января сорок второго, а в сентябре того же года выгорел почти дотла на переходе через Атлантику с войсками – от случайного пожара, самой страшной опасности для лайнеров. Хорошо хоть эскорт сумел снять всех и довести обугленный, дымящийся остов до канадского Галифакса, где он чуть было не перевернулся в жуткий, по местным меркам, шторм с дождем, свободно заполнявшим водой его корпус через прогарные дыры в палубах.

Полностью отстроенный заново к сорок четвертому году на бостонских судоремонтных заводах, «Уэйкфилд» мотался в одиночку по одному и тому же маршруту, получив уже прозвище «Паром Бостон – Ливерпуль». Он был крупнейшим судном, находящимся в составе USCG [133] , и последним его командиром стал кептэн Рэней, погибший вместе со всеми остальными, когда невезучий лайнер наконец исчерпал свой лимит везения.

Восемь с лишним тысяч человек. Самым легким выходом для осознавших этот факт американских адмиралов было застрелиться. Была еще какая-то надежда, что кого-то можно спасти устремившимися из гаваней эсминцами, но холодная океанская вода и растаскивающий обломки в разные стороны ветер каждую секунду уменьшали число тех, кто оставался еще в живых, пуская с плотиков ракеты в светлеющее небо. Можно было признать потерю транспорта с войсками, и уже утренние газеты вышли бы с набранными двухдюймовым шрифтом заголовками: «Войсковой транспорт „Уэйкфилд“ потоплен русскими рейдерами в Атлантике» и «8500 presumed MIA!» [134] .

133

United States Coast Guard – Береговая охрана США; официально независимая от флота гражданская структура, в случае военных действий вливающаяся в состав военно-морских сил.

134

Missed in Action – «как предполагается, пропали без вести».

Пошатнуло бы это нацию? Да, несомненно. Заставило бы ее проникнуться ненавистью к русским варварам, расстрелявшим беззащитных людей? Да, пожалуй. И имеющиеся еще симпатии к Советам это погасило бы точно. Но наряду с этим возникла бы масса других вопросов, первым из которых был бы: «Почему? Как это получилось?» И сразу после него: «Кто виноват?»

Простой ответ: «Враги виноваты» – не проходил в подобных ситуациях ни в одной стране мира. Виновного всегда искали среди своих – и лучше не одного, а нескольких. В американском флоте это заканчивалось отставкой и пенсией, в советском – понятно чем. Стоивший больше, чем Перл-Харбор, Саво [135] и «Рона» вместе взятые, «Уэйкфилд» требовал козла отпущения, – но только если бы его судьба стала известна.

135

Американское название первого боя в Соломоновом море в ночь на 9 августа 1942 года, ставшего самым тяжелым поражением американского флота в морском бою. Японскими кораблями за считаные часы были потоплены один австралийский и три американских тяжелых крейсера, погибло свыше тысячи человек.

В данном случае этого не произошло. Рузвельт лично принял решение о том, что отставок и наказания виновных не будет. И никакой кампании в прессе не будет тоже. О судьбе потерянного войскового транспорта узнал лишь ограниченный круг лиц, и немногочисленные утечки обрывков информации в контактирующие с прессой круги были пресечены с нехарактерной для Америки строгостью и даже жестокостью.

В течение первой половины дня шестнадцатого ноября решались текущие вопросы: с прикрытием конвоев, уже слишком далеко отошедших от берега, чтобы успеть вернуться, с формированием корабельных групп и с распределением зон ответственности.