Варшавские тайны
Шрифт:
Еще было странно удивительное единение поляка, жмуда и русского генерала. Все спели на мотив русской вины. И хором сообщили собеседнику, что русские стоят ниже поляков в культурном отношении. Это было неприятно. Еще неприятнее было вчера убедиться, что в их словах много правды. Начиная с пейзажа в окне вагона и кончая шпацером, польская жизнь смотрелась чище и красивей. Толпа! Она поразила Лыкова сильнее всего. Натуральная Европа! А еще мелочи, рассыпанные повсюду. Прибранные улицы, цветы на подоконниках, асфальтовые мостовые… Из людей так и прет воспитание. А гнусный эпизод, отравивший вчерашний вечер, связан с нашими офицерами. Неужели поляки правы, низводя нас до уровня дикарей?
Лыкову не хотелось чрезмерно посыпать голову пеплом. Так ли безгрешны поляки? Их гонор и хвастовство вошли в империи в поговорку. А кровавые расправы повстанцев с попавшими в их руки нашими солдатами! А многолетний шпионаж в пользу Англии или Германии! А порабощение и окатоличивание белорусских крестьян! А смехотворное изобилие дворян — их в Польше каждый пятый! Любой бездельник, не желающий трудиться, объявляет себя потомственным шляхтичем со всеми сословными привилегиями… Нет, он не станет спешить с выводами. И тем более о «русской вине». Она, конечно, имеется — но что дальше? Наша вина есть, а польской нет? Так не бывает. Надо слушать, не принимать ничего на веру, решать самому. А для этого требуется время.
В десять часов утра наличный состав варшавской сыскной полиции выстроился в коридоре.
Гриневецкий представил людям Лыкова и сделал короткое заявление:
— Чиновник Департамента полиции у нас временно. Он будет заниматься конкретным делом — розыском убийц пристава Емельянова. Прочая текущая жизнь отделения касается господина Лыкова скорее как инспектора. Ему поручено составить рекомендации для улучшения нашей службы. Он человек опытный, и его советы лично я изучу с большим вниманием… Приказываю оказывать моему новому помощнику всю необходимую помощь, по первому запросу, невзирая на занятость.
После этого разъяснения Эрнест Феликсович ушел к себе. Знакомство с кадром продолжил его постоянный помощник титулярный советник Нарбутт. Настоящий аристократ! Сорокалетний брюнет с холеной эспаньолкой, медальным профилем и холодным взглядом, он отнесся к Лыкову строго официально. По поведению агентов было видно, что Витольд Зенонович пользуется непререкаемым авторитетом. Алексей держал себя с ним тоже сухо, но уважительно. Служба покажет…
В сыскной полиции служило двадцать восемь человек. Во всех агентах есть нечто общее: незаметные, на вид заурядные — взгляду не за что зацепиться. Такими же оказались и варшавяне. Лыкову они понравились. Почти все из отставных унтер-офицеров, один даже фельдфебель. Двое побывали на турецкой войне. От русских сыщиков поляков отличало только щегольство. Треть населения Варшавы — евреи, и несколько служило и в составе отделения. Они выделялись своими живыми, хитрыми физиономиями. Особенно колоритным был Шмуль Сахер, громогласный и веселый. От его бойких находчивых ответов все покатывались со смеху.
После агентов представились два делопроизводителя, важные паны в возрасте. В конце шеренги стоял единственный русский. Это был молодой парень немного несуразной наружности, с большой головой и задумчивыми глазами. Он назвался:
— Канцелярский служитель второго разряда, не имеющий чина Иванов.
— А почему он без чина, Витольд Зенонович? — спросил Алексей у Нарбутта.
— Нет вакансии, — ответил он и посмотрел на младшего письмоводителя со значением; тот промолчал.
— Мы условились с начальником отделения, что я выберу себе помощника.
— Эрнест Феликсович говорил мне об этом. Вы хотите именно Иванова?
— Да.
Парень стоял внешне безразличный, но было видно, как он волнуется.
— Хорошо.
Иванов! Вы назначаетесь ассистентом коллежского асессора Лыкова на время его командировки, — официально объявил Нарбутт. Потом повернулся к Лыкову и впервые улыбнулся:— Именно так мы и предполагали!
— Спасибо, Витольд Зенонович. Вы правы, хочется работать с соотечественником. Ну-с, господин Иванов, а как вас по имени-отчеству?
— Егор Саввич.
— А меня Алексей Николаевич.
Лыков протянул своему новому помощнику руку, и тот, помедлив секунду, пожал ее.
— С этой минуты ваша служебная деятельность будет определяться только моими указаниями.
— Слушаюсь!
— По завершении совещания поднимемся в мою комнату и определим план ближайших действий. Будем искать убийц!
Но совещание закончилось, не начавшись. В кабинет Гриневецкого прошмыгнул городовой с красным лицом — запыхался от бега. Яроховский с Нарбуттом обменялись понимающими взглядами. Действительно, надворный советник вскоре вышел в коридор.
— Господа, у нас труп!
— Где, кто? — лаконично осведомился Нарбутт.
— На свалке под Доброй улицей. Зарезанный офицер. Всю ночь пролежал.
— Офицер? — ахнули поляки и почему-то посмотрели на Лыкова.
— Увы, — подтвердил Гриневецкий. — Этого нам только не хватало. Алексей Николаевич, вы едете с нами. Вдруг тут какая-то связь?
— Да, конечно. Но в четверть первого меня ждет следователь. Надо послать кого-то предупредить…
— Иванов! — повернулся к подчиненному Эрнест Феликсович. — Ступайте в Окружный суд, найдите там следователя Черенкова…
Но Лыков перебил начальника отделения:
— Егор Саввич едет с нами.
— Какой еще Егор Саввич? — опешил Гриневецкий.
— Господин Иванов. Как мой помощник, он должен стоять вблизи расследования.
— Ах да, я и не сообразил. Разумеется, ваш помощник едет с нами.
— Я пошлю в суд курьера, — предложил Яроховский.
— Сделайте одолжение, Франц Фомич. Остаетесь в отделении за старшего. А вы, господа, за мной!
Полицейские набились в пролетку. Широкий в кости Гриневецкий совсем припер Нарбутта к стенке. Лыков тоже был в плечах будь здоров и также изрядно стеснил своего ассистента.
По Новосенаторской и Трембацкой экипаж выехал на Краковское Предместье и покатил на юг. У Соборной площади свернул на Каровую, и пейзаж сразу изменился. Вчера Лыков здесь не ходил! Будто они перенеслись как по волшебству из Варшавы в московскую Хапиловку. Всюду грязь, горы неубранного мусора, дома-развалюхи и бедняки в лохмотьях. Где же нарядная и веселая публика с проспектов? Вместо нее — унылые и пришибленные голодранцы. Опытный глаз Лыкова замечал и «деловой элемент». Воры и мазурики, завидев полицейских, торопливо скрывались в переулках. Как их много! Появились и пьяные, тоже поляки. Изнанка столицы оказалась неприглядной. Нарбутт увидел, какое впечатление она произвела на Алексея, и пояс нил:
— Самое опасное место на этом берегу Вислы. Хуже только в Праге.
Не имеющий чина хотел что-то возразить, но передумал.
Пролетка по разбитой дороге медленно спускалась к реке. Наружность прохожих делалась все отвратительнее. Когда пересекли Добрую, Лыков ахнул: ну, чистая Сретенка! Такой же длинный остов улицы-позвоночника с торчащими в обе стороны переулками-ребрами.
Проехали водозаборную станцию и остановились на берегу. Чуть ниже трубы, у самой воды раскинулась огромная зловонная свалка. Куда смотрит городская управа? Нигде еще Алексей не видел такого вопиющего нарушения санитарных норм. В Петербурге одна из двух столичных свалок тоже расположена у Невы. Но не около же водозабора!