Варшавские тайны

Лыков кричал на генерала, а тот стоял, руки по швам, и слушал. Все напряжение схватки, когда от его решения зависела жизнь молодого парня, выходило из сыщика и выливалось в крайнее раздражение.

— Ведь еще секунда метания агентов туда-сюда — и он зарезал бы Егора!

Все молчали. Красный от выговора, Толстой избегал смотреть на подчиненных. Наконец Лыков отвернулся от него и зычно крикнул в анфиладу:

— Выводить арестованных во двор! В наручниках!

— Есть! — раздались в ответ веселые голоса.

— Пан Фальский, какая рана?

— Пустяк, ваше высокоблагородие, в мякоть!

— Другие пострадавшие есть?

— Никак нет!

— Слава Богу!

Алексей снял фуражку и перекрестился, следом это сделали все остальные. Потом Гриневецкий взял бразды правления в свои руки:

— Пан Яроховский, начинайте обыск. Пан Степковский пишет протокол. И доктора сюда, пусть оприходует труп.

— Есть!

Полицейские занялись делами. Никому не нужный, Толстой стоял посреди комнаты. Помявшись, он направился к выходу.

— Ваше превосходительство! — окликнул его Лыков.

— Слушаю вас, Алексей Николаевич!

Коллежский асессор подвел к нему своего помощника. Тот понемногу отходил от страха, порозовел и приободрился.

— Полагаю, сегодняшним поведением не имеющий чина господин Иванов заслужил производство. Без него мы не попали бы внутрь.

— Конечно! — чересчур радостно взмахнул руками обер-полицмейстер. — Утром же пошлю представление министру! Благодарю за службу, Егор… э-э… Саввич!

И поспешил удалиться. Как только он ушел, Лыков отвесил своему геройскому помощнику увесистую затрещину.

— Ой! Больно же!

— Ножом было бы больнее! Тебе где полагалось быть по расписанию?

— На входе.

— А оказался на выходе. В герои собрался? Или в покойники?

Егор молчал, потирая затылок.

— Хуже нет, когда начинают брать на себя. Особенно неопытные.

— Я боялся, Гришка сбежит.

— Понятно, чего ты боялся. Но с такими, как он, шутить нельзя. Нельзя, понимаешь! Гришка Худой Рот зарезал в Павловске околоточного.

Иванов понурился и не пытался возражать.

— В одиночку арестовывать его не решился бы даже я. Тут зверь. А самое плохое то, что ты самовольно изменил план утвержденной начальством операции. Не обладая для этого необходимыми навыками. Предупреждаю: при повторении подобного будешь немедленно отстранен от обязанностей моего помощника! И лишишься моего уважения.

На Егора стало жалко смотреть.

— Всё. Иди домой, отоспись. Разрешаю завтра прибыть на службу на час позже.

Выгнав героя, Лыков отправился по комнатам. «Мельница» занимала весь второй этаж. Кроме хозяина, охранника и прислуги, в ней обнаружилось девять мужчин, в том числе трое русских. Наружность арестованных не оставляла сомнений в их принадлежности к фартовым. Две женщины, что давеча истошно визжали, были не проститутки, а дочки хозяина. В зале нашелся и сам Ян Касъер. Красивый мужчина в возрасте, с выразительным ухоженным лицом, он стоял посреди разгрома невозмутимый. Рядом вился Эрнест Феликсович. Он обращался к бывшему налетчику на «вы» и очень вежливо стращал его разными карами. Алексей и хотел бы поговорить с уголовным по-свойски, но понимал, что здесь ему это не позво лят. Поэтому он махнул рукой и собрался уже уходить. Но не успел. Из последней комнаты, где все еще лежал труп Гришки, явился губернский секретарь Яроховский. Он был взволнован.

— Что такое? — сразу насторожился Гриневецкий.

— Вот! — Франц Фомич протянул начальнику серебряные часы. — В кармане у него лежали. Вы под крышкой посмотрите!

Надворный советник щелкнул крышкой часов и прочитал вслух надпись:

— «Ротмистру Емельянову от сослуживцев — офицеров лейб-гвардии Уланского Его Императорского Величества полка». Ай да Алексей Николаевич! Пришел, увидел, победил. Мы два месяца убийцу пристава найти не могли, а он в два дня уложился. И не жалко будет из Варшавы уезжать? Города, считай, не видели…

Тут, как всегда после пережитых опасностей, у Лыкова разболелась голова. Его отвезли домой. Там сыщик выпил «русского храбродея» [32] и заснул беспокойным сном.

Глава 6 В контрах со всеми

Придя утром на службу, Лыков вкусил плоды своего нового положения. Гриневецкий в общей комнате зачитал приказ обер-полицмейстера. В нем коллежскому асессору объявлялась благодарность. Сказано было так: «За умелое руководство ликвидацией шайки опасных преступников, со спасением при этом жизни полицейского служителя». Толстой не обиделся на реприманд [33] и отдал Алексею должное… Последним пунктом приказа Иванов повышался в должности до письмоводителя. Это сразу же удваивало его содержание. Видимо, Гриневецкий с Нарбуттом сочли полезным держать в отделении одного русского. Чтобы не говорили, что там только пшеки!

32

Русский храбродей — водка (оборот речи того времени).

33

Реприманд — выговор.

Лыков не поленился сходить в канцелярию и проверить, выполнил ли генерал свое обещание. Рыжеусый пан, секретарь Толстого, был на этот раз услужлив. Действительно, представление министру внутренних дел на Егора было подписано. В Российской империи все чины, даже коллежского регистратора, присваиваются государем. Списки от ведомств составляются три раза в год: 1 февраля, 1 мая и 1 октября. Бума ги подаются в Собственную Его Императорского Вели чества канцелярию. Та готовит указ, и люди получают очередные чины. Внеочередное производство идет через министра, который в личном докладе государю испрашивает своему подчиненному отличие. «Маленький» Толстой ходатайство «большому» Толстому подал. Но у министра внутренних дел огромной империи много забот. Ему не до присвоения чина какому-то канцеляристу в Варшаве. Ходатайство ляжет в стол и будет ждать 1 октября, либо о нем вообще забудут. Поэтому Алексей пошел на полицейский телеграф и отбил телеграмму Дурново. В ней он попросил «для пользы дела и усиления русского присутствия в варшавской полиции» протолкнуть представление обер-полицмейстера. Как можно быстрее…

День получился бестолковый. Приходило разнообразное начальство, вплоть до губернатора барона Медема и президента Варшавы Старынкевича. Они жали Лыкову руку и поздравляли. Черенков радостно подшивал в зеленую папку новые бумажки. Папка разбухала на глазах и обещала хорошие судебные перспективы. Даже сам Гурко-Ромейко прислал телеграмму с благодарностью сыскной полиции. Видимо, у него имелся в магистрате конфидент. Телеграмма содержала свойственный генерал-губернатору язвительный намек: «…чины варшавской полиции, руководимые петербургским специалистом…» Обер-полицмейстер Толстой проигнорировал этот пассаж и излучал довольство. Алексей стал героем дня. Все выражали ему восхищение и интересовались, когда он возвращается в столицу.

Происходящее вызывало у Лыкова раздражение. Розыском он никак не руководил. Вклад героя дня заключался лишь в том, что он прострелил голову главному подозреваемому. Остальное сделали местные сыщики, причем подозрительно ловко. Больше всего Алексея смущали часы. Как кстати они обнаружились у убитого налетчика! Улика весомая, но единственная. Ежели допустить, например, что часы подбросили, то рушится вся конструкция. Эх, почему он сам тогда не вывернул Гришкины карманы?!

Но ежели подбросили, то кто и зачем? Тут есть два варианта. Первый — это сделал губернский секретарь Яроховский с ведома своего начальства. Цель — побыстрее сплавить Лыкова из Варшавы и самим найти убийц. Спокойно и без петербургского надсмотрщика. А потом, когда придет время, дезавуировать его успех, да еще и посмеяться… На панов в общем-то похоже. Они ничем не рискуют: что часы ротмистра подброшены ими же — недоказуемо. А выставить русского камер-юнкера дураком — милое дело!

В пользу этой версии говорил очень уж успешный допрос Нарбуттом Эйсымонта Новца. Тот сразу, без давления, рассказал и о Гришке, и о своем дяде. Как под диктовку… А за крестик с цепочкой сочинил бумагу, по которой в притон явился полицейский агент. Так не бывает!

Но тогда выстраивается целый заговор, во главе которого стоит руководство варшавской сыскной полиции. Значит, у Нарбутта с Гриневецким давно имелась на руках важная улика — часы убитого пристава. И они ждали, когда пустить их в дело. И русские громилы, выходит, тоже были у них заранее на примете. Патентованным головорезам, по сути, разрешили совершить убийство. С той только целью, чтобы приписать им еще и предыдущее. В заговор, помимо мелкого воришки Новца, втянули его дядю, уважаемого отставного взломщика. Сдали полиции его притон вместе с дюжиной воров в розыске… И все это лишь для того, чтобы Лыков быстрее уехал из Варшавы? Чушь. Так тоже не бывает.