Вас любит Президент
Шрифт:
– Ну и детство у тебя было, наверное, – сказал Лерой. – Ад кромешный.
– Детство как детство.
– Нужно было попробовать альтернативы.
– Прости, как? Какие альтернативы?
– Не знаю, – сказал Лерой. – Литературу елизаветинского периода?
– А, да. Искусство, – Ладлоу издал смешок. – Мне некоторое время было интересно, признаюсь. Но что такое искусство как не толпа жалких неудачников, жаждущих абсолютной власти и ноющих о невозможности ее достижения?
– Есть также амбиция, – заметил Лерой.
– Амбиция есть средство приобретения власти путем завоевывания любви аудитории, – высокопарно сказал Ладлоу, и это в иное время рассмешило бы Лероя. – Я приучил себя не удовлетворяться заменителями.
– Ты пурист, – предположил Лерой, прижимая язык к верхним зубам. Вроде бы на месте.
– Я реалист. Например, одна из причин, по которой я сейчас с тобой беседую – мне нужно выговориться, чтобы не было соблазна делиться впечатлениями с незнакомцами, или членами моей семьи, которые могли бы заявить о моих впечатлениях в полицию. Кстати, зачем бы им было на меня стучать, как ты думаешь? Материальной выгоды нет. А все дело во власти. Посадить
– Может, кто-нибудь из них пожалел бы твои будущие жертвы, – предположил Лерой.
– Перестань, – сказал Ладлоу. – Мы здесь все взрослые, Лерой. Если бы какая-нибудь группа людей действительно вознамерилась бы освободить человечество от невзгод, я бы, наверное, к ним присоединился, потому что, черт тебя возьми, я-то как раз очень сочувствую человечеству. В отличие. Я плоть от плоти человечества. Но каждая якобы попытка спасти человечество, если присмотреться, оказывается просто еще одной попыткой захватить власть. Революционные спасатели рассуждают о справедливости и сочувствии до того как, растоптав и иногда физически уничтожив конкурентов, обнаруживают, что позиции их крепки. Треп некоторое время продолжается, но действий нет.
– О политической философии мне ничего не известно, – сказал Лерой. Он бы покачал с сожалением головой, если бы не знал, что будет больно. – А героин ты не пробовал?
Ладлоу еще раз его ударил.
– Счастье, по определению, приходит вспышками, или волнами. Рано или поздно наступает насыщение. И тогда, – сказал Ладлоу, – ты ищешь что-нибудь новое. Кроме того, люди меняются с возрастом. Думаю, что к пятидесяти годам я переменюсь. В пятьдесят лет власть привлекает гораздо меньше. Комфорт важнее, и, да, любовь тоже важнее. Может, займусь благотворительностью. Но хотелось бы уйти на высокой ноте. Думаю, что финальным аккордом будет женщина Президента. Последний акт. К несчастью, среди них нет красивых. Не знаю, почему, может, для того, чтобы быть выбранным в Белый Дом нужно иметь некрасивую жену, дабы избиратели не чувствовали себя в очередной раз ущемленными. Но если появится красивая, а мне еще не будет пятидесяти, черт с ним, сделаю и закрою счет. Конечно, настоящая власть вовсе не там, но восприятие порой не менее важно, чем реальность, а большинство людей действительно воспринимают Президента, как самого могущественного человека на планете. Ты об этом знаешь, Лерой, или – мсье Ле Руа? Ты американец по рождению, но методы у тебя французские. – Он усмехнулся. Лерой откинул назад голову, чтобы уменьшить течение крови из носа. – Сперва, – сообщил ему Ладлоу, – я думал, что гады из Лангли на меня вышли, хотя зачем это им – я не мог себе представить. Вскоре я понял, что Лангли не при чем. У всего этого цирка, что ты устроил, был явно французский привкус, а уж использование женщины-любителя и участие ее в засаде – ну, знаешь! Крысы из ЦРУ безусловно используют женщин, и всегда использовали, но в романтизме их обвинить нельзя. Дай женщине женскую работу, пусть она следует инструкциям свято, пусть задушит или отравит кого-нибудь, и быстро уйдет – да, это понятно. Но ЦРУ никогда не сунет юбконосительницу в дело, требующее импровизации. Есть классический рассказ Эдгара Аллана По о парне, который говорит, что если хочешь что-нибудь спрятать, прячь там, где никто не будет искать – у всех на виду. Рассказу полтора столетия, но девушки остаются девушками. Они всегда находят самые худшие места для прятанья. Можно было бы повесить табличку над каждым, с надписью «Здесь камера». То бишь – морозильник, матрас, коробка из-под обуви, конверт, приклеенный к раковине. Все, что мне понадобилось сделать – определить каждый трансмиттер и заблокировать сигнал. Ты позволил ей и в этом доме, в засаде, действовать по ее усмотрению. В результате – главный агрегат находится в подвале, а не закопан в чей-нибудь газон в пятидесяти ярдах, и не стоит просто на крыльце, замаскированный под мусорное ведро. Я не знаю, кто спит с хозяйкой этого дома, но рядом с агрегатом в подвале нашлась бейсбольная бита. Как удобно.
Гвен захотелось заплакать. Бравада Лероя – жалкая. Вот он сидит, беспомощный, побитый, в крови и синяках. Она поняла, что теряет сознание. Она сжала зубы. С усилием она направила глаза на галстук Ладлоу. Постепенно, реальность снова вошла в фокус.
– … крестовый поход в одиночку, – говорил Ладлоу. – Очень благородно. Четыреста пятьдесят человек убили за год только в этом городе. И, знаешь, из тех двух дюжин, которых я отправил на тот свет за последние пять лет, ни один не был приятной личностью. Тебе бы самому они ужасно не понравились, Лерой. Мелочны, бесполезны, обуза для общества.
– С каких это пор мы вдруг заботимся об обществе? – хрипло спросил Лерой. – Какие-то бессмысленности пошли вдруг, мужик. – Он снова запрокинул голову.
– Мне жалко общества. Где-то в прошлом в генный код человечества вкралась ошибка. И теперь планета перенаселена. Чтобы содержать все эти лишние миллиарды, тонны генетически измененной еды производятся каждый день, каждый час. Индивидуализм задавлен. Эстаблишмент заигрывает с невеждами и хапугами. Мы истратили невосполнимые ресурсы, и я не только ископаемые имею в виду. За последние полвека не было в мире ни живописи, ни музыки, ни архитектуры – ничего. Человеческий гений безнадежно разжижен. Человечество вошло в сенильную стадию благодаря падению белого человека. Белый человек стал слаб, Лерой, но кто его заменит? Кандидатов нет. Мы научили и натренировали других, но есть свидетельства, что они не смогут поддерживать цивилизацию. Они ее даже принять толком не могут. Их намного больше, и они яростные, эти языческие орды, но среди них нет ни архитекторов, ни инженеров, ни физиков, ни художников. И они всё размножаются. Миллионы новых раковых клеток на теле человечества рождаются каждый день, миллионы жадных ртов, потребляющих не производя, и все они религиозны, конечно же, и религия их называется – Качание Прав. Большинство из них
не умерло в младенчестве благодаря медицине белого человека. Многие из них не умерли от голода благодаря изобретательности и работоспособности белого человека. Они рожают генетически неполноценных детей. И что же – скажешь, что если бы Бог существовал, Он допустил бы такое? Эти тьмы недоразвитых великовозрастных детей, которые знают только слово «Дай!» – допустил бы? Нам не нужно даже ждать окончательной природной катастрофы, поскольку в течении тридцати или менее лет у нас кончится нефть. Самолеты не будут летать, танки не будут ездить. Вообрази себе Северную Америку, подмятую злобными миллионами латиноамериканцев с юга, Европу, по которой пройдут катком сердитые черные из Африки и арабы с Ближнего Востока, Россию, разорванную на части дикарями из Индии и Китая. Нам нечем остановить эти орды, нечего противопоставить их примитивной ярости. Они разрушат все, включая нас самих, и не сумеют ничего построить заново, поскольку строительство не является частью их генетической структуры. Здания будут разрушаться, потекут контейнеры с атомными отходами, начнут гнить поля. Болезни и голод докончат дело. Сидя вокруг доисторического костра, остатки человечества будут общаться между собой с помощью неразборчивого кряканья, поскольку язык тоже выйдет из употребления. Нравится? А кто виноват? Я скажу тебе, кто. «Плодитесь и размножайтесь» – помнишь такое? «Будь милосерден. Каждая индивидуальная жизнь – святое. Ни одна жизнь не ценнее другой». И так далее. Что ж, надеюсь, что результаты всех удовлетворили. Западная медицина и западные технологии привели к взрыву рождаемости в Индии и Китае. Вместо того, чтобы закрыть и запереть дверь, Запад открыл ее, позволив всем этим бесполезным, бесталанным, безмозглым толпам из экзотических стран проникнуть в себя. И сегодня белый человек, ослабленный христианской доктриной, не имеет достаточно силы воли, чтобы выставить человекоподобную саранчу обратно за дверь.– Гитлер пытался, – сказал Лерой. – Смилуйся и дай мне аспирина, претенциозный мудак.
– Гитлер был маньяк и дебил, – объявил Ладлоу. – У него были все нужные средства. Он мог бы исправить ситуацию. Но у него была мания. Например, все эти гневные речи по адресу евреев – просто абсурд. Как можно?
– А что бы ты сделал на его месте? – спросил Лерой. – Нет, не говори. Можно мне пропуск в туалет? Смотри сколько крови вылилось.
– Я бы заручился поддержкой евреев, для начала. Я бы создал для них государство. Я бы стер арабов и персов с лица земли и отдал бы евреям весь Ближний Восток, вместе с нефтью. После этого евреи сами бы задавили любые анти-немецкие сантименты, которые могли бы подорвать мои позиции. И, конечно же, я бы разбомбил в пыль Индию и Китай, чтобы навсегда избавиться от генетического мусора, захлестнувшего данные регионы. После этого я бы транспортировал всех небелых в Африку. Идеально подходящий для этого континент. Все, что нужно сделать – поставить несколько охранников вдоль Суэцкого Канала с приказом стрелять во все что приближается к берегу на противоположной стороне. Предоставленные самим себе, изгнанники за несколько лет опустились бы в каменный век и не представляли бы больше демографической опасности для разумной части человечества. Ну, некоторые либералы поворчали бы по этому поводу, но вскоре правительства мира увидели бы выгоды моего подхода и присоединились бы ко мне, чтобы сразиться со Сталиным, который был бы против, и с Черчиллем, которому захотелось бы сохранить контроль над так называемой Британской Империей любой ценой. Рузвельт скорее всего поддержал бы меня. Вовремя остановленные, Черчилль и Сталин не владели бы достаточными ресурсами, чтобы противостоять легионам оккупантов.
– Очень забавно, – заметил Лерой, снова наклоняя голову назад. – А что бы ты делал после этого?
– Не знаю. Но по крайней мере у человечества появилось бы время действовать, а не пытаться удержать то, что удержать нельзя в принципе.
– Хорошая мысль, – согласился Лерой. – Почему ты не баллотируешься в президенты? Я бы за тебя голосовал. Чисто развлекательный аспект твоего избрания того стоил бы.
– У меня нет политических амбиций, – сказал Ладлоу. – Политика так скучна. Есть что-то изначально порочное в попытке сохранять иллюзию власти.
Гвен потеряла сознание.
***
Сумерки. Джордж и я добираемся до Сен Дени – старинный городок, предместье Парижа. Улицы пустынны. В карете, в которой мы едем, есть миниатюрная печь, и угольки потрескивают в ней, поскольку сегодня холодно. Кучер останавливает карету у базилики. Я не хочу смотреть. Я бы лучше сидела бы просто рядом с Джорджем, ютясь и лениво его поглаживая. Ленивая томность – моя специализация. Джордж выглядывает и кивает мне. Дверь базилики открыта почему-то.
Джордж вылезает из кареты и оглядывает улицу – нет ли потенциальных свидетелей. Я глубоко вдыхаю, запахиваюсь плотно в плащ, выскальзываю из кареты, и бегу к двери базилики. Джордж заходит за мной.
Внутри темно. Джордж обо всем успел подумать – в его руке загорается свеча. Мы идем между гробницами, пока не натыкаемся на недавно возведенный пьедестал с мраморными коленопреклоненными Луи и Мари. Джордж оглядывает пьедестал, приседает у основания, и проводит рукой по поверхности.
Он говорит – «Идеально».
Я соглашаюсь. Я все равно думаю, что затея эта – нонсенс, но, чтобы угодить ему, говорю – «Начнем».
Он вынимает кинжал.
Он говорит – «Мое послание тебе, а твое мне. Так?»
Я киваю.
Он говорит – «Два слова. Каждый напишет два слова».
Я говорю что-то, мол, это замечательная мысль. Я просто ему потакаю, вы понимаете.
Он царапает что-то у основания пьедестала и затем передает кинжал мне. Я вдруг теряюсь. Я не знаю, что царапать, какие слова. Вдруг я вспоминаю, что Джордж сказал, что нужно написать первое, что придет в голову. Я сосредотачиваюсь, и вдруг в голове оказывается пусто. Так бывает, со многими. Некоторым, чтобы очистить голову от мыслей, нужно играть в азартные игры или заниматься хаотическим сексом. В моем случае – просто попытаться сосредоточиться. И все, никаких мыслей. Простой метод.