Варшавские тайны

— О буфете не беспокойся. Мы, камер-юнкеры, народ денежный.

— А в Разнообразном веселые оперетки. Еще кордебалет! Барышни в юбках чуть не до колена, и такое выплясывают!

— Юбки до колена? — оживился Лыков, неделю живущий холостяком. — Это надо увидеть. Идем!

Так они оказались в театре. Комическая опера Целлера «Форнарина» исполнялась на немецком языке, и коллежский асессор ничего не понял. Девки из кордебалета тоже подвели. Они вышли в платьях на три вершка всего выше лодыжки и слишком быстро продефилировали по сцене. Разочарованный Лыков в антракте ушел в буфет. Егор, знающий язык, остался досматривать оперу. Едва сыщик пригубил пиво, как сзади его окликнули:

— Пан Лыков! Какая приятная встреча!

Он обернулся и увидел вчерашнего ресторатора Крухляковского. Тот отчаянно махал руками и тараторил:

— А мы тут со всем семейством! Берите вашу кружку и садитесь до нас. Вот, прошу познакомиться: пани Ванда, в честь которой заведение, и моя цурка Гонората.

Лыкову пришлось подойти. Тем более что Гонората была очень мила и не меньше отца призывала гостя пересесть. Сыщик устроился за их столиком. Крухляковский весь сиял от непонятного удовольствия.

— Называйте меня пан Тадэуш! Будем поближе друг к другу.

— В таком случае я для вашего семейства пан Алексей.

— О! Какое славное имя! — пришла в такой же необъяснимый восторг пани Ванда. — Чувствуйте себя среди друзей, пожалуйста. А то мой Тадэуш скучает в дамском обществе, ему не с кем выпить жубровки!

Недоумевая, чем он так приглянулся полякам, Алексей поддержал разговор:

— Вы, пан Тадэуш, тоже заскучали в немецкой опере?

— Увы, пан Алексей, — усмехнулся толстяк. — Меня увела в буфэт жона. Скоро… ближе к середине второго акта, Форнарина появится в трико… как уж по-русски?

— Телесного цвета, — вдруг подсказала дочка.

— Да, в телесном. И очень-очень обтягивающем. Издали кажется, что она совершенно голая.

Лыков беспокойно заерзал. Ах он дурак! То-то все офицеры остались в зале, никого нет в буфете! Пани Ванда укоризненно погрозила мужу пальцем:

— Старый… Гонората, как это?

— Видимо, сладострастник, — хихикнула барышня.

— Ну, пусть будет так. Ты зачем обманываешь пана Алексея? И вовсе не кажется, что она голая! А потом тощая — фуй! — одни ребра торчат…

— А где же ваш помощник пан Иванов? — тут же переменил разговор Крухляковский.

— Пан Егор тоже здесь. Но он в зале, досматривает оперу.

— О! Молодой человек любит музыку! Это так редко теперь. Мы были другие, другие… Пан Егор показался мне очень… ну как это по-русски?

— Смышленым, — неожиданно серьезно пояснила Гонората и внимательно посмотрела на Лыкова. Тот смешался. Что значит весь этот разговор? Сыщик слышал, что русские живут в Варшаве как во вражеском городе. Местное общество закрыто для них. Поляки холодно-вежливы в делах служебных и недоступны во всех остальных. Увидеть пана в частной жизни, быть представленным жене и дочке совершенно исключено. А тут его тащат в друзья на аркане. Для чего? Крухляковский должен был вежливо поздороваться и сразу отвернуться — а вместо этого посадил русского за свой стол. Случившееся было необычно и требовало объяснений. Кроме того, Лыков нуждался в предлоге, чтобы вернуться в зал и посмотреть на мамзель в трико… Поэтому он встал, одернул сюртук и сказал:

— Я сейчас приведу пана Егора. Нечего ему сидеть там в одиночестве, когда здесь такая милая барышня.

Гонората даже не порозовела, а наоборот, спросила в лоб:

— А он действительно смышленый? Или моему папаше только показалось?

Барышня выясняла не просто так, а по делу. Поэтому Алексей ответил развернуто:

— Да, он умный, порядочный, с серьезными мыслями. Егор родился в Варшаве и, безусловно, не враг полякам. Я ожидаю для него хорошее будущее.

Чета Крухляковских переглянулась, и пан Тадэуш сказал недовольно:

— Моя цурка тоже не такая, какой была жона в ее возрасте. Извините ее, пан Алексей. Мы с Вандой не знаем, что с этим делать.

— Ничего страшного, — утешил ресторатора Лыков. — Мы тоже не всегда радовали родителей. И наши дети живут свою жизнь, а не нашу… А у Егора сегодня радостное событие: он получил повышение в должности. И представлен к первому классному чину. Между прочим — сообщаю для барышень — за храбрость. Он участвовал в аресте опасных убийц, рисковал жизнью и за это награжден. Предлагаю отме тить такое событие вместе.

Крухляковский сокрушенно покачал головой:

— Мальчик, почти ребенок — и рискует головой. О Езус Мария, что делается с этим миром…

Но дамы, и особенно Гонората, поддержали Алексея. Он призвал официанта, велел подать шампанское и фрукты, а сам отправился за Егором.

Лыков вернулся в зал вовремя. По гробовой тишине было ясно, что сейчас начнется самое интересное. Сыщик успел шмыгнуть в кресло и реквизировал у помощника бинокль. И тут Форнарина вышла… Ай да поляки! Ай да широта во нравах! Актриса появилась на сцене с распущенными волосами, подведенными глазами и в таком костюме, что нет слов. Тончайшая ткань так облегала ее молодое и фигуристое тело, что женщина действительно казалась обнаженной. Какая грудь! А бедра, бедра! Лыков затаил дыхание, как, впрочем, и весь зал, и не сводил взгляда с прелестницы. Вот шельма! Как же ему теперь ложиться спать в холостяцкую постель? Надо в гимнастический зал, срочно! Потягать железо до изнеможения, чтобы изгнать эту дурь из головы!

Наконец Форнарина, тряся грудями, ускакала за кулисы. Зал взорвался овациями. Лыков тут же дернул Егора за рукав:

— Быстро за мной!

Но быстро не получилось. Полсотни панов вперемешку с русскими офицерами устремились в буфет. Видимо, они пришли на оперу за тем, что только что увидели, и остальное действие их не интересовало. С трудом полицейские пробились в коридор. Там Лыков отвел парня в сторону и сообщил:

— В буфете меня поймал Крухляковский из «Ванды».

— И что?

— Усадил за свой стол, познакомил с женой и дочкой и вооб ще пристал, как репей.

Иванов сказал недоверчиво:

— Не может такого быть!

— А вот есть. Что это значит?

Егор нахмурился:

— Что-то нехорошее. Подобной любезности просто так не бывает. В Варшаве это совершенно исключено! Значит, пану Крухляковскому что-то от нас надо.

— Например, выпытать, как идет расследование, — предположил Алексей. — Нашли ли мы убийц Сергеева-третьего. Поверили ли в версию с часами. Ведь штабс-капитана увезли на смерть именно из его ресторана. Значит, тут не случайность, тут есть связь!

— Или что похуже, — подхватил Егор. — Вся ли шайка перебита? Красивая брюнетка и ее кучер ведь не разысканы. Алексей Николаевич, у вас револьвер при себе? Это явно ловушка!

— Зачем мне в театре револьвер? Ладно, не дрефь: с кучером я управлюсь. Даже не с одним. Крухляковский бойцом не выглядит. Главное — не подставлять спину. Страхуем друг друга! И старайся поменьше пить. Пойдем!

Они спустились в буфет и поразились: тот весь был забит театралами особого рода. Часть столов занимали русские офицеры и молодые чиновники, другую — франтоватые поляки. Все кричали напропалую, перебивая друг друга, и пили водку. Кельнеры едва успевали обслуживать посетителей. В уголке сидело семейство ресторатора и поглядывало на дверь. Увидев полицейских, Крухляковский воодушевился и тоже потребовал жубровки. Лыков составил ему компанию, остальные пили шампанское.