Вариант "Новгород-1470"

Самое смешное, что в этот, запущенный Даном, слух поверили не только соседи Домаша по посаду, но и сам Домаш, и, каким-то хитрым путем, этот слух дошел и до Марфы Посадницы и ее окружения в лице сына-посадника, тысяцкого Василия и многих прочих остальных… Хотя Дан зря волновался за свое «реноме» и «реноме» Домаша — соседи, да и многие «не соседи», и так считали Домаша несколько «того», странным, ведь он из воя «переобулся» в гончара. Поэтому еще один боярин, занимающийся «черной» работой, их уже не удивил — они были вполне подходящей парочкой — воин, ставший гончаром и боярин, расписывающий посуду…

— Здрав будь еси, Домаш! Здрав будь еси, Лаврин! — по-соседски и по-приятельски поздоровался, после Дана, с Домашем и Лаврином старик, и обогнал Дана, Домаша и Лаврина. Шедшая рядом с ним старуха, его сестра Стеша, уже слышавшая о том, что Дан терпеть не может, когда ему кланяются, а, тем более в «три погибели», тоже, лишь, слегка обозначила поклон Дану и кивнула Домашу и Лаврину головой. Дан, Домаш и Лаврин вразнобой ответили на приветствие старика и старухи: — Здравы будьте и вы, Михаль и Стеша, — Домаш и более уважительно: — Здравы ли есть и вы, Михаль и Стеша, — Дан и Лаврин. Старик, обходя посторонившихся, чтобы пропустить его с сестрой и всем семейством, Домаша, Дана и Лаврина, пожаловался на погоду: — Все косточки нам со Стешей ломает дождь… — Следом за Михалем и его сестрой, кланяясь на ходу Дану, обогнали Дана, Домаша и Лаврина и остальные члены его семьи-рода. Лишь разбитной, не старше 12–13 лет, белобрысый внук Михаля задержался возле гончаров и, поблескивая озорными глазами, поинтересовался у Дана: — Боярин, а татей нашли? — О том, что на Домаша и Дана напали бандиты, в посаде уже знали все соседи — такие вести всегда распространялись быстро. А учитывая, что в поисках татей приняли активное участие монахи из полка архиепископа — то о нападении на двух гончаров, слышал уже, наверное, весь Новгород.

— Нет, — ответил шустрому внуку старика Дан. И тут же сказал: — Но как только найдут, тебе первому доложат. — Затем, смотря парню прямо в глаза, абсолютно серьезно добавил: — Я договорился с архиепископом! — Не понявший, что Дан просто подшутил над ним, паренек аж споткнулся, Дан едва успел удержать его — за локоть — от падения в грязь. Слышавшие все, идущие следом за парнем 2 те самые наполовину девицы, наполовину девчонки, громко захихикали, потешаясь над парнем…

В церковь уже успело набиться множество людей, большей частью знакомых Дану по прежним посещениям службы или по профессиональной гончарной деятельности. Как обычно, были и «залетные», Дану, и не только Дану, но и Лаврину с Домашем неизвестные люди. Дан сходу заметил Вавулу с семейством и тершегося рядом с Вавулой Семена. На удивление, Дан приметил возле Семена и Вавулы и светловолосого, относительно недавно работавшего в мастерской, гончара Якова и, похоже, рядом его жену, женщину в простом головном уборе, немножко пониже гончара. Жена Якова, отклонившись слегка назад, переговаривалась через спину мужа с женой Вавулы Аглаей. А, на удивление, потому что Яков раньше не посещал службу в церкви Святого Власия. Он ходил, как знал Дан, в другую церковь, более близкую к подворью его многочисленного семейства.

В гуще прихожан Дан увидел и знакомых теперь ему Якима с Перхурием, скорее всего, тоже с домочадцами пришедших на службу.

Лаврин, заметив Вавулу и Семена, начал активно проталкиваться к ним, таща за собой Дана с Домашем. Дан, двигаясь за Лаврином, одновременно, во все стороны вертел головой, рассматривая, с высоты своего роста, народ в церкви. Естественно, в первую очередь, пытаясь увидеть приславшую ему в подарок фигурку Святого Николая новгородку. Однако первым ее заметил Домаш.

— Ты не ее ищешь? — спросил он, толкая Дана в плечо и указывая взглядом куда-то в гущу собравшихся на службу людей — 2 недели назад Домаш был вместе с Даном на службе и видел кем заинтересовался Дан. Дан проследил за взглядом Домаша… Рослая статная новгородка с ребенком-девочкой стояла недалеко от Вавулы «со товарищи», почти в центре, заполнившей церковь, толпы. На минуту у Дана аж перехватило дыхание, сердце учащенно забилось… Он шумно сглотнул, резко вздохнул… выдохнул и, пробормотав: — Ну, с богом! — двинулся к вдове.

— Куда ты? — запоздало спросил ему в спину, ничего не понявший Лаврин, но Дан уже не слышал его…

Часть четвертая

Глава 13

Что было потом, Дан запомнил смутно. Он подобрался вплотную к женщине, незамеченный. И только собрался ей что-то сказать, как-то привлечь ее внимание, как новгородка, вдруг, повернула голову и сама, не ожидая того, столкнулась с Даном взглядом. Синева ее глаз снова, как в прошлый раз, затопила Дана, закружила и потянула за собой в бездонную, бескрайнюю пучину… У Дана вылетели все слова из головы и он, дурак дураком, застыл на месте. Затем, скрипя всеми своими извилинами, собрал всю свою волю в кулак и, краснея, что-то ляпнул. Совсем не то, что собирался, но это уже было не важно… Главное, что сказал. Новгородка ответила… и «плотину прорвало». Дан мгновенно обрел дар речи и крылья, и сходу спросил, как женщину зовут.

— Домна, в миру просто Ждана… — мягким, чуть-чуть грудным, слегка бархатистым голосом ответила женщина. Ее имя показалось Дану ужасно, невероятно, безумно красивым, столь же красивым, как и ее голос… А, затем Дан понес такую чушь, такую… С каждой секундой, с каждой минутой, с диким ужасом осознавая, что городит полный бред. Однако заставить себя остановиться он не мог… Как Ждана, при этом, не сбежала от него, не послала его в далекое пешее путешествие по известному адресу, и он сумел, невзирая на недовольный шепот соседей, узнать ее адрес и договориться, что придет в гости во второй день седмицы-недели, Дан не понял и сам…

После визита к новгородскому владыке, в голове Дана прочно засела мысль — помочь владыке Ионе. В том, старом варианте истории, Иона должен был умереть в начале ноября 1470 года, но в предстоящей битве за Новгород архиепископ был нужен Дану. Кстати, судя по покушению на Дана и Домаша… — по здравому размышлению, Дан все больше склонялся к мысли, что за нападением стоит кто-то из политических противников Борецких. И уж, конечно, не конкуренты Домаша по ремеслу или решившие «подзаработать» уголовники… — битва за Новгород уже началась. И сея битва предстояла не столько с Москвой, сколько с новгородскими же боярами и купчинами из тех, кому казна родная была милее Новгорода — Дан, мысленно, уже обозвал их «олигархами». К сожалению, на стороне этих господ были так называемые «обычаи старины» — ряд отживших свое, мешающих развитию города традиций и законов. Эти «обычаи» возникли на заре существования Руси, в ту эпоху, когда она только формировалась, в эпоху до монголо-татарского нашествия, до образования Великого Княжества Литовского и завоевания Прибалтики рыцарями-крестоносцами. В то время они были оправданы и необходимы. Но мир изменился. И теперь старые законы тормозили Новгород, не давали ему двигаться вперед, делали изгоем и отодвигали на обочину мировой истории… Но, зато, они устраивали новгородских богачей и толстосумов, ибо обеспечивали их доходами, не сопоставимыми с доходами остального населения Новгорода. И делали из бояр и купцов своеобразную касту…

В общем, Дан решил помочь владыке, а через него помочь и себе. — А, почему бы и нет? — думал он. — Что плохого в том, что я, помогая кому-то, помогу и себе? Особенно, если это нужно для дела… Здоровый эгоизм еще никогда никому не вредил. А, вот, деятели, мечтающие осчастливить мир задаром… Чаще всего, обходятся этому миру весьма дорого.

Помочь владыке можно было только одним путем — умудриться, как-то, продлить его жизнь. Медицинским или каким иным способом. Поскольку «какого иного» способа Дан не знал, то оставался чисто медицинский… Была у Дана одна идея. Не так, чтобы она гарантировала владыке еще минимум 100 лет, Дан, как уже говорилось, волшебником не являлся, однако попробовать стоило… Даже, при том раскладе, что архиепископ проживет всего лишь на пару недель или на месяц больше, чем в том, старом варианте истории… В любом случае, даже небольшая отсрочка смерти владыки играла против Москвы, а, значит, на пользу Новгорода.

Суть идеи Дана заключалась в следующем: — запихать, с помощью привозных южных фруктов и ягод, в организм архиепископа новгородского ряд неизвестных ему, организму, или малоизвестных заморских витаминов, минеральных веществ и всяческих аминокислот — о существовании которых сам архиепископ новгородский и прочая, прочая, прочая вряд ли догадывался и которыми, даже, зная о них, вряд ли стал бы особо «заморачиваться».

Дан намеревался, подобным образом, получить в организме владыки так называемый эффект «камчатского синдрома». Это когда рассада фруктов или овощей, в том далеком будущем-прошлом Дана, привезенная, допустим, из центральной России или Белоруссии, попадая в совершенно новую, богатую минеральными и другими ресурсами дальневосточную почву, вымахивала там, против прежнего, в 2, 3, а то и более раза… Главное, при этом, было уговорить Иону ежедневно употреблять оные дары природы. И тогда надежда, что идея Дана сработает, «камчатский синдром» подстегнет организм владыки и заставит его бороться за жизнь, становилась реальной. А, насколько уж, конкретно, удастся продлить жизнь владыки… сие ведомо, лишь, небесам, Дан же доступа в небесную канцелярию не имел… хотя и очень рассчитывал, что, если даже за дамой в черном «не заржавеет» и Иона проживет не больше того срока, что ему отпущено судьбой, было отпущено судьбой в старом варианте истории — до ноября 1470 года, оставшееся время владыка, все равно, будет чувствовать себя лучше и вести себя более активно. Важно, только, не переборщить со всеми этими витаминами, микроэлементами и аминокислотами, иначе лекарство превратится в свою противоположность и, вместо улучшения состояния владыки, окончательно испоганит его последние дни… Оставалось лишь придумать, как осуществить эту идею.

В один из своих заходов-походов, в сопровождении Клевца и Рудого, на Торжище, на тех рядах, где торговали хмельным медом и сравнительно крепким — градусом — переваром, Дан присмотрел и даже, более того, попробовал сам и попросил дать попробовать и своим сопровождающим — на что оба, и Рудый и Клевец единодушно сказали: — «Гадость!» — настоящую, с мерзким хлебным привкусом, самогонку. Самогонку!!! Дотоле неведомую в Новгороде! Первую на Руси! И гораздо более крепкую, чем «вымороженное» пиво — об этом пиве Дан услышал, аккурат за пару недель до того, как некие типы с небритыми физиономиями захотели познакомиться с ним и Домашем на окольном рву Новгорода…