Вариант 'Омега' (Операция 'Викинг')

– Словно охота, барон.

– Охота?
– не поняв, переспросил Шлоссер, улыбнулся: - В нашей профессии главное - не оказаться дичью. Однажды, в Москве...
– Он замолчал и, щелкнув пальцами, подозвал хозяйку.
– Два коньяка, пожалуйста.

– Что в Москве, барон?
– тихо спросила девушка.

Шлоссер подождал, пока хозяйка принесла коньяк, пригубив рюмку, взял Лоту за руку.

– Я говорил, Лота, что вы интересная девушка? Не говорил? Странно.

А в близлежащих домах хлопали двери, испуганные хозяева рассматривали фотографию Скорина. Люди в немецкой форме торопливо поднимались и спускались по лестницам. Их каблуки дробно отсчитывали ступени и секунды. Двери открывались и закрывались.

Круг суживался.

Скорин в это время уже возвращался в Таллинн. Естественно, что в управе снова "ошиблись", на указанном хуторе о семье Таар никто даже не слышал. На дорожном указателе было написано: "До Таллинна семнадцать километров". Сбросив скорость, разведчик свернул на проселочную дорогу, затем свернул в лес. Скорин вышел из машины, размял ноги, взглянул на часы.

Расстелив плащ, он лег, блаженно расслабившись, смотрел в голубое безоблачное небо. Весенняя ярко-зеленая трава, еще жидковатая, но зато ароматная, привлекла даже птиц. Они пикировали вниз, едва коснувшись зеленого ковра, снова взмывали вверх, чтобы, захлебываясь, накричаться в ветвях деревьев и вновь ринуться вниз. Казалось, Скорин пригрелся на солнышке, задремал, но, открыв глаза и вновь взглянув на часы, он поднялся, лениво, расслаблено шагая, подошел к стоявшей в перелеске машине, открыл багажник, достал чемодан с рацией. Шифровка была приготовлена заранее. Проработав на ключе около трех минут, Скорин свернул рацию, вывел машину на шоссе и прибавил скорость.

Круг поисков замкнулся. Хозяин, у которого Скорин снял квартиру, взглянул на предъявленную фотографию, испуганно кивнув, втянул голову в плечи. На эти плечи тотчас опустились дюжие руки, они вытащили хозяина на лестничную площадку.

Ожидая доклада, Шлоссер в кафе развлекал Лоту.

– Я неравнодушен к слабому полу. И будь моя воля, жил бы в имении, ухаживал за красивыми женщинами. Изредка ходил бы на охоту, но не стрелял. Вы не поверите, но я не люблю убивать. Все живое прекрасно и создано для жизни. Так же, как вы и я. Красоту надо уметь чувствовать...

Дверь кафе распахнулась, офицер вытянулся и козырнул. Шлоссер кивнул ему, допил коньяк, подал руку Лоте.

Шлоссер, выслушав доклад о том, что квартира найдена и в ней обнаружен тайник, установил за квартирой наблюдение. Приказал, чтобы капитана не трогали, но и не спускали с него глаз, о всех передвижениях Кригера по городу докладывали бы немедленно.

Шлоссер простился с Лотой, вернулся в свой кабинет, где ему сообщили, что перехвачена новая шифровка, переданная из пригорода. Кроме того, на столе лежал конверт с берлинским штемпелем. Вскрыв конверт, Шлоссер узнал, что Пауль Кригер в Берлинском университете не учился. Итак, капитана можно арестовать. Правда, сначала майор хотел бы получить томик стихов Гейне, о котором рассказывала Лота.

Размышления Шлоссера нарушил приход гауптштурмфюрера Маггиля. Барон вышел из-за стола.

– Очень рад, гауптштурмфюрер. Давненько вас не было в моем кабинете.

– Здравствуй, Георг. Оставь свой официальный тон.
– Маггиль пожал барону руку, тяжело отдуваясь, опустился на диван. Ты же прекрасно знаешь, что меня не было в городе.

– Да, да. Я стал рассеян, Франц. Ты ездил ловить русских бандитов. Как прошла поездка? Хочешь выпить?
– Шлоссер подошел к шкафу.
– Коньяк? Водка?

– Водка. Налей мне стакан водки.
– Маггиль, достав из кармана платок, вытер лицо и шею.
– Операция прошла неплохо. Неплохо, Георг. Но они страшно упрямые люди. Мы всех их зовем русскими.

– Он взял у Шлоссера стакан, выпил, громко фыркнув, замотал головой.
– Спасибо, хорошо. Ты знаешь, Георг, в этой стране сотня разных племен. Маггиль, о чем-то вспоминая, протянул Шлоссеру стакан.
– Еще, пожалуйста. Сотня племен, и все упрямые. Как быки на нашей ферме.

Шлоссер вновь наполнил стакан и, думая, зачем вдруг пожаловал Маггиль, посмотрел на него и добродушно улыбнулся.

– Ты устал.
– Он налил себе полрюмки коньяку.
– Не хочу надоедать советами, но не надо много пить, дорогой Франц. Алкоголь расшатывает нервы. В нашей работе необходимо спокойствие.

– Алкоголь!
– Маггиль выпил.
– А кровь не действует на нервы? Наша работа... У нас разная работа, господин барон.
– Он замолчал, провел ладонью по лицу.

– Каждому свое, дорогой Франц.
– Шлоссер отрезал кончик сигары. Но водка действительно расшатывает нервы.
– Уже поняв, зачем пришел Маггиль, барон решал, какую пользу можно извлечь из его визита.

– Сидишь, перебираешь бумажки! Думаешь!
– Маггиль вскочил, открыв рот, хотел что-то крикнуть, но неожиданно рассмеялся.

– Извини, Георг! Разреши, я еще налью себе, моим нервам водка приносит пользу. Врачи все врут.
– Он подошел к столу, вылил остатки в стакан.
– Я, сын скотовода, вступил в партию, затем в СД, наконец, стал гауптштурмфюрером СС и решил, что обскакал Георга фон Шлоссера. Ха!
– Он подошел к Шлоссеру, который, покуривая сигару, сидел на ручке кресла, слушал, улыбался и то поглядывал на Маггиля, то любовался своими черными лакированными туфлями.

– Иди! Иди сюда!
– Маггиль, взяв его за руку, потянул в центр кабинета.
– Стой, смотри в это зеркало! Что ты видишь?

Шлоссер послушно встал рядом с гестаповцем, взглянул в зеркало, поправил манжеты, переспросил:

– Что я вижу? Двух молодых мужчин. На мой взгляд, довольно интересных...

– Перестань! Чистенький костюмчик, рубашечка... Ты чистенький, барон Шлоссер! В этой форме рядом с тобой, - Маггиль подтянул портупею, - я похож на мелкого полицая. Разве нет?

Шлоссер не ответил, а Маггиль снова оглядел его с головы до ног и насмешливо продолжал:

– Если мы попадем в лапы к русским, то ты, Георг, будешь отправлен в Москву. Тебя будут вежливо допрашивать. Тюрьмы тебе не избежать, но ведь только тюрьмы. Меня ж в лучшем случае просто расстреляют.

– Я не папа римский, индульгенций не выписываю, - перебил Шлоссер.
– Не надо исповедоваться, Франц. Я атеист. Верю в торжество разума. Пить ты больше не будешь.
– Он запер бар, занял свое место за столом, сделал вид, что углубился в работу.

Маггиль снова уселся на диван, несколько секунд не двигался, сцепил пальцы в замок, хрустнул ими и стал внимательно разглядывать руки. На лице гестаповца появилось задумчивое, мечтательное выражение. Неожиданно глаза у него сузились, словно выбирали мишень. Он медленно стал гладить пальцами кисть руки, покрытую густыми рыжеватыми волосами, выбрал один, выдернув волосок, тяжело вздохнул.

– Я очень чувствительный человек, Георг, - сказал он, крепко захватил следующий волосок, дернул и тонко вскрикнул.
– Когда дома резали свинью или теленка, я всегда ужасно переживал. От одного вида крови у меня болит голова. Если свинью режет специалист, то она успевает только взвизгнуть, потом вытягивается и замирает. Жизнь из животных уходит сразу, конечно, если режет профессионал.